— Да-да, конечно так! (Сука.)
Приказываю никому даже не думать о перерыве с приемом «антисекса». Сам лично проверять буду! Гул недовольства и недоумения.
Сам себя спрашиваю: а тебе можно? Ну, Пашкевич, гад, знал, что сказать, по связи знал, что эти его слова не смогут не внести хоть немного сумятицы. Для разрядки посылаю солдат, которые были свидетелями моего разговора с Пашкевичем, на различные задания: двоих — обыскать дома покойных булочника и врача. Судя по некоторым из уже переведенных бумаг, священник, врач и булочник сгруппировались в добровольном порыве к объединению вокруг этого креста, но пока еще не ясно, для каких целей. То есть... некогда сгруппировались. Остальных четверых я отсылаю сходить в морг — посмотреть, на месте ли труп сына священника.
Будьте осторожней: вполне возможно, что он жив и пожелает вами полакомиться.
02. Двое возвращаются быстро: дома булочника и врача горят как свечки, просто полыхают! То есть священник, видимо желая, чтобы его база данных по кресту никому не досталась, вначале, прежде чем поджечь свой дом, поджег дома своих сподвижников. Как было ясно из бумаг, эти трое вместе занимались некими «научными экспериментами» с крестом. Затем возвращаются ребята из морга: труп сына священника исчез. А чего ты ждал? Только где он, если еще недавно мы прочесали вдоль и поперек весь замок в поисках живых людей, для того чтобы отправить их на попечение к партизанам. Одно из двух: он или в замке, или нет. Второе меня просто пугает. Монстр- кровосос, любитель парного человечьего мяска, сидит, спрятался где-то в городе, но мы не знаем где.
В любой момент ожидай неприятностей, но мне кажется, что мы потеряли уже достаточно людей для того, чтобы понести еще хоть какие, хоть небольшие потери. Нет. Больше не надо!
— Тем временем в бумагах святого отца нахожу ответ на вопрос, где в замке можно хорошо спрятаться. Расселина в скале, прямо под храмом, [де же ей еще быть-то? И теперь уже мне не кажется странным то, что храм непосредственно своими стенами упирается в крепостные стены, и даже больше — его колокольня служит боевой башней, как бы «вырастая» из поверхности крепостной стены. В расселину же путь один — через дверь, хорошо замаскированную рядом с алтарем. О' кей. Значит, нам туда дорога.
— Быстро соскребываем недавно наложенную штукатурку с двери. Одновременно посылаю, с приказом быть крайне осторожными, людей, для проникновения в расселину с другого в нее входа — из подвала дома булочника через люк по подземным переходам.
Умоляю всех лишь об одном: крайняя осторожность. Нам не нужны новые потери. Сам же при этом лелею новые надежды на то, что, может быть, найду что-то, что мне поможет понять, как уничтожить черный крест.
Итак, мы открыли дверь и попали в царство тьмы...
05. Правда, ненадолго. Перемещаясь огромной кучей, испуганно целясь из всех видов стрелкового оружия во все стороны, мы, освещая себе путь вперед фонариками, сделав пару поворотов по коридору, судя по всему еще недавно сооруженному, натыкаемся на огромное пространство некоей черной каменной расселины. Две почти идеально вертикальные каменные стены расположены друг напротив друга метрах, наверное, в десяти с большими искусственно огороженными площадками наверху, еще выше — пустое пространство метров на двадцать в высоту, над которым огороженный каменными ребрами земляной свод, изъеденный корнями, над ним, как мне кажется, поверхность земли. И еще, полоса света в том месте, где земля, удерживаемая ребрами сводов, примыкает к стене замка.
Красиво.
И еще, ощущение присутствия чудовища.
— Тебя в училище долго тренируют на то, чтобы ты смог выдержать удар палкой: бьют, пока не привыкнешь,— и все! Но, оказывается, когда тебя бьют по голове, да еще не той самой, тогда нам казавшейся просто огромной палкой, а чем-то весьма более внушительным и при этом очень неожиданно... В общем, ты думал, что крут, но не всегда это так.
Мы кубарем, считая ступеньки, валимся вниз. Этажей пять, не меньше, по ступеням, ведущим в самый низ расселины, туда, где течет не менее загадочная, чем это место, подземная черная речка. Сверху струится свет, но потом, видимо, появились тучки, и стало темно.
Сначала я напрягаю глаза. Потом ощупью начинаю искать прибор ночного видения.
Вокруг меня еще несколько моих товарищей, и я запрашиваю по рации помощь.
— Помощь идет!
Скорей бы.
— Парализующий взгляд чудовища, это когда ты настолько ужасаешься всему виденному, что не можешь ни пошевелиться, ни что-либо предпринять. Я лежу на дне этой расселины, в воде, а вокруг меня четверо моих товарищей. Они стонут, кто-то пытается встать.
Они не видят, но вижу я: красные, светящиеся в темноте глаза из глубин каких-то черных галерей, находящихся внизу расселины, приближаются к нам.
Далее все происходит, как в замедленном кино: я кричу, чтобы все стреляли в него, но никто не может и пошевелиться. То, что некогда было несчастным сыном священника и некогда лечилось у местного доктора от наркомании, с огромной дубиной из тьмы вышло на маленький и слабый свет, достававший сверху до дна расселины. Потлатые космы, горящие адовым огнем красные глаза, руки с огромными пальцами и огромными когтями, изо рта течет кровь.
