Внешность подсказала маску, которую он надел, отправляясь в советскую страну: служащий из города Орджоникидзе Темирсолтан Дзакоев — щегольские тонкие усики, манера отлично одеваться, легкие гортанные интонации в голосе. Были у него «паспорт», «справка с места работы» и другие «документы» — все в одинаковой мере фальшивые.
В Советский Союз Дзакоев пробрался с точным и определенным заданием: найти доступ на завод, собрать о нем как можно больше сведений.
Переходом границы Дзакоев был доволен, за исключением одного обстоятельства, для него очень важного. Торопясь уйти подальше от берега, он сбился в темноте с тропинки, упал в неглубокий, скрытый кустарником овраг. Ловкий, как кошка, Дзакоев не пострадал от падения, даже не поцарапался. Обеспокоило и встревожило его другое: сунув руку в карман, с ужасом убедился, что потерял пистолет. Несколько минут с лихорадочной поспешностью — ведь за ним могли гнаться! — шарил вокруг. Натыкался на сухие ветки и прелые листья, рискнул посветить фонариком, но тщетно — оружие так и не нашлось. А мешкать недопустимо. Дзакоев не знал, что произошло на морском берегу после того, как он скрылся. Каждую секунду его могли настигнуть. Волей-неволей пришлось прекратить поиски и удирать.
Дзакоев остался без оружия. Для него это было трагедией: появилась непредвиденная опасность, которая лишала душевного равновесия, напоминала о себе каждую минуту, каждый час, каждый день. С пистолетом в руках он рассчитывал постоять за себя, надеялся на благополучный исход даже в самом серьезном и опасном положении, без оружия испытывал растерянность и даже страх.
А для страха вскоре появились веские основания…
Первую остановку он сделал далеко от города, в котором предстояло выполнить задание. Здесь собирался передохнуть, привести себя в порядок, собраться с мыслями.
Хотя документы Дзакоева изготовляли по особому заказу лучшие мастера, идти в гостиницу, где потребуют паспорт, он не рискнул. Побрел на окраину, толкнулся в дверь приятного четырехоконного домишки. «Постояльца примете?» — спросил вышедшего на стук старика. Ответив: «Сейчас, милок, погоди маленько», старик ушел — наверно, посоветоваться.
У старика, которого звали Федором Васильевичем, Дзакоев прожил три дня. На четвертый хозяин попросил: «Ты, милок, паспорт в прописку сдай. Нельзя иначе — закон». «Конечно, у меня сегодня решается, останусь или уеду. Если останусь, завтра прописывай…»
Утром Дзакоев сидел в купе скорого поезда. Он направлялся в один из промышленных городов. Здесь, на Колхозной улице, в доме номер 135, помещается портняжная, в которой работает некий Горбенко. Дзакоев должен подойти к нему и сказать: «Я хотел бы сшить куртку из вельвета». Горбенко спросит: «Из коричневого или синего?». Ответ: «Из синего». Заключительная фраза пароля: «Простите, я сейчас узнаю, есть ли у нас синий вельвет».
Для первого раза Дзакоев заходить внутрь не стал, а только прошел мимо мастерской, оглядев ее незаметно и зорко. Сквозь широкое окно увидел несколько манекенов, одетых с присущим манекенам щегольством; прилавок, на котором лежали рулоны пестрых тканей; миловидную блондинку — прижав плечиком к уху телефонную трубку, она что то записывала на клочке бумаги.
Осторожность никогда не мешает, — это незыблемое правило не раз избавляло Дзакоева от бед. Он направился к ближайшему телефону-автомату.
Номер телефона «пошивочного ателье» узнал в справочной. Когда Дзакоев позвонил в портняжную, послышались частые гудки — занято. Обождав, набрал нужный номер снова.
— Пошивочное, — прощебетал в трубке бойкий девичий голосок.
— Попросите Горбенко.
— А Горбенко у нас не ра… — что называется «с налета» выпалила девица и вдруг голосок ее оборвался, как бы налетев на невидимое препятствие. Секунду спустя, заговорила совсем другим тоном. — Обождите, я позову его… Кто спрашивает?
— Заказчик, — ответил Дзакоев. — Не беспокойтесь, я лучше зайду сам, — и повесил трубку.
Ясно! Горбенко арестован. Дура-девка проболталась, хотя ее, конечно, строго-настрого предупредили, чтобы не отвечала на вопросы о Горбенко, старалась узнать, кто им интересуется… Оплошность девицы спасла Дзакоева… Если бы явился в «пошивочную», там бы сразу задержали… Но звонком он подал контрразведке вести о себе… Надо немедленно скрыться…
А куда?..
Об этом он подумает после. Сейчас главное — не дать возможности нащупать свой след. Конечно, девица уже сообщила о телефонном звонке, могло быть и так, что сотрудник госбезопасности дежурит в ателье, — слышал разговор о Горбенко. Дзакоев знал, с кем имеет дело, не сомневался, что меры по его розыску будут приняты быстрые, энергичные и решительные. Надо немедленно оставить город, пока не начали вести наблюдение за вокзалами.
В пути Дзакоев подвел итог, происшедшему и наметил план дальнейших действий. Других явок у него нет. От города, в который его послали, следует держаться подальше. Опыт шпиона подсказывал, что сейчас слишком «горячо», следует до поры до времени затаиться. Может, даже подумать о возвращении за кордон… Лучше всего для этой цели годится один из морских южных портов…
Так Дзакоев попал в Приморск.
И тут ему подвернулась очень удачная встреча.
Сойдя с поезда, Дзакоев неторопливо шагал по улице, раздумывая, как быть дальше. Внешне выглядел спокойным, беспечным — хорошо одетый, даже фатоватый, средних лет, любитель женского пола, лишней рюмки коньяку в приятной компании… Но травленый волк не дремал, всегда был готов к сопротивлению или бегству, сторожко озирался.
Характерная внешность, походка вперевалочку мужчины, что шел впереди, привлекла внимание Дзакоева. Он уже видел когда-то и где-то такую квадратную голову, широкое в бедрах туловище, короткие руки. Дзакоев чуть прибавил шагу, посмотрел сбоку. И сразу узнал: Крыжов, был помощником бургомистра в захваченном гитлеровцами городке, куда Дзакоев попал со своей военной частью. Тогда палач-доброволец и верный слуга «нового режима» не раз встречались по общим служебным делам, даже выпивали вместе — на банкете в честь дня рождения «фюрера»… Конечно, Крыжов этого не забыл…
Не колеблясь, Дзакоев нагнал сзади Крыжова, взял под руку:
— Здравствуйте, господин Крыжов.
Резким движением Крыжов вырвал руку. С разбега остановился, в упор посмотрел на человека, обратившегося с неожиданным приветствием. Тусклые глаза-копейки блеснули страхом, потом, на мгновение, страх сменила злоба. Крыжов тотчас упрятал ее далеко-далеко — копеечные глаза опять сделались тусклыми.
— Нонче, уважаемый, господ нету.
Показав этой репликой, что он слышал сказанное Дзакоевым, Крыжов повернулся и неторопливой перевалочкой зашагал дальше.
«Нет, так быстро ты от меня не отделаешься», — мысленно воскликнул Дзакоев.
— Как называть прикажешь? Не «товарищем» же?.. Хотя были товарищами.
— Что было, то сплыло, — пробубнил Крыжов, не останавливаясь. — Занимались бы своими делами, уважаемый.
«Дипломатия» шпиону надоела. Он привык говорить и действовать по-другому.
Дзакоев снова схватил Крыжова за локоть и прошипел бешеным голосом:
— Брось дурака строить! Не узнал, что ли? Помнишь в . . .ске?!
— Я много чего помню. Ежели все…
— Перестань! Я тебе зла не желаю. Пойдем поговорим.
— А чего говорить? Мне с вами говорить нечего…
Крыжов бормотал свое, но по тону Дзакоев чувствовал, что поладить со старым знакомым удастся. Раскрываться до конца нельзя — ни перед кем нельзя раскрываться! — но кое-что дать ему понять нужно. Крыжов не опасен. Если бы он изменился за эти годы, то вел бы себя по-другому. Дзакоева он узнал, как ни хитрит, как ни петляет…
Крыжов не знал и не мог знать, что представляет собой сейчас бывший доброволец гитлеровского карательного батальона. Но кровавое прошлое тянуло след свой в сегодняшний день. Как Дзакоев в Крыжове, так и Крыжов в Дзакоеве, разгадал «своего». Нутром почуял антисоветчик-сектант подобного себе ненавистника советской власти. «Гнать его нужды нет, — мысленно рассуждал Крыжов. — Погляжу, с Макрушей обмозгуем, может, к делу какому и определим…»
— Старое быльем поросло, ворошить нечего, — вслух продолжал Крыжов. — Ежели вспоминать хочешь, то дороги у нас разные — тебе направо, мне налево или наоборот.
— Вот теперь дело! — Дзакоев так же быстро успокоился, как вспылил. — Лишняя болтовня без пользы.
Увидел через улицу ресторанчик.
— Присядем?
— Можно. С хорошим человеком я всегда…
Полчаса спустя каждый из встретившихся старых знакомых знал о другом ровно столько, сколько тот счел нужным сообщить. Для Дзакоева Крыжов «решил в вере укрепиться, о боге думать, а суетная жисть — тьфу! и ничего боле». Дзакоев поведал о себе: прошлое перечеркнуто начисто, устроился бухгалтером, нашлись завистники, «дело пришить» хотели, уехал.
Это были, так сказать, внешние рассказы, от которых особая правдоподобность и не требовалась. Дзакоев понял: бывший помбургомистра взглядами своими вряд ли особенно изменился, не выдаст. Крыжов без особого труда разглядел Дзакоева: «Каким был, таким остался, — думал Крыжов. — Парнюга отпетый, что хочешь сделает».
Знай Крыжов, что перед ним иностранный разведчик, он вряд ли отнесся бы к нему спокойно. «Слуга килки» не мог идти на рискованное знакомство, хотя, конечно, не поступил бы с вражеским агентом, как подобает патриоту. Недаром «свидетели Иеговы» всячески подчеркивают свою «свободу от политики», заявляют о себе, как о гражданах «государства Иеговы». Но и на действенную помощь иеговиста шпион не надеялся. Совсем иное — маска обычного прохвоста. Такие «свидетелю Иеговы» по сердцу.
И Крыжов повел Дзакоева к себе.
Как всегда, стол был заставлен закусками, бутылками с коньяком и водкой. Не поверил бы глазам своим рядовой сектант, увидя «святых пастырей» в такой обстановке. Но рядовым сюда доступа не было…
Буцан смачно жевал кусок колбасы. Слыша его причавкивание, Макруша морщился. Сам он ел и пил очень мало.