— Срочно переоденьте ботинки!
Вру, что у меня других нет. Говорит, что, типа, совсем распоясались, снимает свои и отдает мне.
— Вот, наденьте! Блин.
Его ботинки мне малы, но надеваю, не переча. Куда-то едем! Проезжая мимо некоей улицы, а в Бонне следы разрушений все-таки есть и иногда весьма значительные (берлинцы за два дня до капитулирен сообщили боннцам, что нужно надеть противогазы???), видим розовое облако над дорогой. Водитель быстро закрывает себе нос и рот носовым платком.
— Немедленно наденьте противогаз!
Спрашиваю: это что, дедовщина? Так за нее
уже двадцать пять лет расстреливают! Но подчиняюсь.
«Рядовой должен уметь напялить противогаз на рожу за двенадцать секунд, иначе он может и сдохнуть» — слова нашего инструктора по химзащите Орлова.
Еще он «шутил», что при необходимости рядовой должен уметь напялить противогаз еще и себе на жопу
Я путаюсь, и у меня уходит на все про все полминуты. Водитель неодобрительно цокает языком. Потом я все-таки надеваю противогаз. И через минуту начинаю в нем так сильно задыхаться, что через две минуты противогаз срываю со своего лица. Делаю глубокий вдох... Начинаю засыпать и... Мне хочется улыбаться! Последнее, что я вижу,— лицо водителя, искаженное гримасой неимоверного раздражения: — Ну и людей же набирают сейчас в органы, прости, Господи! — легким движением руки он срывает блокирующий клапан с фильтра моего противогаза. Я его забыл снять.
«Ты, мудак, задохнешься от собственной глупости»,— как говорил нам в таком случае инструктор Орлов. И оформлял три дежурства по общим туалетам.
10. Но не все такие с виду грозные ребята на самом деле уж такие, как выглядят. Постепенно и с ним мы разговорились. В Бонне он меня устроил в какой-то гостинице для офицеров среднего звена. Там было довольно-таки уютно, если бы не усиленная охрана, маячавшая то тут, то там. В ресторане, к примеру, я постоянно ловил на себе голодные взгляды солдат. А когда я пил немецое пиво в баре! Нет, их, конечно, кормят. Но... консервами... я-то знаю!
Мой водитель — а звали его... Маслов. Максим. Алексей. Тарасенко. Очень приятно! Чуть ли не с насилием выбил из меня обещание... Что я больше никогда не буду надевать одновременно гражданскую и военную одежду.
— Если у снайпера будет выбор — ты, такой... расфуфыренный, в такой одежде, и, скажем, хенераль,— он выберет тебя.
11. На утро, а Маслов переночевал в соседнем номере, мы распрощались. Мне пришлось прогуляться по Бонну и найти магазин обуви. Очень неохотно со мной общаясь, продавец помог мне выбрать ботинки. Он усиленно делал вид (но то, что это не так, я понял сразу), что не понимает по-русски. Наконец-то отдаю ему рубли — гримаса отвращения.
Надеваю новенькие прогулочные мягкие ботиночки и выбрасываю в ближайшую помойку ботинки Маслова. Интересно, что у него такой маленький размер ноги сам-то он выглядел как здоровяк.
Это, может быть, вам покажется смешным, но, отдав мне свои ботинки, на себя он напялил мои.
Еще Маслов оставил мне «долгоиграющую» рацию, по которой, как он мне сказал, со мной на днях свяжутся и скажут, что делать дальше.
Три дня я не вылазил из гостиницы — откровенно говоря, потому, что боялся. Несмотря на обилие усиленных патрулей и наших войск вообще в городе, сопротивленцы очень часто совершали различные теракты и вылазки. Но и обо всем этом я узнал лишь по нашему телеканалу, вещавшему из Москвы. Из окон же моего номера, расположенного в мансарде, мне был виден лишь небольшой кусочек улицы, на котором, как мне показалось, лет уже как двести ничего «такого» не происходило.
12. Я знал, что они любят такое, но, когда они это проделывают над тобой, ты начинаешь думать, что о тебе забыли.
Я лежу на стандартном диване для офицера среднего уровня.
Плюю в потолок, разглядываю и нежно глажу свой автомат. Иногда тренируюсь на время его собирать-разбирать. Я никогда не укладывался в норматив. Никогда. Но за это же выгоняют. Да, но не тех, у кого блестящие успехи по какой-нибудь узкой специализации. К примеру, по саперному делу.
Рация, включенная в подзарядное устройство, пуповиной провода подключена к электророзетке. Мигает синяя лампочка, по которой понимаешь, что рация работает. Странно, но у таких раций вообще нет кнопки «выкл». Когда я иду в душ, я должен брать рацию с собой, предварительно обернув в целлофан. Целлофановый рулончик прилагается. Когда я иду в туалет, первое, что я должен взять с собой,— эта рация.
Наконец вызов, сигнал, сопровождающийся миганием зеленой лампочки:
— Через 15 минут вы должны быть в полной готовности — в течение следующих суток вы отправитесь дальше. Полная готовность может понадобиться от вас в любой момент.
