– У реки, – ответил Кумара.
– А лагуна?
– Стоячая вода недалеко.
Все собрались идти дальше, как вдруг совсем рядом послышалось кряканье бернаки. Оба индейца живо обернулись, сжимая в руках луки.
– Опять сигнал? – спросил Морган.
– Да, – ответил Кумара. – Подражают хорошо, но нас не обманешь.
– Скорее к реке, – заторопился Морган. – Отыщем пирогу, и мы спасены.
– Она должна быть там, возле такого же дерева, – сказал Кумара, указывая на бакабу, похожую на виноградную пальму, с которой свисали гроздья ярко-красных цветов.
– Сходите поищите, белый человек, а мы с вашим другом понаблюдаем за лесом.
– Сходите, сходите, – сказал Кармо. – Отведите в надежное место сеньориту. Торопитесь, я слышу, как колышутся листья.
Морган решительно двинулся вперед, за ним – Иоланда. Скоро они оказались на берегу довольно быстрого потока, метров шесть шириной, который пробивал себе путь в густом подлеске. Деревья, склонявшиеся к его берегам, настолько сплелись друг с другом, что образовывали сплошной свод, почти непроницаемый для солнечных лучей.
Морган склонился к воде и увидел спрятанную в широких листьях муку-муку лодку. Это была пирога, которую индейцы делают из ствола гигантского бамбука. В ней лежало четыре гребка – весел с широкой лопастью и очень короткой рукояткой.
– Вот и пирога! – крикнул Морган. – Скорее, сеньорита, садитесь.
Он помог девушке спуститься с отлогого берега, покрытого колючими кустарниками, и усадил ее в лодку. Флибустьер хотел было подняться, чтобы позвать остальных, как вдруг лес огласился ужасающими воплями.
– Сеньор Морган! – донесся крик Кармо. – Спасайте сеньориту! Бегите!
Но, невзирая на крики, капитан выбрался наверх и увидел, что Кармо и оба индейца со всех ног бегут в чащу леса, преследуемые семью или восемью полуголыми бородачами высоченного роста, которые с необыкновенной быстротой пускают в них стрелы.
– Ойякуле! – вскричал капитан. – Сюда, Кармо, сюда! Лодка здесь! Сюда!
Но было слишком поздно. Не желая того, людоеды отрезали беглецов от реки, не дав им возможности спастись на пироге.
Услыхав крики Моргана, три человека отделились от общей группы и выстрелили в него из лука, но промахнулись. Поняв, что рассчитывать на своих спутников не приходится, флибустьер в два прыжка добрался до реки, вскочил в лодку и крикнул девушке, схватившейся за пистолет:
– Лягте на дно, сеньорита!.. За нами гонятся!
Затем, пока Иоланда исполняла его приказ, он схватил оба гребка, отвязал веревку и, оттолкнувшись от берега, лихорадочно налег на весла.
Лодка отплыла уже метров на десять, когда три дикаря, гнавшиеся за Морганом, появились на берегу. В воздухе просвистели три стрелы, и тут же раздался крик боли. Две из них впились в борт лодки, но третья, посланная уверенной рукой, глубоко вонзилась в грудь флибустьера, чуть пониже правого плеча.
Увидев, что Морган яростно рвет из груди тонкую бамбуковую тростинку, Иоланда, напуганная его болезненным возгласом, моментально вскочила на ноги и разрядила пистолет в ближайшего из трех врагов, собиравшихся снова натянуть свои луки. Пораженный в голову, людоед кубарем скатился в воду и, корчась от боли, тут же пошел ко дну.
Испуганные выстрелом, который они, возможно, никогда не слышали, и мгновенной гибелью товарища, два оставшихся дикаря бросились обратно и исчезли в лесу.
Страшно побледнев, девушка подсела к Моргану, продолжавшему грести изо всех сил, несмотря на сильную боль, которую ему, должно быть, причиняла рана.
– Вы ранены, сеньор Морган? – спросила она изменившимся голосом.
– Пустяки, сеньорита, – успокоил ее флибустьер, пытаясь улыбнуться. – Наконечник застрял в плече, вытащим потом.
– Боже, а если он отравлен!
– Успокойтесь, сеньорита, здешние дикари не применяют ядов. Возьмите гребки и постарайтесь помочь, если сможете. Надо удрать, пока эти негодяи снова не осмелеют. О, вы прекрасно стреляете!.. Спасибо!
– Но у вас кровь на куртке. Позвольте перевязать вам рану.
– Потом… Пусть течет… Скорее, сеньорита… Они могут снова появиться и засыпать нас стрелами.
Поняв, что гордого корсара не уговорить, и опасаясь, что людоеды появятся снова и прикончат раненого, девушка взяла гребки и стала помогать флибустьеру.
Страшно огорченная, Иоланда то и дело оборачивалась к корсару и озабоченно спрашивала:
– Может, отдохнете, сеньор Морган? Я сама погребу, я ведь когда-то плавала на шлюпке.
– Нет, сеньорита, скорее, скорее, – торопил ее Морган.
К счастью, река текла быстро, и беглецы плыли с большой скоростью. Это была даже не река, а лесная протока, катившая мутные, почти черные воды, насыщенные остатками гниющих листьев. Зажатая лесным массивом, она с трудом прокладывала путь под нависшим и совершенно непродуваемым зеленым сводом, в котором так пекло, что оба гребца чувствовали себя как в печке. Но лесная тень предохраняла их от солнечных ударов, столь частых в этих почти экваториальных районах, где людям приходится худо в пополуденное время.
