спедиции, умер от истощения вскоре после одержанной им победы, не углубившись далеко в земли империи.
Потом деятельность португальцев на этих берегах замерла, перекинувшись в более привлекательную для Лиссабона Бразилию. Португальцы остановились на том, что успели захватить. Лафонтен в одной из своих басен, «Два друга», намекнул на империю Мономотапа. Тайна превратилась в басню… Гораздо позднее эту тайну раскрыл простой охотник.
В 1868 году охотник американского происхождения Адам Рендерс пошел на север ради стада слонов, которое он проследовал. Он гнался за стадом, ожидая момента, когда слоны устанут. Тогда их неподвижная, компактная группа станет хорошей мишенью и даст ему много слоновой кости.
Через саванну и лес, по горам и водам шли толстокожие; они перешли Лунди, потом поднялись по ее притоку Мтиликве. Вдруг русло этой последней речки расширилось, и Рендерс увидел гигантскую эллиптическую степу, над которой выступала коническая башня, вся из тесаного камня, столь непривычная для его взгляда, привыкшего к соломенным крышам и соломенным хижинам банту… Кому же принадлежала эта могучая крепость в сердце дикой Африки? На соседнем холме громоздились другие сооружения. Наконец, свободная часть долины между двумя городищами была разделена невысокими оградами из необработанного камня. Репдерс предположил, что эти камни являются остатками жилищ. Хотя наш охотник по был археологом, он приблизительно уловил основные черты своего открытии: цитадель имела все признаки резиденции властителя, а рядом находились, вероятно, дома простонародья.
Рендерс поспешно вернулся в Трансвааль, взволнованный открытой им (как потом выяснилось) столицей Мономотапы — Зимбабве.
В 1871 году он вернулся в Зимбабве и остался там жить. Но некоторое время спустя он умер. Его тайна, однако, не погибла вместе с ним. Почти в то же время в этот район попал другой охотник — Джордж Филип. Он обратил на это место внимание Карла Мауха, немца, которому приписывают открытие золота в Южной Африке, Маух отправился на поиски удачи… Вскоре он попал в руки макаланга и до 1872 года был в некоторой степени их почетным пленником.
Увы! Геолог захотел сыграть роль археолога. Маух придумал фантастические интерпретации. А когда он освободился, то еще и приукрасил действительность. Но все сказанное или написанное им нуждалось в подтверждении, хотя и находило отклик в умах белых южноафриканцев, чрезмерно возбужденных сказками о Мономотапе.
С тех пор, как в 1893 году Сесиль Родс закончил завоевание своей «Родезии», открыв широкий доступ в страну белым, одни за другим в Зимбабве приезжали археологи, более серьезные, чем Маух. Но и их вела одна интуиция. Зимбабве казалось им то Пунтом фараонов, то Офиром царя Соломона, то поставщиком золота для сабейского царства…
Эпоха «высоких теорий» продолжалась до 1929 года, когда Гертруда Кэтон-Томпсон решила их судьбу, начав свои археологические исследования. В 1950 году были сделаны радиоуглеродные анализы, а в 1958 году последовали работы Роджера Саммерса и К. Р. Робинсона.
Чем же было Зимбабве в действительности? Оно было творением поколении макаланга!
Главное место в развалинах занимает священный холм, который ныне зовут Акрополем. Туда взбирались во узкой лестнице, устроенной в трещине среди скал. Лестница оканчивалась у квадратных ворот, пробитых в нижней части высокой, увенчанной семью башнями стены. Внутри ограды круговая дорога, вьющаяся между гранитными блоками, минуя какие-то переходы с пробитыми в степах бойницами, вела к месту, где плавили золото, и к террасе ритуальных обрядов.
По-видимому, добыча всех рудников Мономотапы, а также золото, собираемое в качестве дани у вассалов, стекались в Акрополь. Плавку производили в керамических тиглях. Готовые цилиндрические слитки золота затем отправлялись к арабским, а потом португальским или азиатским покупателям, корабли которых стояли на якоре в Софале. По-видимому, ничтожно мало золота использовалось для личных нужд макаланга: в Зимбабве нашли только золотые листочки, служившие для плакировки[40] статуй, и немного золотой проволоки. Местное население по-прежнему ставило железо и медь выше золота.
Но больше всего ложных гипотез вызвала культовая площадь. Там, на полукруглой стене, сохранились стеатитовые фигурки соколов, настолько топко вырезанные, что, не обращая внимания на типично африканские детали подставок: круги, треугольники, крокодилов, антилоп, их приписывали древним иноземным художникам. По авторы этой гипотезы забывали, что у байту, у которых гончарным ремеслом занимаются женщины, мужчины очень хорошие резчики. II если в один прекрасный день резчику-банту вместо дерева под руку попал красивый камень, у того по было никаких оснований отказываться от его обработки. Сохранился еще песчаниковый постамент, на котором приносили в жертву скот.
