«Хрен в кожаном пальто» – Так и подмывает ответить в унисон, но вместо этого подробно рассказываю обо всем.
– Если не верите, позвоните в адрес. Вот телефон. Там Орловский находится.
– Орловский, Орловский, – злобно повторяет Галевич. – Такая же пьянь и бездельник, как вы. – Но все же снимает телефонную трубку.
– Алле. Заместитель начальника отделения милиции Галевич. С кем говорю?…. Орловского позовите. – Некоторое время он ждет, нетерпеливо постукивая кончиками пальцев по столу.
– … Да, он самый. Привет, Миша. – Лицо Леонида Васильевича растягивается в широкой улыбке. Не знающий его человек, несомненно, поверил бы в искреннюю радость от общения со старым, хорошим знакомым. – Давненько с тобой не виделись. Почему в гости не заскакиваешь… У всех дела, а забывать старых друзей нехорошо… Всегда рад, ты меня знаешь… Работаем, потому и глухарей нет…. Я чего звоню? Как там у вас дела? Так….Так….Ну понятно. – Разочарованно выдыхает Галевич. – А кто от прокуратуры? …Этот толковый. Где он?… Уже заканчивает. С козлом этим, мужем, что делать? Хорошо, сейчас направлю к вам …Тут для вас сексуал имеется…. Сейчас подъедут.
Галевич зачем-то совсем уныло повторяет за Орловским последние два слова.
– Ну, все пока…Нет, сегодня не могу, срочно вызывают в управление. Давай в другой раз.
Я про себя ухмыляюсь. Вот же лицемер. А Орловского побаивается. Прекрасно понимает, что при большом желании Миша одними проверками вывернет его наружу так, что потом долго и мучительно вправлять назад придется.
– Тебя. – Зло бросает Галевич, кладя трубку передо мной на стол.
Я беру ее не без удовольствия.
– Слушаю, Миша.
Орловский говорит тихо, явно прикрывая микрофон рукой.
– Я через часик подскочу. На месте будешь?
– Да, – отвечаю предельно сжато, для конспирации.
– Времени будет в обрез, – торопится Миша. – Поэтому по-быстрому организуйте там… Сам понимаешь.
– Ладно. – Как можно равнодушнее отвечаю я и, дождавшись сигнала отбоя, кладу трубку туда, откуда взял – на стол. Галевич с недовольным видом водружает ее на аппарат и подозрительно ест меня взглядом.
– Что ему от тебя нужно?
– Лично захотел за службу поблагодарить. – Пытаюсь я отшутиться. – Вы же не цените.
Галевич демонстративно пропускает сказанное мной мимо ушей и по местной связи вызывает Полякова.
– Митрофанова отправляй домой, там его следователь ждет. Он, кажется, выпивши. Составь протокол и оштрафуй. Все, свободен.
Ничего не понимающий Альберт идет на выход, а вместе с ним под шумок пытаюсь выскользнуть и я, печенкой чувствуя, что разговор с Леонидом Васильевичем обязательно должен продолжиться в неприятном для меня ракурсе. По иному просто по жизни быть не может. Ущемлено самолюбие, которое у Галевича, определенно, болезненное. Он допустил в работе ляп и прекрасно это понимает. А моя вина лишь в том, что я об этом знаю. Другой бы на месте Леонида Васильевича преподнес данный казус, как шутку. Вместе бы и посмеялись. Что случилось-то страшного? С кем не бывает! Уверен, что на все сто процентов мы бы оценили его специфический юмор, а впоследствии, немного обрастя вполне правдоподобными подробностями, родилась бы очередная оперская хохма, которая, передаваясь из поколения в поколение, видоизменялась и раздувалась, как любой слух. Ведь чем запоминаются люди? В том числе нестандартными и смешными житейскими ситуациями, происшедшими с ними когда-то. Таких среди нашего брата достаточно. Один Михалыч чего стоит, или взять хотя бы деда. Даже при всем своем самодурстве Соков остается остроумным мужиком, поэтому на него никто не обижается.
Но надо знать Галевича. Ответный удар следует незамедлительно.
– А ты куда собрался? Я еще не закончил.
«Вот оно, начинается». Успеваю подумать с досадой и нехотя разворачиваюсь.
– Слушаю Вас, Леонид Васильевич.
– Нет, это я хочу тебя выслушать. Как могло получиться, что я последний обо всем узнаю? Почему из адреса сразу же не отзвонился и не сообщил?
– Но кто же предполагал, что все так быстро закрутится. Как все стало известно, позвонил, но Вы уже на обед ушли. – Не моргнув глазом, вру я. – Решил доложить на месте.
Моя попытка выкрутиться лишь подливает масла в огонь.
– Ты что, за дурака меня держишь? – Галевич уже не сдерживается, (кстати, он не далек от истины – дураком его считает практически весь личный состав).
– Доложить он решил! Полдня собирался! А про дежурного забыл? Он тоже обедал? – Галевич хочет еще что-то добавить, но не делает этого, видимо понимая, что атака с фланга должного эффекта не принесет.
Меня так и подмывает напомнить, что никто его из адреса не выставлял и опрометью оттуда бежать, не разобравшись, что к чему, не просил, но благоразумно оставляю свои мысли при себе – здоровее буду. Глядя в окно, продолжаю молча слушать, внутренне готовя себя к самым неожиданным поворотам событий.
– Как обстоят дела с козлом приезжим, который утром насчет какого-то грабежа мне в уши дул? Выполнил, что я велел? – Галевич в корне меняет тактику и наносит удар в лоб.
