«действиям в тесной связи с наземными войсками и облегчению их положения».
В теории красные ВВС должны были иметь преимущество в воздухе над полем боя и оказывать эффективное содействие Красной армии в ее оборонительных и наступательных операциях.
Тем не менее во время нападения немцев советские ВВС оказались не способны выполнить свою главную задачу и соответствовать воздушной доктрине страны.
Советские командиры и пилоты очень быстро поняли, как плохо они были подготовлены, чтобы противостоять немецкой высокой технике ведения боя. Новые типы самолетов, в большом числе поступавшие на фронт, долго не могли соперничать в небе с люфтваффе.
К этому же времени командование бомбардировочных соединений вынуждено было признать, что тактика нападения советских бомбардировщиков на врага часто оказывается для них губительной. В начале войны большое число бомбардировочных соединений было брошено в бой, чтобы остановить немецкое наступление, особенно на речных переправах, или, по крайней мере, замедлить его. Полеты совершались немногочисленными тогда еще Пе-2 вместе с Ил-4 (ДБ-3Ф) и даже единичными ТБ-3. Однако эти машины обладали низкой скоростью, а дальность их полета, равно как и полезная нагрузка, была ограниченна, и, следовательно, они были очень уязвимы в борьбе с немецкими перехватчиками.
Советские бомбардировщики летали в строю клина или колонной. Предпочтительным считался «клин», который выстраивался из 12 самолетов, летевших поэскадрильно. Бомбардировочная эскадрилья в таком строю насчитывала в среднем 9 самолетов. Чтобы уменьшить потери и максимально увеличить свою оборонительную огневую мощь, бомбардировщики летели в плотном строю. Несмотря на эти тактические приемы, летом 1941 г. советские бомбардировочные части несли большие потери.
В самом разгаре этого кровопролитного периода борьбы с немецкими люфтваффе советские бомбардировщики в ночь на 8 августа совершили, можно сказать, символический налет на Берлин. В нем участвовало 13 ДБ-3 из минно-торпедного авиационного полка Балтийского флота. Они вылетели с аэродрома острова Сааремаа, у эстонского побережья, и захватили берлинскую ПВО врасплох. Ее служащие отсутствовали на своих местах, поскольку никто не ожидал нападения русских.
Сбросив бомбы, которые нанесли лишь незначительный ущерб, 13 бомбардировщиков без боя вернулись на свои аэродромы.
11 августа к морским летчикам присоединились два бомбардировочных полка из дивизии дальних бомбардировщиков, чтобы повторить налет на Берлин. Они вылетели из города Пушкина, расположенного неподалеку от Ленинграда. На этот раз советских летчиков встретил огонь заранее оповещенных немецких ПВО. Из 11 Пе-8 из 332-го БАП[46] вернулись только 5. Один бомбардировщик был позже сбит в районе Кронштадта своими же силами ПВО и перехватчиками.
С августа по сентябрь 1941 г. советские части морской авиации совершили в общей сложности десять налетов на Берлин. (Годом раньше английские бомбардировщики произвели свой «налет возмездия» на Берлин. Однако стоит сказать, что Берлин от этих налетов практически не пострадал.) Советские налеты оказали лишь моральное воздействие, не нанеся немецкой столице особого урона. Они должны были показать, что красные ВВС полны решимости продолжать борьбу даже в самых тяжелых условиях.
Предвестником лучших времен стал штурмовик Ил-2. В отличие от русских бомбардировщиков штурмовики Ил-2 уже в 1941 г. наносили немцам большой ущерб. Как средство нападения на наземные войска, они нагоняли страх на немецкие передовые части. Ил-2 вскоре получил прозвище «летающий танк». Эти самолеты с бреющего полета удачно атаковали пехоту, моторизованные колонны и аэродромы. Прочный бронированный корпус Ил-2 защищал его от огня стрелкового оружия. Пилоты штурмовиков демонстрировали такую атакующую мощь, которую поневоле пришлось признать немецкой пехоте. Главная проблема заключалась в том, что в 1941 г. штурмовиков было еще слишком мало. В первые месяцы Русской кампании на фронт поступило лишь 400 Ил-2.
В своей отчаянной борьбе с люфтваффе советские летчики очень скоро стали применять воздушные тараны. Эта тактика появилась среди русских летчиков еще в Первую мировую войну. Самый первый таран немецкого самолета был совершен уже через час после начала вторжения.
Лейтенант И. И. Иванов из 46-го ИАП, израсходовав весь свой боезапас, протаранил немецкий бомбардировщик. Этот таран был совершен в небе над городом Жолкева. В этом же месте в августе 1914 г. русский летчик П. Н. Нестеров сбил точно таким же способом самолет австрийского летчика барона фон Розенталя.
Иванов последовал примеру Нестерова и протаранил своим И-16 хвост Не-111. Немецкий бомбардировщик рухнул. Но и Иванов тоже погиб. Он был посмертно награжден Золотой Звездой Героя Советского Союза. Еще 8 русских летчиков совершили тараны уже в первый день войны. Для некоторых это было последней возможностью уничтожить вражеский самолет. Лейтенант Д. В. Кокорев из 124-го ИАП, размещенного в Западном военном округе, протаранил Bf-110 после того, как расстрелял весь свой боезапас. Ему повезло больше, чем Иванову. Он остался жив и сумел посадить свой сильно поврежденный истребитель.
