Весь вид Грандаевского выражал полную растерянность. Рассказ нового «знакомого» потряс Шаю. Саша дал ему время прийти в себя, потом продолжал:
— Теперь вы понимаете, что отказываться нельзя. Вы не захотите кончить жизнь нищим у кладбищенской стены без всякой надежды вернуться в цивилизованное общество.
Шая наморщил лоб. Он отвык думать. Тем более — принимать ответственные решения. А решать надо было сразу. На мгновение к Шае вернулась былая энергия.
— Хорошо, идемте, — согласился он.
— Не вместе. Мы слишком… непохожи, — чуть улыбнулся Саша. — Такая пара обращает на себя внимание. Идите впереди, я — за вами. У вашего дома остановитесь.
Шая тоже понял, что его потрепанный запойный вид слишком несхож с приличным обликом незнакомца. Рядом они бросаются в глаза, запомнятся.
— Ладно, следуйте за мной, здесь недалеко, — согласился Шая…
Может, это покажется странным для тех, кто бросает попрошайкам трудовые копейки и гривенники, но нищенство давало Шае неплохие доходы. Комната, в которую он привел Сашу, выглядела солидно. Достав из холодильника две бутылки пива, Шая откупорил их. Разлил по стаканам пенящуюся жидкость. Саша с удовольствием отхлебнул пиво, такое приятное после пыльной, ветреной улицы.
— Значит, остаетесь ночевать у меня? — спросил Шая с тайной надеждой на отказ.
— Да, — ответил Саша. — Я остаюсь у вас, а завтра вы пойдете, куда я укажу, это нетрудно.
Добавил уже совсем мирно:
— Постараюсь не доставлять вам беспокойства.
Грандаевский поморщился. Кто знает, выполнит ли этот человек свои обещания, а хлопоты уже начались. Но рискнуть надо. Других средств подняться Шая не видел. Окончить жизнь у кладбищенской стены Грандаевскому очень не хотелось…
Глава шестаяДОМ НА ОКРАИНЕ
Утром Шая отправился выполнять поручения своего постояльца. Вернулся несколько часов спустя. Доложил: по трем указанным адресам нужных людей не нашел, там даже не знают о таких. Четвертый адрес оказался верным — в доме-особнячке под тридцать восьмым номером на Загородной улице действительно живет Прохор Тихонович Крыжов.
Саша кивнул. Он не особенно доверял Грандаевскому и не хотел, чтобы тот точно знал, к кому Саша направляется. Поэтому три из четырех адресов были сказаны наугад. Калмыков назвал первые пришедшие на ум названия улиц, номера домов и фамилии. А вот четвертого, Крыжова, искал действительно. Крыжов служил сторожем дровяного склада. Что совмещает он это с «постом» не только главаря здешних иеговистов — «слуги килки», но и важного сектантского деятеля — члена «краевого бюро», знали немногие.
— Не тот Крыжов, — сказал Саша, чтобы окончательно дезориентировать Грандаевского. — Все вы напутали. Крыжова, который мне нужен, зовут Семен Яковлевич. Идите, занимайтесь своим делом, а я сегодня узнаю все сам.
— Пожалуйста, — радостно согласился Шая. Такое предложение его вполне устраивало.
Саша не сомневался, что Крыжов приймет собрата по вере без излишних расспросов.
Конечно, рассказывать ему, что прибыл из-за границы, Саша пока не собирался. Крыжов ознакомит с обстановкой, посоветует, как действовать. Саша оглядится, привыкнет к людям, и они к нему, начнет вербовать новых верующих. А тогда будет делать то, о чем говорил ему перед отъездом Дэвид.
Загородная улица, как и следовало ожидать, оказалась на самой дальней окраине. Калмыков долго трясся в трамвае, кварталов пять прошел пешком. Время от времени оглядывался, проверяя, нет ли слежки. Все было спокойно.
Вдоль немощеной дороги тянулось два порядка аккуратных одноэтажных домов с палисадничками спереди и огородами сзади. Застроилась улица недавно — дома поблескивали свежей краской, желто-маслянистым тесом крылец и сараюшек. В дальнем конце Саша заметил несколько неоконченных зданий.
Дом номер тридцать восемь, нужный Калмыкову, выглядел особенно добротным. Невысокий, приземистый, крытый железом, с маленькими — чтобы тепло зря не уходило — окнами. В глубине двора стоял небольшой сарай, под шиферной кровлей с двустворчатой дверью во всю стену. «Гараж, — догадался Саша. — Как же так, а говорили, что в Советском Союзе собственные машины разрешают иметь только коммунистам?». Над домом торчала Т-образная антенна телевизора.
Узкая калитка оказалась запертой. К калитке были прибита дощечка с неумелым изображением песьей морды и косой надписью: «Во дворе злые собаки» — как видно, гостеприимство в число добродетелей сектантского «слуги» не входило.
Калмыков постучал кулаком в калитку. За забором немедленно откликнулась собака — прогремела цепью, залаяла хрипло, прерывисто, заливаясь злостью.
Дверь, ведущая из дома на крыльцо, чуть отворилась. Сквозь щель выглянула простоволосая женщина лет сорока: неопределенные глаза, тонкий, хрящеватый нос, прямой рот. Она без церемонии уставилась на Сашу, как бы прикидывая, стоит или не стоит вступать с ним в разговор. Саша тоже внимательно оглядел ее. Незнакомка ему не понравилась.
— К Крыжову, — отрывисто сказал Саша.