Теперь продолжение вздрючки вырисовывается предельно ясно. Решаю сдерживаться, не поддаваясь на возможные со стороны Галевича провокации.
– Не совсем.
– Как это не совсем? Одну половину выгнал, а другую оставил? – Думая, что удачно сострил, Галевич улыбается.
И я, немного расслабившись – покупаюсь. Безо всякой задней мысли, напрочь отбросив осторожность, выкладываю Галевичу свои соображения. Он меня не перебивает, лишь продолжая ухмыляться, покачивается на стуле.
– Все сказал? – В голосе Галевича проскальзывает издевка.
Поняв свою оплошность, не отвечаю.
– С Птициным никак пообщаться успел? Так Толя у нас известный демагог и философ недоделанный. Но ты? Честно говоря, я был лучшего мнения. Не ожидал, что на пару в адвокаты запишетесь. – Галевич на миг замолкает, ожидая ответной реакции после нанесенного оскорбления. Ибо, сравнения с этой категорией несостоявшихся юристов, к которой смело можно плюсовать нотариусов и разных там юристконсультов, весьма обидно для любого опера.
Не дождавшись желаемого эффекта, Галевич плотно усаживается и подается вперед, впившись в меня чуть прищуренными глазами.
– Могу тебе посоветовать следующее. Если не умеешь работать или чего-то недопонимаешь – спроси у старших товарищей. А если не желаешь, тогда с тобой по-другому разговаривать надо. Предупреждаю в последний раз. Если, не дай бог, этого козла даже вблизи отделения увижу – пеняй на себя. – Говорит он и переходит на крик. – Понял?! Понял, спрашиваю!?
Я чувствую, что завожусь.
– Хорошо, я то все понял. А если жалоба в прокуратуру поступит, кто крайним окажется? Вы, что ли?
– А это не твоего ума дело. Совсем обнаглели! Работать никто не хочет. Один пьянствует, другой в правозащитники записался!
И тут меня черт дергает за язык. Я бурчу в сторону. Спохватываюсь, к сожалению, поздно.
– Особенно лично Вы сегодня заработались.
Ни при каком раскладе не ожидая услышать от меня ничего подобного, Галевич остолбенело молчит, вылупившись на меня, как на инопланетянина. Его подбородок начинает мелко подрагивать, а перекошенное гримасой бешенства лицо приобретает кумачовый цвет. Больше не сдерживаясь, переходит на фальцет.
– Ты… Ты на кого, салага, рот разеваешь!!! Чтобы завтра твоего духу в отделении не было!
– А Вы меня сюда назначали, чтобы выгонять?! – Ору в ответ, окончательно забыв про субординацию.
– Что?! Да я тебя… – Галевич приподнимается со стула, потом садится и, успокаиваясь, перебирает лежащие под рукой документы. Я жду, готовый к любому развитию событий.
– Значит так, – на удивление спокойным и обычным скрипучим голосом, говорит он, – с завтрашнего дня и ежедневно у меня на столе должен лежать план твоей работы. Посмотрим, какой вносишь вклад в наше общее дело и есть ли от тебя вообще польза. Если не нравится – ищи место, где возьмут. Держать не буду. Все. Иди.
Демонстративно не спеша, выхожу из кабинета. Дверь за собой не закрываю специально.
«Ну и вляпался по самое некуда. Мало того, что под колпак попал и врага нажил, так наверняка еще и Сокову настучит про мое хамство, опустив, разумеется, другие моменты. И последует продолжение. Михалыч за субординацию горой. Чего меня понесло? Петруха на моем месте все бы со вздохами выслушал, затем заочно послал Галевича куда подальше и пошел снимать стресс. Ну и хрен с ним, все равно уже ничего не исправить. Завтра, сразу после дежурства, съезжу в Управление и переговорю насчет перевода. Вроде у соседей есть вакансии. А, где их, вакансий опера – зональника нет?»
Поразмыслив и приняв решение, обретаю спокойствие. Вспоминаю про Семенова, который скоро должен прийти. Чтобы лишний раз не навлекать на себя гнев руководства, заглядываю в дежурку. Поляков занят составлением очередного протокола и не замечает меня. Негромко окликаю и прошу подойти. Он недовольно морщится, но все-таки отрывается от стула.
– Альберт, извини, что отвлекаю, но обстоятельства заставляют. Ко мне скоро должен утренний заявитель подгрести, Семенов, которого ночью доставили. Помнишь?
– Угу, – кивает Поляков, – и что от меня требуется?
– Ничего страшного и невыполнимого. Как появится, посади его в дежурку в уголке, чтобы по коридору не болтался, и сразу мне звякни. Я его мигом заберу. Да не бойся ты, – говорю Альберту, видя, что он межуется. – Знаю, что не положено посторонним в дежурной части находиться. Но, во-первых, он все-таки заявитель, а во-вторых, шуметь и плевать на пол не будет. И самое главное, помести его так, чтобы Галевич не видел. Разумеется не в камеру. – Тут же добавляю я, понимая, что на самом деле это и есть самое укромное место.
Видя, что Поляков не возражает, собираюсь выйти.
– Что это Галевич на тебя орал? – вдруг интересуется Альберт. – Даже в дежурке слышно было.
– Да так, бои местного значения. Не бери в голову. Все нормально. Как говорится: «наша служба и опасна и трудна, и на первый взгляд кому-то не видна», несколько перефразирую текст песни из известного милицейского сериала. Ну, договорились?