– Что вам угодно, сеньор Морган? – спросил он.
– Тебе и гамбуржцу поручается сторожить графа. Не буду напоминать, что это опасный человек.
– Это отродье проклятого Ван Гульда, причинившего столько зла Черному Корсару, – сказал Кармо. – Мы с Ван Штиллером будем попеременно дежурить у его каюты.
– И не проговоритесь Иоланде, что граф на корабле. Ей это, наверно, будет неприятно.
– Об этом знают только четверо, и, если дон Рафаэль проговорится, я его выкину в море.
– Плотники работают?
– Они в трюме, но говорят, что течь гораздо больше, чем думали испанцы. До завтрашнего вечера вряд ли поднимем паруса.
– Пойду потороплю их. Ступай, Кармо, и держи ухо востро.
Подойдя к гамбуржцу, не сходившему с места, француз проговорил:
– Набери в рот воды, кум. Приказано не болтать о случившемся.
– Я не расколюсь.
– Не видел дона Рафаэля?
– Вроде бы он был на носу.
– Пойдем поищем.
Они обошли всю палубу, где испанские пленные с фрегата усердно откачивали воду под командой моряков, чтобы забить течь, но дона Рафаэля нигде не оказалось. Тогда они вернулись, заглянули за паруса, обшарили бухты, спустились к батареям, расспрашивая товарищей, зашли даже в общий кубрик и гальюны, но нигде не нашли плантатора.
– Что за чудеса? – задумался гамбуржец. – Не сбежал ли трусишка от мести губернатора?
– Куда? – удивился Кармо. – Скорее всего, утопился. Он так хотел умереть!.. Но вряд ли он решился на такой отчаянный шаг. Поищем еще, куманек.
Несколько друзей, узнав об исчезновении плантатора, присоединились к Кармо и Ван Штиллеру. Они побывали везде – от палубы до трюма – и вынуждены были наконец признать, что бедняга исчез с корабля.
Один из пленных с фрегата сказал, что, будучи незадолго до того на шкафуте, он вроде бы слышал, как в море что-то плюхнулось – то ли тело, то ли какой-то предмет.
– Утопился, – сказал гамбуржец. – Жаль, честное слово. Испанец, а хороший человек.
– А может, его утопили? – предположил Кармо.
– Кто? – удивился гамбуржец, глубоко пораженный его словами.
– Кто-то из его недоброжелателей.
– Капитан Валера?
– Как знать?
– Но тот бы закричал или стал сопротивляться.
– Его могли сначала избить или заткнуть рот кляпом.
– Но я только что видел Валеру на батарейной палубе. Он спокойно беседовал с капитаном парусника, – возразил гамбуржец.
– Ужасно жаль, что бедняга плохо кончил. Он был так нам полезен.
– Шевелись, гамбуржец. Нам поручено быть начеку и присматривать за губернатором. Он опасней всех остальных!..
18Предательство
На рассвете корабль не был еще готов поднять паруса. Плотники, хотя и работали всю ночь, не смогли полностью забить течь, появившуюся на корме и грозившую серьезными осложнениями. Не был готов и руль: на складе не нашлось подходящих брусьев, и Моргану пришлось задержаться еще на сутки, а это грозило серьезной опасностью, так как те воды постоянно бороздили испанские корабли.
Ночью, несмотря на полное затишье, флибустьеров сильно отнесло к венесуэльскому берегу. Что это был за берег, никто не знал. Даже испанский капитан, спрошенный по этому поводу, толком ничего не сказал: уже двое суток он не мог из-за урагана определить свое местонахождение.
Брошенный на произвол судьбы фрегат тоже снесло за ночь на юг. Слегка накренившись на правый борт, он маячил милях в двенадцати-пятнадцати и все еще оставался на плаву.
Морган, спешивший стать под паруса и поскорее добраться до Тортуги, где можно было также узнать о судьбе остальных кораблей, везших изрядную часть добычи, не вылезал из трюма, ободряя плотников. Починка давалась нелегко – вода поступала быстрее, чем ее могли откачивать помпы.
Сюда были согнаны и пленные с фрегата. Встав в цепочку, они передавали друг другу ведра и ушаты с водой и выливали ее за борт.
Тем временем наступил вечер. Работе не видно было конца. Команда приуныла, сомневаясь, удастся ли починить корабль.
– Плохи дела, – сказал Кармо, поднявшийся на палубу подышать свежим воздухом и узнавший от товарищей безрадостные новости. – Графу Медине помогает, видать, Бог или сам дьявол. Если и дальше так дело пойдет, мы не только не попадем на Тортугу, но и пустим пузыри у берегов Венесуэлы.
– Ты так думаешь, кум? – забеспокоился Ван Штиллер, поставивший временно одного друга на стражу у каюты.
– Утром берег едва был виден, а сейчас – как на ладони. Проклятое течение все время сносит нас на юг.
– Значит, течь не забита?
– Похоже, открылась еще одна! Я только что узнал, что с кормы снова прибывает вода.
– А раньше ее не было?
– Нет.
– С чего бы это?
– Есть подозрение…
– Какое?
– Говорят, кто-то из испанских пленных воспользовался недосмотром наших людей, занятых откачкой воды, и пробил отверстие с другой стороны.
– Ты следил за капитаном?
– Глаз не сводил, и, думаю, он понял, что внушает мне подозрение.
– Так это его рук дело?
– Вряд ли, он все время откачивал воду, – ответил Кармо.
– А нет ли у него сообщника?