13. Меня разбудили глубокой ночью, часа в два. Мне сообщили по рации, чтобы я просто вышел к парадному входу гостиницы — там меня ждет транспорт. Когда я вышел, меня встретили несколько ребят в военной форме и сопроводили к бронированной БМП. В отличие от берлинских морпехов, они не сияли радостными улыбками. Увы! Некоторые из них даже были перевязаны. У одного даже — голова. Всего их было человек шесть, и мы, погрузившись, отправились. Дорога была недолгая, а разговора не было никакого. Довезши меня до места, ребята посадили меня в очередной бронепоезд — и уехали.
Стал усиленно искать, кто же на сей раз будет «присматривать» за мною. Человек этот довольно-таки быстро обнаружил себя сам: подошел ко мне и, вопреки всем правилам, представился.
— Обязан довести вас до Парижа бу-бу-бу бе-бе-бе...
— Что-о-о-о???
— «Целым и невредимым» — по-французски.
— А... понял. Никогда не слышал французского языка. Привык к тому, что во всем мире все знают русский.
Потом «сопровождающий» мне сказал, что у него есть ящик немецкого пива и что не могли бы мы сегодня этот ящик уменьшить, скажем так, больше чем на половину? Я только рыгнул в ответ. Парень понял, что я делал с утра до вечера в баре боннской гостиницы для офицеров среднего звена.
— Ну. Ладно, тогда я один! — сказал он и улыбнулся.— А в Бонне я уже было стал отвыкать от людских улыбок.
— А вам можно,— спрашиваю,— ну, так, на рабочем месте? — стараюсь выглядеть хоть немного строгим.
— А нам все можно! Мы из... сами знаете откуда.
Нагло и без спросу беру у моего секьюрити одну бутылку из ящика и иду к себе в купе.
— Спокойной ночи!
— Бу-бу-бу, ба-ба-ба!
Наверное, «доброй ночи» — на французском.
14. Но создатели великолепной кухни и великолепных вин, увы, этой ночью спать нам не дали — пересекши границу с Германией и оказавшись на территории Франции, поезд начал постепенно подвергаться все усиливающемуся обстрелу. Правда, только лишь из стрелкового оружия. Барабанная дробь попадающих в поезд пуль заставила всех пассажиров «исполнять инструкции»: все должны были лечь на пол и прикрыть голову руками. Бог мой! Но я ведь только-только уснул. Где наша не пропадала? Спать во время неимоверного грохота я научился, еще служа на практике после второго курса в артиллеристской части. Я закрываю глаза... В купе врывается мой сопровождающий и орет, чтобы я лег на пол.
— Не могу... отстаньте...
— Выполнять! Я тут старший по званию!
Бросаюсь на пол. Закрываюсь одеялом и...
пытаюсь заснуть.
— Если что — я рядом.— Мой сопровождающий уже не так настроен поговорить на местном языке. На языке местных аборигенов. Факт.
Затем в купе вползает женщина-проводник, одетая полностью по форме «к бою». На ней каска, очки, защитные щитки, женский нагрудник — выглядит смешно, он один на всех женщин-солдат — стандартный, и сиськи там сделаны по самому женскому статистическому максимуму. Все женщины в этих нагрудниках выглядят очень возбуждающе. Но узнаешь ты это, лишь если перестаешь принимать «антисекс».
Женщина какой-то специальной провод- ницкой отверткой пытается закрыть на окне моего купе стальные жалюзи, но вагон при этом очень сильно болтает — поезд едет на пределе своих скоростей, и ей мало что удается. Откуда-то спереди приближаются к нам стуки: бах, бах, бах — это пули сопротивленцев попадают в наш вагон. Одна пуля влетает в мое окно, туда, где было стекло, а не туда, где окно было открыто. Женщина падает на меня, да так, что моя голова оказывается аккуратно между ее двух пластиковых сисек!
Некоторое время я думаю, что она ранена или убита, но нет. Она просто упала на пол, пытаясь себя обезопасить.
— Извините!
Наконец-то ей удается опустить металлические защитные жалюзи, и она выползает из моего купе.
Приперается сопровождающий и выселяет меня из моего купе — тут много осколков, а у меня приказ доставить тебя целым и невредимым. Издавая стоны, перехожу в его купе. Плюхаюсь на кушетку. И завертываюсь снова в свое одеяло.
Я
Хочу
Спать.
15. Через какое-то время к нашему поезду подлетают вертолеты сопровождения. Время от времени они перестают двигаться за бронепоездом, но, зависши на месте, посылают во тьму огромное количество ракет. Ракеты попадают куда-то, и все вокруг на какое-то небольшое время освещается сильными вспышками. Затем мы где-то останавливаемся, и по вагонам в большом количестве начинают расхаживать солдаты. Они, стоя в коридоре, опускают окна на минимум и, устроившись с автоматом — на одно окно один солдат,— усаживаются на откидные стульчики. Время от времени кто-нибудь из них встает и начинает осматривать окрестности в прицел ночного видения своего автомата.
Время от времени они все начинают дружно стрелять.
Я слышу это сквозь сон.
Затем солдат сняли с поезда, а через некоторое время так же и вертолеты сопровождения нас покидают.
Я все это слышу сквозь сон. Но все равно — я сплю. Только через несколько лет мне сказали, что практика в артиллеристских частях организовывается для курсантов специально для того, чтобы они умели глубоко спать даже при самом громком шуме.