Движением, каким ящерица выползает из-под камня, женщина, не распахивая дверь, просунулась на крыльцо. Костлявая угловатая фигура, неопрятное плохо сидящее платье, растоптанные башмаки на ногах без икр делали ее совсем старухой.
Женщина прикрикнула на собаку, и та замолкла, недовольно ворча.
— Вам к кому? — спросила женщина, все так же подозрительно приглядываясь к Саше, по-птичьи склонив голову набок.
— Я же сказал — к Крыжову, — несколько раздраженно повторил Калмыков.
При звуке его голоса собака хрипло залаяла.
— Цыть ты! — прикрикнула женщина. — К самому, что ль? — Голос ее оставался недоверчивым.
— К самому, к самому! — Саша окончательно терял терпение.
— А чего ради его надо? Ежели из санитарной комиссии, то мы давно все сметье убрали, мы закон понимаем. Это не на нас акт составили, а на Федюнина…
— Вот что тетка, — перебил Калмыков. — Мне с тобой терять время некогда. Или меня проводи, или сама поди к Прохору Тихоновичу и скажи — приехал, мол, старый знакомый по важному делу.
Не говоря ни слова, «тетка» повернулась, ушла. Калмыков услышал, как она прогрохотала засовом, тщательно запираясь изнутри. Собака опять вылезла из конуры и принялась лаять.
«Что такое? Неужели больше никто не появится?» — недоумевал Саша.
Сердясь, все-таки подумал: Крыжов правильно поступает, тщательно ограждаясь от посторонних. Мало ли кто может быть, надо сперва разведать, что за человек…
Несколько минут ожидания — и опять прогромыхал засов. Дверь отворилась во всю ширь. На пороге появился пухлый широколицый мужчина. Фигура у него была оплывающая, по-бабьи более широкая в бедрах, чем в плечах. Его, наверно, оторвали от послеобеденного сна — сладко позевывал, пятерней почесывал волосатую грудь под расстегнутой домашней рубахой. Глаза у него были круглые, маленькие и тускло-желтые, как две потертые копейки.
— Чем могу служить? — сказал он, неторопливо, вперевалку «утицей» спускаясь с крыльца. — Вы ко мне? Я — Крыжов.
Саша сразу приметил характерный для Крыжова обратный жест. Спросив: «Вы ко мне?», он сделал белой пухлой рукой такое движение, будто отталкивал что-то. И говоря: «Я — Крыжов», тоже указал вдаль.
— К вам, — ответил Калмыков. — Нам необходимо побеседовать.
Крыжов оглядел Сашу — пристально, оценивающе. Саша понял, что, несмотря на свой невзрачный бабий вид, «слуга» далеко не прост, хитрости ему не занимать.
— А о чем побеседовать, смею спросить? — Глаза-копейки не отрывались от Калмыкова. Любое выражение Сашиного лица не осталось бы незамеченным собеседником.
— Здесь неудобно, дело важное, — ответил Саша.
Крыжов засопел, подумал-подумал, наконец, решился. Сунул руку в карман брюк, извлек бренчащую связку ключей. Их было с десяток — от маленького, чемоданного, до огромного к амбарному замку-пудовику. Не глядя, привычно, нашел тот, который требовался, отомкнул калитку. Саша хотел войти. Крыжов удержал его: «Погодите». Подошел к конуре, схватил за ошейник огромного волкодава, который не сводил красных глаз с Саши.
— Теперь подымайтесь на крыльцо, быстро, — скомандовал Крыжов.
Саша повиновался. Пес захрипел, рванулся к нему. Крыжов крепко держал разъяренного волкодава.
Когда гость очутился в безопасности, Крыжов отпустил собаку, тщательно запер калитку. Поднявшись к Саше на крыльцо, махнул рукой в сторону улицы: «Прошу».
Калмыков наконец-то переступил порог столь тщательно охраняемого жилища. Крыжов последовал за ним.
Оставив плащ в темной прихожей, Калмыков вошел в комнату. Блестел начищенный пол. Оклеенные обоями стены пестрели цветными картинками, репродукциями в «золотых» багетных рамах. Как водится, на самом видном месте висела базарная копия шишкинских медведей и одинаковый с нею по качеству «Девятый вал», чуть напоминающий известную картину Айвазовского. Центр комнаты занимал овальный стол, накрытый бордовой плюшевой скатертью. Еще один столик, поменьше, поместился в углу На нем был телевизор, на телевизоре — патефон с пачкой пластинок. У окна — отличный радиоприемник. Весь подоконник занимали вазоны с фикусами и левкоями. Левкои цвели, их аромат смешивался с тянущим из передней запахом соленых огурцов, образуя сложное соединение, в котором разобрался бы не всякий дегустатор-парфюмер.
— Вот, — сказал Крыжов, садясь на стул и кивком предлагая гостю сделать то же самое. — Что скажете, молодой человек?
— У меня нет особых секретов, — сказал Саша, — и все-таки я хотел бы побеседовать наедине.
— А мы одни и есть. В соседней комнате пусто. Сестра на кухню ушла. Она у меня на этот счет дрессированная.
— Я к вам от братьев по вере. «И настанет день…» — Произнося слова пароля, Саша поднял руку, сложил особым образом указательный средний и безымянный пальцы.
— «И господь вознесет праведников и уничтожит нечестивых», — докончил член «краевого бюро», повторяя текст, но не пальцами правой руки, как Саша, а левой.