С Акрополя открывается уникальный вид на королевский дворец, окруженный эллиптической оградой. В крепостных стенах, сложенных плоскими, хорошо обтесанными прямоугольными камнями без цементирующего раствора, есть только три выхода — три вертикальных щели. Высота стен до фриза из двух рядов ажурных кубиков — 12 метров. Во времена Мауха макаланга называли эту крепость Мумбахуру (то есть «дворец женщины», может быть названный так в честь матери царствовавшего правителя?). Внутренность крепости представляет собой запутанный лабиринт — точная копия (только в более жестком материале) лабиринта Мванавины в Бароцеленде, где я побывал в 1962 г. Тот был соломенный, обшитый деревом. Оба лабиринта прекрасно отражают любовь африканцев ко всяким поворотам и закоулкам.
Очень длинный и очень узкий периферийный коридор, повторяющий изгибы стен, ведет к знаменитой конической башне и к маленькой башне-близнецу (обе сплошные), которые сбили с толку первых исследователей. Большую башню отождествляли с нуррагами Сардинии, с южноиндийским Майсором, с Библом, где один храм был посвящен Астарте, ассирийским и финикийским символом которой был сокол, между прочим напоминающий птиц здешнего Акрополя.
Эта коническая, но сплошная башня не должна была вызывать столь рискованных и отдаленных по времени интерпретаций! Я тщательно осмотрел эти места в 1962 и 1966 годах. Сопоставления с моими прежними наблюдениями в Иране и Аравии склонили меня к простому и поэтому, может быть, справедливому объяснению. Они подтверждают авторство макаланга, если говорить о постройках Зимбабве, но… не отдают всю заслугу им.
Трудно допустить, что банту, строившие только из глины и дерева, в один прекрасный день вдруг превратились в каменотесов; больше того — в гениальных архитекторов. Сравним с золотом: они открыли коммерческую стоимость золота, но они не потрудились обрабатывать его для самих себя. Что же до стеатитовых статуэток, то их размеры далеки от дворцовых!
Какие же влияния, чьи советы могли научить макаланга строить в таком масштабе, да еще по всем правилам строительного искусства? По-моему, их арабских и персидских торговых партнеров…[41]
С тех пор как торговцы стали посещать бухту Софалы, они вынуждены были, ожидая свои грузы, поближе познакомиться с поставщиками, оцепить их средства, добиться, чтобы поставщики привозили больше товара и обслуживали лучше. А ведь лесть — главный козырь убеждения у мусульман… Может быть, они сказали Мономотапе, что великим королям необходимы дворцы? Что могущество обязывает? Что у них в Аравии или Южном Кране у правителей есть достойные их резиденции? А дальше — только один шаг до присмотра за работами. Они могли оставить чертежи или даже своих архитекторов.
Бойницы Акрополя вдохновлены выходцами из Южной Аравии, а фриз дворца напоминает, как верная копия, многочисленные дворцовые фризы, которые я видел в Иранском Белуджистане. В Дар-аль-Химьяри, в Йемене, на горе Сабер, на высоте около 3000 метров, я видел в 1959 году коническую башню с кладкой без цемента старшую сестру башни в Зимбабве, по аравийская башня была полой…
Может быть строя свою башню, Мономотапа хотел, чтобы ее силуэт напоминал фаллос. Но прорезать окна, сооружать внутри башни лестницу было трудно. Ну, что ж! Мономотапа приказал тогда заложить внутреннее пространство камнем.
В наши дни трудно найти нетронутый рудник из тех, что шона научились выдалбливать в доломитах и кварцах. Виноваты в этом европейцы, которые с конца прошлого века пытались использовать старые разработки. Современные рудники захватили частично или уничтожили полностью большинство шахт Мономотапы. Но несколько шахт уцелело. Их можно различать по характеру проходки и по небольшой глубине.
Ввиду отсутствия подъемно-спусковых механизмов рабочие (или рабы) спускались в забой по крутому наклонному ходу — порой уклон доходил до 60°. Рудокопы разжигали костры возле жилы, а потом откалывали куски породы, поливая ее холодной водой. Затем на спине или на канате они вытаскивали эти куски на поверхность.
Никогда они по рисковали забираться ниже водоупорного горизонта, расположенного на глубине максимум 160 футов. На боковых стоиках я увидел следы железной кирки, похожие на следы кирки в рудниках Среднего Востока. На поверхности минерал размельчали ударами кувалд. А потом мелкие куски растирали с каменными шариками в гранитных лунках. Там поблескивали частицы драгоценного металла. Добыча была сравнительно невелика, по достаточна для рынка. Мономотапа должен был довольствоваться совсем небольшой выручкой. Доход, по нынешним понятиям, был заурядный.
Пыл первых рудокопов-европейцев быстро угас, как только они установили бедность руды. К тому же вскоре поело их прибытия начались войны, особенно война с матабеле. В наши дни на небольших южнородезийских разработках продолжают добывать золото (примерно 25 тонн в год).
Хотя при владыках Мономотапы добыча золота не достигала такого уровня, все же караваны регулярно с золотом передвигались по дорогам империи. Чтобы составить карту этих дорог, я основывался на том факте, что поставки золота прекратились, вероятно, в начале XIX века, но караваны рабов и слоновой кости продолжали передвигаться по тем же самым маршрутам по меньшей мере до 1850 или 1860 года — даты прекращения торговли рабами на побережье. Но в эту эпоху еще жили деды нынешних стариков — стало быть, их внуки, вспоминая слышанные в юности разговоры, могут дать предс