– Трактирщик, ты говорил?
– Да, сеньор Пьер.
– Ты, я вижу, дружишь со всеми трактирщиками мира.
– Среди бочек я у себя дома, – со смехом сказал Кармо. – Хотите, я его отыщу?
– Делай как знаешь, но будь осторожен.
– Не беспокойтесь, я буду говорить только по-испански. Пошли, Ван Штиллер.
Шлюпки были уже спущены на воду. Оба неразлучника прихватили с собой пару пистолетов и попросили высадить их сразу за первыми домами.
– Давай оглядимся, – сказал Кармо гамбуржцу. – За десять лет городок изменился.
Предстояло выбрать между двумя-тремя узкими и грязными улочками, открывавшимися перед ними. Выбор пал на ближайшую, и друзья шумно проследовали по ней, громыхая палашами.
Узнав в них моряков с корвета, местные жители приветливо улыбались, приглашая к себе на чашечку какао – напиток, весьма распространенный в испанских колониях в Америке, в то время как кофе был еще неизвестен.
Расспрашивая то одного, то другого, через добрую четверть часа оба корсара оказались наконец перед таверной весьма сомнительного вида, на пороге которой стоял худой как глиста человек с отливающей желтизной кожей.
– Черт меня побери, если это не мой баск! – воскликнул Кармо. – И не так уж он постарел.
– Еще бы – живет среди бутылок! – ухмыльнулся Ван Штиллер. – В погребках не стареют, дружок.
Подойдя к человеку, смотревшему на них с любопытством и не перестававшему кланяться, они втолкнули его в таверну.
– С каких это пор перестали узнавать друзей? – подкольнули они его.
– Господи! – подскочил от неожиданности баск. – Флибустьеры!..
– Прикуси язык, или мы его отрежем, – пригрозил Кармо. – Мы не водимся больше с этим отрепьем, а завербовались к испанцам. И от этого нам вовсе не хуже.
– Вы бросили Лоренса? С которым приезжали лет десять назад, чтобы пограбить город?
– Город, но не твою таверну. Мы ее грудью отстояли от наших товарищей.
– Я никогда не забуду вашей доброты.
– А мы и зашли проверить, насколько ты благодарен, – сказал Ван Штиллер.
– Считайте, что мой кошелек и погреб в вашем распоряжении, – подобострастно откликнулся трактирщик.
– Принеси чего-нибудь выпить и не бойся, – сказал Кармо. – Мы тебя не раскошелим и не опустошим твои бочки.
Не успел Кармо еще закончить, как трактирщик мигом обернулся, неся в руках пару запылившихся бутылок, обещавших доброе вино.
– Баск, – молвил Кармо, отпив глоток вина, – твой погребок достоин короля. Держу пари, что великий Карл Пятый, будь он жив, не отказался бы выпить здесь с нами.
– Это не последнее, пейте и ни о чем не заботьтесь.
– Можно на тебя положиться?
– Если бы не вы, я давно бы был разорен. Я вам уже говорил.
– Ты видел корабль, который вчера утром заходил в порт?
– Я был на пристани, когда он встал на якорь.
– С него сошел один сеньор с девушкой, верно?
– Мне сказали, что это граф Медина, губернатор Маракайбо.
– И он тут же отправился в Панаму?
– Примерно через полчаса.
– Этот сеньор задолжал нам крупную сумму, и мы никак не можем ее получить назад. Неплохо бы поскорее его догнать. С нами поедут еще несколько человек, у которых тоже счеты с этим скрягой, который не любит расставаться с деньгами. Как ты думаешь, где он сейчас?
– Не так уж близко. Он забрал лучших лошадей и, должно быть, уже проехал через замок Сан-Фелипе.
– И мы проедем. Это далеко?
– Всего три мили, но без пропуска там делать нечего. У вас он есть?
– Постараемся раздобыть.
– Гм! – хмыкнул трактирщик, качая головой.
– А что это за замок?
– Крепость на вершине горы. Она перекрывает дорогу, ведущую в Шагрскую долину.
– По-твоему, там нельзя проскользнуть?
– Ночью проход закрыт и охраняется часовыми.
– Плохо дело, – сказал Кармо. – Граф не заплатит нам ни полушки. Проклятый скопидом! Обобрать честных моряков! Добраться бы нам до Панамы! Кстати, ты бывал там?
– Да, в прошлом году.
– Испанцы действительно его укрепили?
– Он сплошь опоясан стеной с несметным числом дозорных башен и пушек. Говорят, его охраняют не менее восьми тысяч человек.
– Вот бы куда попасть, – сказал Кармо. – Ну да ладно! Как-нибудь в следующий раз. Пей, куманек.
Выпив со смаком остатки вина, друзья побрели восвояси, расстроенные неудачей.
Не успели они сообщить Пьеру о разговоре с баском, как к кораблю причалила шлюпка с офицером и несколькими гребцами.
«Известия от графа», – подумал Пьер Пикардиец, идя навстречу офицеру, поднимавшемуся на палубу с письмом в руках.
– Проходите, сеньор.
– Я от алькальда, капитан, – сказал посланец, ступив на палубу.
В письме оказалось приглашение офицерам и морякам на ночное фанданго в честь прибытия корвета.