– Кто его знает? Ладно, не будем отчаиваться.
До чего ж ненадежна судьба!.. Видать, она столкнулась с предательством и поклялась не оставлять в покое покорителей Маракайбо и Гибралтара. В полночь, когда плотники надеялись забить последние клинья и обшить пробоину медными листами, на них неожиданно обрушился поток воды с левого борта. Вода лилась так быстро, что они вынуждены были побросать инструменты и покинуть полузатопленный трюм. В довершение несчастья почти одновременно поднялся сильный северный ветер, и корабль с еще большей скоростью стало относить к берегу, до которого и без того было рукой подать.
На крик плотников немедленно прибежали Морган с Пьером Пикардийцем. Капитан, к своей досаде, вынужден был согласиться, что новую течь бортовыми помпами не одолеть, тем более что команда совершенно выбилась из сил, работая не покладая рук в течение двадцати четырех часов.
– Стоило покидать старую посудину, – заметил Пьер Пикардиец, вытирая пот с лица. – Сменили шило на мыло!
– Не корпус, а настоящее решето! – сказал в сердцах помощник капитана. – А может, несмотря на твои угрозы, чья-то вражья рука подсобила стихии? Наткнись мы на подводный камень, мы и на палубе почувствовали бы удар.
– Да, – согласился Морган. – Это подлое преступление. Пока наши люди пытались забить течь, кто-то устроил другую.
– Зачем?
– И ребенку ясно: чтобы не дать нам вернуться на Тортугу.
– А нет ли у губернатора руки среди пленных с фрегата?
– Вполне возможно, Пьер, – сказал Морган.
– Говорил тебе, скинем их в море, – сказал Пикардиец.
– Иоланда не простила бы эту жестокость. Да и отец ее никогда так не поступал.
– Верно, – нехотя согласился Пьер. – А сейчас что будем делать?
– Ничего не остается, как только посадить корабль на мель и задраить затем пробоины.
– Начинается прилив, Морган. Ветер крепчает.
– Надо посадить корабль на песчаную отмель. За работу, друзья! Уберите часть парусов! Постараемся сесть на мель до того, как судно наполнится водой.
Поднявшись на палубу, они нашли Иоланду, покинувшую каюту, едва лишь Кармо предупредил ее об опасности.
– Идем ко дну, капитан? – спросила она с обычным хладнокровием.
– Еще нет, сеньорита, – ответил флибустьер. – Прежде чем корабль наполнится водой, пройдет часа два, а нам хватит и одного, чтобы добраться до берега. Видите там темную полосу на юге?
– А не развалимся? Смотрите, какие волны.
– Погода портится, – ответил Морган. – Но я надеюсь найти подходящее место, чтобы посадить корабль на мель.
Возвысив затем голос, он крикнул:
– Свистать всех наверх! Караульных тоже! Поднять паруса!
Все высыпали на палубу, включая Кармо и Ван Штиллера, считавших пока ненужным приглядывать за губернатором.
Через несколько минут почувствовалась близость берега: море вскипало в прибрежных рифах, заметно усилился ветер. Огромные волны вздымались на глазах экипажа и яростно набрасывались на корабль, кидая его из стороны в сторону.
Чтобы придать паруснику немного устойчивости и замедлить его бег, Пьер Пикардиец велел убрать косые паруса и кливер на бушприте.
Венесуэльский берег был, должно быть, недалеко. Слышно было уже, как волны с грохотом бьются о камни или прибрежные скалы. Появились лохмотья белой пены.
Морган встал за руль и сам повел корабль к берегу. Он попросил Иоланду не отходить от него, чтобы прийти ей на помощь, если корабль разобьется об утесы. Кармо присоединился к ним, а гамбуржец вместе с Пьером Пикардийцем занялись на носу замером глубин.
Чем ближе подходил корабль к берегу, тем чаще сотрясали его волны. Они то и дело перехлестывали на палубу, угрожая смыть моряков и пленных с фрегата. Шум прибоя стал таким громким, что подчас заглушал команды Моргана и Пьера Пикардийца. В полночь до берега оставалось не более пятисот метров, но тьма сгустилась настолько, что нельзя было понять, есть ли в рифах проход, или корабль швырнет прямо на скалы.
– Куда нас несет? – волновался Кармо, поддерживая рукой Иоланду. – Бросит на скалы или затянет в пучину?
Пойти на корм рыбам можно было запросто. Пробоины, сделанные предателем, должно быть, все время увеличивались от ударов мощных волн: менее чем за полчаса парусник осел метра на два, и вода хлестала теперь через орудийные порты, хотя Морган велел задраить все люки, чтобы отсрочить затопление.
Всякий раз, когда под напором волн корабль ложился набок, из трюма несся глухой рев. Это волны крушили перегородки на батарейной палубе. Опасаясь, что вода зальет пленных с испанского корабля, Морган велел вывести их наверх и поручить Ван Штиллеру отвести графа Медину на бак, подальше от глаз Иоланды, находившейся на корме.
В четверть первого корабль вышел в полосу прибоя, заявлявшего о себе все громче и громче. Морган не отходил от руля и прилагал отчаянные усилия, чтобы не уклоняться от выбранного курса. Бесстрашный морской волк хорошо понимал, что с минуты на минуту палуба может уйти из-под ног, но все равно сохранял завидное хладнокровие и отдавал приказы спокойным и невозмутимым тоном. Лишь в его взгляде сквозило глубокое беспокойство за Иоланду, хотя сама девушка не проявляла большой тревоги и уже трижды повторила: