Судзуки пожал плечами. По лицу его Калмыков понял: встречи с пограничниками не миновать.
«Не боюсь?» — мысленно спросил себя Саша. Опять, как тогда, на стадионе, вспомнил «большую игру», жестокие тренировки; вспомнил, как в школе «пионеров» стоял навытяжку перед «братом», который изображал советского следователя и кричал на Сашу, а однажды, войдя в азарт, даже ударил; вспомнил речь Кнорра и без колебаний ответил на свой вопрос: «Нет! Не боюсь!» Сердце бьется ровно, мысли четки.
— Дай сюда, быстро! — Саша знаком потребовал у одного из матросов клеенчатый дождевик, чтобы скрыть под ним свой советский костюм. Накинул дождевик на плечи. Теперь одеждой Калмыков не отличался от остального экипажа «Каги мару».
Рокот мотора послышался совсем близко, и вот из туманной темноты появился катер — низкие борта, приподнятый нос, свидетельствующий об отличной мореходности, скошенная назад мачта. На ходовом мостике и у крупнокалиберных пулеметов, нацеленных прямо на шхуну, застыли темные фигуры военных моряков.
— На шхуне! — скомандовал в мегафон зычный, уверенный голос. — Застопорить ход!
Судзуки даже глазом не моргнул, сделал вид, что приказание к нему не относится.
Моряк с катера выкрикнул несколько японских фраз — Саша догадался: повторил требование.
Волей-неволей «кэптену» пришлось подчиниться. «Каги мару» легла в дрейф, неуклюже приседая на океанских волнах.
Катер подошел к шхуне. На «Каги мару» перепрыгнуло несколько пограничников. Рослые, быстрые парни знали дело назубок. Не успел никто из команды «Каги мару» что называется перевести дух, как двое пограничников и третий, который командовал всеми, стояли на мостике рядом с рулевым и «кэптеном». Еще двое заняли посты у ведущих под палубу люков. Даже если бы экипаж шхуны попытался оказать сопротивление, он ничего не смог бы сделать — все ключевые позиции находились под контролем.
— Судовые документы! — коротко потребовал старший из пограничников.
Судзуки стоял с непроницаемым лицом.
— Ага… Не понимает… Или делает вид, что не понимает, — вслух подумал моряк и обратился к одному из своих подчиненных:
— Переведите: пусть предъявит судовые документы.
Матрос бойко заговорил с «кэптеном». Судзуки, не отвечая, ушел в каюту. Вернулся с бумагами, протянул их пограничнику.
Тот прочел. Недоуменно покосился на Сашу.
— Первый раз вижу на японской рыболовной шхуне штурмана-европейца… Странно. Однако бумаги в порядке. Спросите, почему очутился здесь?
Моряк перевел вопрос и ответ Судзуки:
— Говорит, потеряли ориентировку в тумане.
— Тоже странно. Туман начался недавно, а они изрядно приблизились к нашему берегу. Спросите, чем он это объясняет.
— Ничем не объясняет, товарищ мичман, — выслушав Судзуки, ответил матрос. — Говорит, заблудились и все. Далеко ли, близко — ему неизвестно.
— Где карта?
Принесли карту. Судзуки знал свое ремесло и был предусмотрителен. С того момента, как шхуна пошла к советским берегам, прокладку курса он на карте не вел.
— Говорит, как только потеряли свое место, так прокладку вести прекратили, товарищ мичман.
— Не нравится мне вся эта история, ой, не нравится. Обыщите судно.
— Есть!
Обыск ничего не дал. Единственную улику — акваланг — утопил Калмыков. В остальном «Каги мару» не отличалась от других рыбачьих шхун, которые десятками ведут лов в этом районе. Бывает, нечаянно, или из жадности, преследуя косяк рыбы, нарушают границу территориальных вод.
— Ладно, может, действительно рыбаки, — опять вслух поделился своими размышлениями мичман. — И шли то не к нашему берегу, а наоборот… В общем, нравится — не нравится, причин для задержания нет… Закон есть закон… Предупредите: если еще раз нарушит правила, будет худо.
— Есть!
Бойкий моряк перевел. Судзуки молча пожал плечами. «Кэптен» держался нагловато, в меру нагловато, пограничников он все-таки боялся, хотя старался этого не показывать.
— Скажите, пусть следует таким курсом до рассвета.
— Есть!
Пограничники вернулись на катер. Несколько минут он продолжал стоять рядом с «Каги мару»: пока мичман докладывал командиру о происшедшем, пока решали, как поступить со шхуной. Затем пророкотал мотор, забурлили винты. Катер дал задний ход, развернулся и, с места набирая скорость, исчез в темноте.
— Ты, высаживаться нельзя, — подвел итог Судзуки. — Костюм нет, пограничники следят — есть…
Саша и без него понимал: высадка сорвана. Что ж, надо попытаться в другом месте, третьем, десятом. На много тысяч километров тянется советская государственная граница — узкая, перепаханная полоса земли, морской берег, лес, горы, пустыни, болота… Где-то нужно, а значит, и можно пробиться. Он будет настойчив, хитер, изобретателен, смел. Отступать нельзя.
Саша вспомнил слова Рамори сан о том, что перейти советскую границу значит «разгрызть крепкий орешек». Старик был прав. «Пусть, — подумал Саша. — Я не боюсь никаких трудностей. Бог на моей стороне, и он не оставит меня».
И сразу, как только очертания пограничного катера скрылись в тумане, Калмыков начал строить дальнейшие планы. Конечно, от высадки на Тихоокеанском побережье придется отказаться. Надо придумать другое. Что — сейчас предугадать трудно. Не беда, Саша посоветуется с Рамори сан, с Дэвидом.
Но все это предстояло в будущем. А пока «Каги мару» не солоно хлебавши возвращалась в свой порт.
Штурман не говорил ничего, но выглядел довольным, злорадствующим.
Судзуки был в гораздо худшем настроении: не высадив агента, он лишался изрядного количества долларов.
Глава четвертаяПРЫЖОК В НЕИЗВЕСТНОСТЬ
Бог, конечно, Калмыкову не помог. Помогли люди. Те, кто управляли его судьбою до сих пор и собирались управлять и впредь. Они предоставили Саше тысячи лошадиных сил, заключенных в моторы истребителя-бомбардировщика без опознавательных знаков. Самолет поднялся с «неизвестного» аэродрома «неизвестного» государства, взял курс на восток. Границу перелетели со стороны моря на огромной высоте, с максимальной скоростью.
Саша сидел в кабине готовый к прыжку, машинально вцепившись руками в парашютные лямки, которые давили плечи. Сквозь иллюминатор была видна земля — далекая, темная. Еле заметные с многокилометровой высоты, теплились послеполуночные огоньки. А над самой головой, казалось, их можно достать руками, сверкали звезды. В противоположность земным огням, они знакомы и дружественны. Они подмигивали, звали к себе, были не тусклыми, как земные огни, а чистыми, умытыми. Саша подумал: вот сейчас предстоит сделать прыжок в неизвестность. Громко сказал, благо в кабине больше никого не было: «Я не боюсь…»
Самолет пошел на снижение. Глуше сделался рокот двигателей. Неведомым внезапно появившимся ощущением Саша почувствовал, что скорость самолета увеличивается, нарастает с каждой секундой. Темная масса земли становилась ближе. Удалялись звезды. Далекий огонь, до сих пор еле мерцавший справа внизу, делался ярче. Острые иголочки покалывали в ушах. Неприятное чувство подступало к горлу.
— Приготовьтесь! — скомандовал появившийся в кабине штурман. — Сейчас выходим на цель.
Саша кивнул. Поднялся со своего места, подошел к люку. Пальцы чуть вздрагивали. Крепко сжал парашютные лямки, чтобы унять неприятную дрожь, скрыть ее от штурмана.
Пол кабины начал с силой давить на ноги. Пришлось ухватиться за что-то, чтобы устоять — планирование самолета кончилось. Летчик уменьшил скорость. Все эти ощущения знакомы, Калмыков прыгал с парашютом не раз и… все-таки теперь они другие: как ни сурова «большая игра», она очень отличается от жизни…
Штурман открыл люк. В кабину ворвался прохладный ночной ветер. Поддал под козырек Сашиной кепки. Калмыков натянул ее ниже на лоб.
— Раз, два, три… — считал штурман, освещая фонариком карту, которую держал в руках. Счет его казался Саше бесконечным. — …Восемь, девять, приготовиться!..
Саша сделал шаг к люку.
Тихо сказал, обращаясь к богу:
— Верю в тебя!
Губы еле шевелились — одеревеневшие, как на жестоком морозе.
И, будто в ответ, услышал хлестнувший по нервам крик штурмана:
— Прыгай!
Калмыков шагнул вперед, бросился в пустоту.
Рядом проревел самолет и исчез во тьме.
Саша что было силы рванул холодное кольцо. Зашелестела ткань спасительного купола. Легкий рывок — и Калмыков повис в воздухе, чуть покачиваясь, как на качелях.
Посадку произвел точно по инструкции: согнув ноги, приподнявшись в последний момент на стропах, чтобы смягчить удар. Мгновенно «погасил» парашют. Огляделся. Прислушался. Он — возле леса или рощи. В полусотне метров темнеют деревья. Вокруг тихо, лишь где-то, очень далеко, лаяла собака — лениво, как бы машинально. Прислушавшись еще, Саша уловил гул мотора. Увидел свет фар. Через минуту снова промелькнули полосы света, еще, еще. Очевидно, рядом оживленное шоссе. Штурман немного ошибся в расчетах, «пионера» предполагалось выбросить в более уединенной местности. Но сделанного не воротишь.
Скомкав парашют, побежал в рощу. Быстрыми ударами складной лопатки, припасенной для этой цели, начал рыть землю. Неожиданно взгляд его остановился на толстенном вековом дереве. А ну-ка?.. Осторожно посветил фонариком. Так и есть — дупло. Залез на сук, сунул руку в дупло. Глубокое… Втиснул туда парашют, лопатку, проверил, не торчит ли снаружи. Нет, даже если специально станут искать, найдут не сразу.
Теперь надо выбираться отсюда — выбираться быстрей и незаметней. Надеяться, что ночного парашютиста никто не увидел, глупо. Скорее всего в округе поднята тревога и Сашу ищут. До рассвета нужно уйти как можно дальше и уйти так, чтобы не заметила ни одна живая душа.
Калмыков отряхнул костюм, осмотрел, все ли в порядке, и, сказав сам себе «с богом», зашагал к шоссе. Спотыкаясь в темноте о невидимые камни и рытвины, продолжал напряженно обдумывать план бегства из опасного района. Пешком далеко не уйдешь. Попроситься в машину нельзя — шофер запомнит одиноко