— Такое мы и без книг сообразить можем, дураки нынче перевелись. Прежде, чем кому довериться, десять раз проверим-перепроверим, в десяти водах промоем.
Он не хвастался. Только строжайшая конспирация, глубокая тайна давали возможность до поры до времени существовать подпольной секте. Недаром член «краевого комитета» Мария Веретельник отмечала в личных записях:
«Братья получили указания, как дальше вести работу, чтобы она была успешной. Для этого необходимо больше подполья, больше конспирации, больше тайны, используя в работе наиболее верных людей».
— Разговор — разговором, а кушать не забывайте, — сказал Крыжов, заметив, что тарелка гостя опустела. — Позвольте мясца еще.
Неожиданный посетитель с каждой минутой внушал иеговистскому «слуге» все большее доверие. Еще сильнее, чем пароль и отличное знание тайных документов, укрепляла это доверие уверенность, что «брат» удрал из мест заключения. Подобное прошлое было для Крыжова лучшей рекомендацией.
Саша тоже чувствовал взаимную симпатию, возникшую между ним и Крыжовым, радовался ей, старался углубить ее, показаться перед единоверцем в лучшем виде. Ответил:
— Хоть и сыт, а все у вас такое аппетитное, что не смею отказаться.
— И слава богу. Кушайте.
С минуту молчали. Наконец, гость аккуратно положил на тарелку нож и вилку, поблагодарил за угощение.
— На здоровье, — отозвался хозяин.
— Теперь — вот, — сказал Калмыков. Полез под пиджак, вытащил два журнала.
— Возьмите, «Башня стражи», самые новые. Прочтите и верным людям прочесть дайте.
Крыжов посерьезнел. Да, конечно, очень и очень не простая птица залетела под крыжовскую кровлю. Знает парень иеговистские свычаи-обычаи не хуже, а то и лучше самого «слуги».
Снизу вверх посмотрел на Сашу. Негромко сказал:
— Слушаюсь!.. Давненько у нас этого не бывало… Хотя и сами, что можем, делаем… Простите, я сейчас…
Взял журналы, вышел с ними в коридор. Отсутствовал минут пять: хоронил нелегальщину в потайное убежище.
Вернувшись, сел на прежнее место. Постукивал пальцами по столу, думал о чем-то своем. После долгой паузы сказал:
— Мы еще ничего, бог милует пока, «пятидесятникам» труднее… Я ведь от них к «свидетелям Иеговы» перешел.
— Долго у них состояли? — Саша не хотел того, однако, помимо воли, в голосе его прозвучали суровые нотки. Ему не понравилось, что «слуга» — из переменивших веру. «Но ведь он мог ошибаться и потом понять ошибку, — успокоил себя Саша. — Не надо быть слишком строгим… Об этом еще брат Сокольский говорил… И Рамори сан…»
Впрочем, Крыжов или не заметил или не придал значения командирскому тону Саши. Ответил на вопрос неопределенно:
— Достаточно пробыл… Порядка там нету, с ними каши не сваришь.
— Я знаю… — «Пионер» быстро спохватился. — Мне рассказывали, что до сих пор в Нью-Йорке журнал «пятидесятников» на русском языке издается. «Странник» — его название. Другой литературы тоже много выходит. В Америке, в Танжере и Маниле радиопрограммы специальные передаются — «беседы» для «пятидесятников» в Советском Союзе…
— Может и передают, — равнодушно пожал плечами Крыжов. — Только кто их слушает, беседы эти, когда в вере разброд пошел…
— Их вера ложная, — убежденно сказал Калмыков, — от того и разброд. А наша — истинная, у нас такого не будет… Но тайну хранить надо. Сказано: «Уклоняйся от людей, которые хотят выведать о делах других».
Крыжов отхлебнул квасу, опять скривился — то ли от напитка, то ли от горьких мыслей.
— Какая, я извиняюсь, у дураков тайна, когда вот недавно в газетке пропечатали, что в селе каком-то пятидесятник свою восьмимесячную дочку топором зарубил. Ему пресвитер ихний приказал. Обещал: воскреснет она и дочерью Иисуса сделается… Такое разве в тайне сохранишь! Соседи узнали, ну и — началось.
По тону «свидетеля Иеговы» было непонятно, кого жалеет он: несчастную девочку или изуверов-убийц, попавшихся на кровавом деле.
На Сашу его рассказ произвел тяжелое впечатление.
— Да это!.. Это! — Он не находил слов.
— Что там! Не одно, так другое, у каждого свое, — махнул рукой Крыжов.
Саша многозначительный жест Крыжова не понял. А для члена «краевого бюро» все было ясно без слов.
Помолчали.
— В одном письме своем брат Кнорр сравнивает наших братьев и сестер в Советском Союзе со стадом овец, которое окружила стая волков, — негромко сказал Саша.
Крыжов смотрел куда-то в сторону, ничем не отозвался на слова собеседника. Потом показал на бутылку с квасом:
— Хотите?
— Не откажусь.
— Прошу.
Саша сказал:
— Еще дело есть. Помогите подходящее жилье найти.
— А ты где остановился? — спросил Крыжов. Все формальности между ним и гостем кончились, «слуга» обратился к нему «на ты».
— У одного… Постоянно там нельзя.
— Ко мне — и не рассчитывай, — твердо сказал Крыжов. — Такие дела — сам понимаешь.
Саша сознавал, что Крыжов поступает правильно, нельзя главе сектантов приютить у себя неясного человека, может быть, нелегала. Осторожность «слуги» оправдана. Да и сам Калмыков не согласился бы жить здесь, чтобы в случае чего не скомпрометировать единоверца.