– За неимением другого повеселимся на вашем вечере, – пробормотал флибустьер. – До прибытия эскадры делать все равно нечего. Передайте алькальду, – сказал он, повышая голос, ждавшему ответа офицеру, – что мы благодарны за приглашение и примем участие в вашем вечере.
– Захватите побольше моряков, сеньор, – сказал посланец.
– На борту останутся только вахтенные.
– До чего любезны местные граждане, – сказал Пьер, обращаясь к Кармо, когда офицер спустился в шлюпку. – Знали бы они, с кем имеют дело! Что ты хмуришься, Кармо?
– Я не очень-то верю в любезность испанцев, – проронил наконец француз.
– Чего ты боишься? Ах да! Ты предпочел бы укрыться в каком-нибудь погребке. Но и на балу, старина, хватит хорошего вина.
Кармо не ответил, а только покачал головой.
32Западня
Едва село солнце, как десятки лодок с офицерами испанского гарнизона и знатными гражданами города пристали к корвету, чтобы составить почетный эскорт для приглашения на бал.
Пьер Пикардиец, желая отплатить добром за радушие, выказанное его морякам, и не имея никаких оснований для опасений, отобрал шестьдесят моряков, полагая, что остальных двадцати достаточно для охраны корабля. Из предосторожности он никому не велел расставаться с холодным и огнестрельным оружием.
Алькальд поднялся на борт с десятком гребцов, которые втащили наверх корзины с тортильяс – сладкими лепешками – и бутылками, предназначавшимися для людей, остававшихся на корабле.
– Ждем вас, капитан, – сказал он, отвешивая поклон.
С корвета уже спустили шлюпки, на которых были зажжены фонари и факелы. Шестьдесят корсаров, вырядившиеся ради праздника, оставили по команде боцманов корабль, и маленькая флотилия двинулась к пристани, заполненной людьми, горячо приветствовавшими смелых моряков испанского флота.
Все корсары, не питавшие ни малейших сомнений, были на верху блаженства, радуясь приему, к которому они не привыкли в испанских колониях, где вместо аплодисментов их встречали градом пуль и картечи.
Один лишь Кармо выглядел против обыкновения озабоченным и хмурым.
– Эй, куманек, – сказал шагавший рядом Ван Штиллер, – о чем ты задумался?
– Не знаю отчего, дружище, но кошки скребут на сердце.
– Чего ты боишься? Нас достаточно много, и никому в голову не придет, что мы не те, за кого себя выдаем.
– Надеюсь, я не прав, – сказал Кармо.
Вечер был организован во дворце правительства, двухэтажном прочном сооружении с массивными решетками на окнах и окованной железом дверью. В случае необходимости дворец использовался, видимо, как крепость.
Обширные залы были щедро освещены и переполнены офицерами, гражданскими лицами, а также девушками.
Встреченные приветственными криками корсары рассыпались под звуки полдюжины гитар по залам, где музыканты играли болеро и фанданго – два танца, весьма распространенные в то время.
Кармо и Ван Штиллер, предпочитавшие возлияния танцулькам, быстро пробрались в угол большого зала, где стояли столы с графинами мескаля и другими сортами испанского вина.
– Пусть молодежь веселится, – сказал Кармо. – А мы пока оглядимся.
Праздник обещал удаться на славу. Каждую минуту прибывали все новые люди, и девушки, горожане, офицеры и солдаты наперебой спешили угодить корсарам.
Особенно распинались алькальд и командир гарнизона, братавшиеся со всеми, а не только с Пьером Пикардийцем.
Они снизошли даже до крепких рукопожатий с Кармо и Ван Штиллером, любезно указав им на графины с лучшим вином.
К полуночи праздник был в разгаре, повсюду царило буйное веселье. Кармо начал было уже успокаиваться, как вдруг в глубине зала послышался чей-то возглас, и два человека поспешно двинулись к двери, прокладывая путь среди танцующих.
Француз вскочил из-за стола.
– За мной, Ван Штиллер! – воскликнул он.
– Чего тебе неймется?
– Пойдем, говорю, – повторил Кармо.
Пораженный тоном Кармо, а также его возбужденным состоянием, гамбуржец поднялся с недовольным ворчанием:
– Неужели оставлять этот портвейн?
Кармо быстро обошел зал, отыскивая взглядом Пьера Пикардийца. Увидев, что тот спокойно беседует с алькальдом, он вышел в надежде нагнать человека, поразившего его своим возгласом. Но это было не так просто.
Переполнявшие зал гости были столь многочисленны, что двигаться быстро не было никакой возможности.
– Да что с тобой? – спросил Ван Штиллер, которому наконец удалось догнать друга, несмотря на нетвердость походки.
Вместо ответа Кармо отвел его к окну и опустил за собой шторы.
– Ты слышал какой-то странный возглас? – спросил он его.
– Да.
– Что-нибудь он тебе напомнил?
– Совсем ничего, тем более что мы пили портвейн. До остального мне не было дела.
– И все же вряд ли я ошибся.
– Так в чем дело?
– Клянусь тебе, это кричал капитан Валера.
– Гром и молния! – воскликнул Ван Штиллер, мрачнея. – Значит, он здесь! Тогда нам хана!
– Давай его отыщем и не дадим ему смыться.
Оба друга вышли из-за штор и принялись бродить среди танцующих парочек. Затем спустились туда, где корсары, испанцы и девушки с большим упоением отплясывали то болеро, то фанданго.