На Юго-Западном фронте А. И. Мокляк, сбив 2 немецких самолета, протаранил третий и рухнул на землю.
В первые два года войны многие русские летчики одерживали победы, применяя таран. Лейтенант Борис Кобзань из 184-го ИАП стал летчиком, достигшим наивысшего успеха в этом виде воздушного боя. Он совершил четыре тарана, после которых разбились все 4 немецких самолета. За ним следует Александр Хлобыстов с тремя победами, одержанными посредством «таранной техники». Еще 17 русских летчиков совершили по два тарана. Всего за годы войны советские пилоты 220 раз сбивали самолеты врага при помощи тарана.
Техника тарана не имеет ничего общего с атакой японских камикадзе, применявшейся ими в конце Второй мировой войны. Она больше похожа на ту технику, что применяли группы «раммягеров» под командованием оберста Даля. Но во всех случаях этот опасный вид воздушного боя является свидетельством патриотизма и отчаяния. У русских в силу вступали и практические соображения. Таран применялся в тех случаях, когда возможности одержать победу не оставалось и когда летчик стремился во что бы то ни стало уничтожить врага. А. И. Покрышкин описывал совершенный им таран как «крайнюю меру, которую нужно применять, если закончились боеприпасы и если это последнее средство завалить немецкий бомбардировщик».
Советские командиры не отдавали специального приказа идти на таран. Каждый летчик сам решал, применять ему этот прием или нет. Хорошо обученному и чувствующему свою машину пилоту удавалось выжить после тарана. Многие после таранной атаки выбрасывались с парашютом. Другие на свой страх и риск совершали вынужденную посадку. Ради уничтожения дорогостоящего немецкого бомбардировщика с экипажем из 5 человек можно было пожертвовать одним истребителем.
Таран стал относиться к признанному, но неузаконенному методу ведения воздушного боя, который очень быстро совершенствовался. Это отвечало советским убеждениям — «ни в коем случае не дать противнику уйти, даже путем самоубийственного нападения на него». Для русских летчиков таран был свидетельством высокой выучки и отваги, всегда опасный, но стоивший того прием.
Советские летчики разработали три способа проведения тарана. Первый, требовавший большой подготовки и точности, но и дававший наибольшие шансы выжить, заключался в том, чтобы протаранить несущие плоскости вражеского самолета. Летчик подводил свою машину сзади и выравнивал скорости. Затем винтами своего самолета он распарывал борт или руль высоты самолета противника, после чего немедленно отворачивал, чтобы не попасть под отлетающие куски атакованного самолета.
Результат тарана для обеих машин был непредсказуем. Зачастую оба самолета падали в едином вертикальном штопоре. Если же повреждения винта были минимальны, советский летчик мог вернуть себе контроль над машиной и благополучно ее посадить.
Второй способ требовал больше мужества, чем искусства. Здесь летчик, пользуясь удобным моментом, сталкивался с вражеским самолетом. Этот прямой удар — именуемый «таранным ударом» — всегда был очень опасен. Этот способ применялся в тех случаях, когда русский самолет был сильно поврежден и летчику ничего не оставалось, как только идти на таран.
В третьем варианте в качестве оружия использовались несущие плоскости русского самолета. Пилот своей плоскостью таранил руль поворота вражеской машины. В качестве варианта применялся удар плоскостью своей машины по плоскости самолета противника, после чего немец терял над ним контроль. Этот способ применялся главным образом на низких высотах.
Но, какие бы способы тарана ни применял советский пилот, шансы уцелеть для него были минимальны.
Менее известен способ, упомянутый Покрышкиным. Летчик, дав полный газ, мчится на немецкий самолет в лобовую атаку, рассчитывая на то, что у противника сдадут нервы и он отвернет, подставив свой бок, после чего его можно будет сбить. Летчики, применявшие этот способ, говорили о его огромном моральном воздействии на врага.
Один из показательных случаев тарана был отмечен через несколько дней после тарана Иванова. 6 августа молодой летчик Виктор Талалихин совершил первый в истории воздушной войны ночной таран. Талалихин, служивший в 177-м ИАП ПВО, во время ночного патрулирования над Москвой зашел в хвост Не-111. Немецкий бомбардировщик отвернул и, уйдя в крутое пике, попытался оторваться от преследования. Русский ночной истребитель устремился за ним, восстановил визуальный контакт и открыл огонь, который не нанес никакого вреда противнику.
На высоте примерно 2150 м Талалихин израсходовал весь свой боезапас. Он стал преследовать Не-111 и, маневрируя, приблизился к нему на своем перехватчике И-16 на расстояние около 10 м, собираясь протаранить его. Немецкий бортстрелок открыл огонь, который на таком расстоянии был очень точным. В правой части кабины образовались пробоины от пуль, одна из них задела правую руку летчика. Дав полный газ, Талалихин протаранил хвост Не-111, который потерял управление и рухнул на землю.