…Иоланда… моментально вскочила на ноги и разрядила пистолет в ближайшего из трех врагов…
Несмотря на потерю крови и жестокую боль от наконечника, застрявшего в ране, Морган не ослаблял усилий и ни на что не жаловался. Однако лоб у него покрылся холодной испариной, и он сжимал зубы, чтобы не застонать. Иоланда помогала ему изо всех сил. Она работала гребками и старалась удержать лодку на середине реки, но ее тревога росла при виде расползавшейся у ног флибустьера кровавой лужи.
– Стойте, сеньор Морган, – сказала она вдруг, чувствуя, что тот с трудом поднимает весла. – Вы хотите себя погубить! Позвольте мне вести лодку, перевяжите рану.
– Еще немного, – ответил Морган сдавленным голосом. – За нами виднеется озеро или лагуна…
– Прошу вас…
– Подождите…
– Тогда я приказываю.
Выбившийся из сил флибустьер перестал грести и зажал рану обеими руками.
Лодка в этот миг вышла в широкую лагуну, наводненную листьями муку-муку и ветками пушечного дерева с серебристо-белой гладкой корой. Направив лодку к ближайшему берегу, Иоланда посадила ее на илистую мель.
– Пойдемте, сеньор Морган, – сказала она ласково.
Качаясь, флибустьер встал.
– Проклятый наконечник не дает мне покоя, – пробормотал он, вытирая со лба пот.
Опираясь на палаш, Морган вышел на берег, но, оказавшись на суше, вынужден был опереться на девушку.
– Мой бедный друг, как вам, наверно, больно, – промолвила Иоланда.
– Все пройдет, – ответил флибустьер, глядя на нее полузакрытыми глазами. – Привяжите лодку, сеньорита… ее может унести… А Кармо?.. Где Кармо?..
Потом он резко согнулся и с глухим стоном повалился на землю.
– Сеньор Морган! – закричала Иоланда, бросаясь ему на помощь.
– Не пугайтесь, сеньорита, – ответил флибустьер. – У корсаров дубленая шкура.
21Раненый
Река впадала в обширное озеро, или лагуну, усеянную илистыми островками, на которых пышно зеленели заросли бамбука, толщиной с человеческую руку, и мангового дерева с узловатыми корневищами, уходящими в воду.
Берега, довольно далекие, были покрыты непроходимой чащей деревьев, заполонивших все вокруг огромными листьями. Ни одна лодка не бороздила воды в проходах между листьями водяных растений, затянувших обширные участки водного пространства. Большими стаями летали зимородки, кулики и ciganas, разновидность фазанов, с трудом покидающих берега рек или болот.
Убедившись, что вокруг никого нет и что течение не унесет лодку, Морган расстегнул грубошерстную куртку и фланелевую рубаху и обнажил правое плечо, на котором зияла обильно кровоточащая рана.
– Мой бедный друг, – сказала Иоланда, с видимым состраданием взиравшая на рану. – Как вам, должно быть, больно!
– Дайте мне палаш, сеньорита, – попросил Морган.
– Что вы хотите делать?
– Расковырять рану и вынуть застрявший наконечник.
– Боже мой!..
– Это необходимо, сеньорита, иначе он вызовет опасное нагноение.
– Но это же очень больно.
– Я не впервые ранен стрелой. На берегах океана я удостоился еще одной. К счастью, здешние индейцы не имеют скверной привычки отравлять свои стрелы, иначе я давно бы уже отправился на тот свет.
– Подождите, сеньор Морган, – попросила Иоланда.
– Что вы хотите сделать?
– У нас нечем перевязать рану.
– Там растет дикий хлопок. На земле вы найдете коробочки с волокном. А для повязки хватит рукава от моей рубахи. Поспешите, сеньорита. Пора остановить кровь.
Девушка уже увидела куст, который рос в пятидесяти или шестидесяти шагах от берега, на опушке большого леса. Пока она бегала за волокном, Морган вытер палаш о подол рубахи и затем с поразительным хладнокровием медленно ввел его острие в рану. Разворотив ее, он нащупал нижнюю часть наконечника. Схватить и с силой выдернуть его из раны было делом одной минуты.
Однако несчастный почувствовал такую острую боль, что почти без сознания рухнул навзничь.
Когда девушка вернулась с пригоршнями, полными хлопка, Морган еще не пришел в себя. Он лежал на траве, полузакрыв глаза, бледный как смерть, с кровоточащей раной. В левой руке у него был еще судорожно зажат наконечник из шипа ансары, длиной с хороший палец, крепкий и острый, как стальная игла.
Увидев капитана в столь плачевном состоянии, Иоланда издала испуганный крик:
– Сеньор Морган! Сеньор Морган!
При звуке ее голоса флибустьер приоткрыл глаза и попытался встать, но не смог.
– Здесь, – показал он на рану. – Остановите… Жизнь уходит. Не пугайтесь…
Иоланда склонилась к нему.
Твердой рукой она очистила рану, из которой все еще текла кровь, осторожно соединила ее края, положила сверху горсть хлопковой ваты и, оторвав кусок шелкового платка, которым укрывала голову от солнечных лучей, перевязала, как смогла, рану.
Морган не издал ни единого стона, губы отважного морского рыцаря изображали, напротив, улыбку.