Он рычит, скаля акульи острые зубы:
— Рваааах!!! — Видно, он голоден и жаждет плоти.
Я выхватываю пистолет для того, чтобы убедиться, что холостые патроны, выстрелами которых я некогда хотел испугать священника и выудить у него нужную мне информацию, все еще в пистолете. Бах! Бах! Бах! Бах! Шелестят гильзы по камню. Я вижу, как сверху направляющиеся трассирующие пули пронзают воздух вокруг монстра. Некоторые попадают в него. Наши стреляют — это немного обнадеживает.
Но он — шкафина, скала, он бежит к нам, распластанным по дну расселины, и замахивается своей огромадной дубиною. По кому же он вдарит сначала? Конечно, издает какие-то стремные звуки из какого-то пугача, по тому, кто активнее остальных сопротивляется, да и вообще плохо себя ведет, вдарит сначала? То есть по мне. Его дубина опускается прямо мне на голову — прямо по центру.
08. Слава! Слава! Слава! Слава российским пластмассовым каскам и амортизаторам.
Я не умер. Вот что значит исполнять устав и, как положено солдату, всегда и везде быть в каске. А то, что от нее с волосами бывает проблема, так волосы у солдата должны быть на нуле!
Меня лишь контузило. И я увидел (даже!) сон. Это был мой последний сон, где я видел ее. Мне виделось, будто я нахожусь в огромном черном зале. В этом зале все черное — полы, потолки, стены. Все. Я в парадной форме. Форма для особых случаев, то есть полностью черная. На мне нет каски, что меня смущает, но почему-то есть ранец. В нем, я чувствую, что-то лежит. Через какое-то время появляется она и молча пытается достичь от меня объятий. Но мне это не нравится потому, что выглядит она очень странно: волосы покрыты инием, как будто седые, глаза — стеклянные, безжизненные, с замерзшими слезами. Лицо и руки очень бледные. Практически белые, как бумага.
Я уклоняюсь от нее некоторое время и лишь слежу за тем, как ее движение вокруг меня становится все более быстрым и резким. Наконец она заговорила, открывая рот, как рыба, а на губах — я видел — изморозь.
— Обними меня! Согрей меня! Мне так холодно! — говорит она голосом, как с того света...
Я все отказываюсь, пока мне не становится настолько страшно, что я уже и смотреть на нее не смею, она лишь быстро-быстро вращается вокруг меня. Тогда я, силясь перекричать вой неизвестно откуда взявшейся в черном зале вьюги, спрашиваю ее:
— Что тебе велели мне передать?
Вьюга утихла. А она предстала предо мной
снова, как тогда... вынула у меня из ранца некий черный прозрачный камень и, слегка надавив на него и расколов тем самым напополам, произнесла:
— У Господа драгоценный камень — сердце человеческое, благодарное Ему. Дьявол же свои драгоценные камни имеет.
— Я проснулся, то есть очнулся уже внутри храма — меня перенесли ребята. Первый мой вопрос про потери:
— Этот гад еще кого-нибудь замочил?
— Нет.
— Слава Богу! Тогда вопрос номер два: вы его ликвидировали?
— Нет. Он сбежал. Прячется где-то в темных коридорах — катакомбах расселины.
— Ну и хрен с ним. Заблокируйте дверь, и, больше чем по трое, за пределами храма не передвигаться.
10. Уже утро, и к нам прибудет Панченко, если Мирошниченко позволит. Ну что же он не едет? Тогда я приглашаю Михаила поговорить.
— Мне кажется, я знаю разгадку. Этот крест — ну..понимаешь, как бы драгоценный бриллиант у самого сатаны, понимаешь? — Миша делает вид, что слушает, но по его устам пробегает еле заметная улыбка. А еще он по- своему передергивает бровью:
— Да? Да что ты говоришь?
Не обращаю внимания и продолжаю:
— Но, знаешь ли, всякий большой бриллиант раскалывается от слабого удара, если этот удар нанесен по поверхности камня в месте, где поверхность бриллианта соприкасается с плоскостью разлома бриллианта. Понимаешь? У Господа драгоценный камень — сердце человеческое, благодарное Ему. Дьявол же имеет свои драгоценные камни. Ничего-то ты не понимаешь.
— Тогда как найти эту плоскость?
— А, по-моему, ее видно невооруженным взглядом — в месте соединения двух перекладин, вертикальной и горизонтальной, вдоль некоей линии, изображавшей некогда, как мы думали, трещину На самом деле это и была трещина, но только вот крест окаменел со временем.
Решаю попробовать там. Вдоль трещины устанавливаю полосочку — колбасочку плас- тита. Но взрывать — ах! — отчего-то руки не поднимаются!
С этим злосчастным крестом уже связана некая часть моей жизни. И вот теперь так вот запросто взять и взорвать его?
Я продолжаю изучать бумаги священника и обнаруживаю дополнительные разъяснения его действий. Крест нашли здесь русские, в расселине, хрен знает сколько лет назад. Одновременно нашли огромное количество видоизмененных человеческих скелетов. Здесь, в этом месте, поставив крест в специальный прямоугольный паз, как видим, уже много столетий назад проводили люди эксперименты. Оживляли мертвых, но потом с креста — в пропасть. Те падали и расшибались до окончательной смерти.