— Конечно, — подтвердил Саша. — Вообще и видеться даже нам на людях лишний раз нечего.
Крыжов немного подумал, хлопнул себя по лбу:
— Тьфу, черт! Как из ума вышибло. Об Люське забыл! Конечно, к Люське! Она тем промышляет, что комнату сдает.
— К ней, так к ней, — равнодушно согласился Саша. — Лишь бы безопасно.
Последние его слова насторожили Крыжова. Он, как тогда у ворот, пристально уставился на гостя и с расстановкой проговорил:
— А документ у тебя есть?
— Есть, — с легкой запинкой ответил Калмыков.
Крохотной паузы в его ответе оказалось достаточно. «Ясное дело! — окончательно решил Крыжов. — Я его сразу раскусил… Ну, что ж, пускай. Даже лучше — сговорчивее будет в случае чего…»
— Бежал? — в упор спросил Крыжов. — От врагов наших?
— Не то чтобы бежал… — замялся гость. Такое мнение о нем Калмыкова вполне устраивало.
— …А искать — ищут, — с ухмылкой закончил начатую им фразу «слуга». — Понятно. Чистый документ надо?
— Надо, брат.
— Трудно, ох, трудно, — вздохнул Крыжов. — Поговорю все же. Познакомлю тебя с другом своим, Макруша ему фамилие, братом Мироном звать-величать. Большого ума человек, министерская голова по прежним временам… Для нынешних, правда, не совсем годится. Может, все вместе что и придумаем… А покуда у Люськи живи на правах родственника… Погодь, я ее покличу, она, наверно, на кухне — целый день с сестрой Евстигнеюшкой чаи гоняют… Сестра Евстигнеюшка!
Шаркая стоптанными башмаками, явилась Евстигнеюшка.
— Люська у нас?
— Где же ей еще быть!
— Зови.
Люська, несмотря на свое легкомысленное имя, оказалась еще старше Евстигнеюшки. Одета во все черное, черный по-монашески низко опущенный платок обрамляет круглое морщинистое личико; глаза бойкие, с хмельнинкой.
— Здравствуй, Люська.
— Будь здоров, мальчиша. — Она всех знакомых мужчин звала «мальчишами». Саша заметил, что в обращении Люськи со «слугой» нет характерного для сектантов подобострастия, да и Крыжов говорил с ней обычным, а не елейно-ханжеским голосом, не называл «сестра».
— И ты здравствуй, — повернулась Люська к Калмыкову.
Саша вежливо ответил.
— Что, Люська, возьмешь молодого человека на постой? — спросил Крыжов.
— С харчем? Без? — деловито осведомилась старушка.
— С харчем.
— Могу. Три раза в день харч.
— Вот и сговорились, — удовлетворенно сказал Крыжов и глянул на Сашу, спрашивая его согласия. Тот кивнул.
— А цена? — спросил Крыжов.
— С паспортом? Без?
— Говори и так и этак.
— С паспортом — червонец, без — четвертной.
— Чего ты — в два раза дороже! Возьми не двадцать пять, возьми хоть пятнадцать, — даже рассердился Крыжов.
— За рыск, мальчиша, за рыск, — не теряя хладнокровия, объяснила Люська. — При моей биографии, сам знаешь, как рыску бояться надо. Насиделась за свой век в тюряге, больше не манит.
Крыжов поморщился. Спросил Сашу:
— Согласен?
— Согласен.
— Бери барахлишко свое и переезжай. Почтовый переулок, дом пять, во дворе флигелек — сразу увидишь. Да и я тебя увижу, я скоро на хазу топаю. — Проговорив все это бойкой скороговоркой, Люська вышла из комнаты. Следом зашлепала Евстигнеюшка.
— Кто такая? — удивился Саша повадкам старушки, блатным словам, что не скупясь вставляла она в свою речь.
— Не из наших она, — поморщился Крыжов, видно манер Люськи не одобрял. — Однако Макруше… помогает.
— А что у нее за «биография»?
— Ты про «Тачечника» слыхал? — ответил вопросом на вопрос. — Нет? Знаменитый налетчик в свое время был. А это его супруга, так сказать, «Люська-чума» по прозвищу. Ну, не жена, какие у бандитов жены, а вроде. Спутница жизни. Она по ресторанам богатых гостей примечала, к ним подсаживалась, к себе вела. На дороге, конечно, «Тачечник». Разговор короткий: «Стой! Руки в гору! Гони сармак!». Промышляли-промышляли и задумали на свою беду комиссионный магазин ограбить. Не вышло. При аресте вооруженное сопротивление оказали, «Тачечник» двоих милиционеров шлепнул, она начальника ихнего тяжело ранила…
— Вот так старушка! — вырвалось у Саши.
— Она не старая, ей под пятьдесят. А тогда немногим за двадцать было… Ну, значит, «Тачечника» расстреляли, ей — предельный по тому времени срок, десять лет. Вышла, опять с кем-то спуталась, опять «дело», опять тюрьма… Почти всю жизнь по тюрьмам…
— А сейчас?
— Сейчас?.. Что ж, брату Мирону помогает, — уклончиво ответил Крыжов. — Пьет сильно, каждый день к вечеру себя не помнит. И яд с собой носит. «Чем, — говорит, — в тюрьму, так на тот свет лучше…» К братьям и сестрам не принадлежит, хотя надежная.
Крыжов замолчал. Напоминание о тюрьме вызвало у него невеселые думы.
— Вот так-то.
Молчал и Калмыков. На душе у него стало смутно. Поднялся: