— Напрасно сердишься, — спокойно сказал Калмыков. — Гнев застилает тебе разум. Ты пришел к нам, когда нуждался в утешении, и получил его.
Комов опомнился.
— Прости, зря я раскричался… На тебя — особенно зря, я тебе только благодарен. С тобой беседуя, все понял.
— Со мной! — ахнул Саша.
— Конечно! Ты мне про библию, восшествие Христа, про армагеддон и прочее рассказывал. Понял я — байки все. Прошло время богов, человек всему хозяин… Тебе тоже советую — уходи скорее. Брось их, мы молодые, нам дорога широкая.
Саша сидел ошеломленный. Так вот как воспринимались «божественные» беседы, которым отдавал он столько энергии! Изложение «основ» и «догматов» подорвало веру! Разве истинная вера слепа?! А что он, Калмыков, знает о современной науке? Современном мире?.. Красный огонек летит среди звезд, и миллионы людей провожают его горделивыми взорами… «Я моряком стать хочу…» Кто это сказал?.. Ах, да, маленький Пашка…
— Ясно! — Макруша, не скрывая злобы, поглядел на Калмыкова. — Диспуты нам, друг любезный, ни к чему. Ты сейчас вроде не в себе. Иди домой, успокойся, обдумай. Мы еще побеседуем.
— Уйти — уйду. Беседовать мне с вами больше не о чем.
Не простившись ни с кем, Комов вышел. Минуту спустя, хлопнула калитка.
В комнате с низким потолком царило молчание.
— Выпить хочу! — вдруг хрипло произнес Буцан.
— Можно! — радостно откликнулся Крыжов. — Сестра Евстигнеюшка-а!
— К черту твою Евстигнеюшку! Где бутылка? — не спрашивая разрешения хозяина, полез в буфет, достал «столичную», налил полный стакан, не отрываясь, выпил.
— Чего это ты? — удивленно спросил Крыжов, следя за действиями Буцана.
— Так… Закусить дай.
— На полке — мясная консерва.
Буцан пожевал, утер рот, тыльной стороной руки. Наклонился к Крыжову. Не отрывая глаз от его лица, спросил:
— Слушай, брат Прохор… мы свои здесь… По совести скажи: бог… есть?
— Есть! — твердо ответил Крыжов.
— И я верю — есть!
Калмыков поймал ехидный и насмешливый взгляд Макруши. Сказал:
— Мы живем для бога.
Буцан опустил голову. Какие мысли метались сейчас за этим низким лбом?! Наверно, и сам Буцан не понимал их. Не привыкший рассуждать и анализировать, лишь смутно тосковал об уходящей молодости своей, о прошлом, где кроме тупой веры, разврата не было ничего; о будущем, в которое даже не хотелось заглядывать.
Горько было на душе и у Калмыкова. Ведь он хочет добра людям — только добра! Почему же они не понимают его? Почему не зажигает других тот огонь, что горит в его сердце?
Где найти друзей, кому открыться?.. С особенной нежностью подумал о Любе. Она поймет, она думает так же, как Саша.
…Петро ждал «Геннадия» долго. Потом отправился к парторгу своего завода, рассказал про непонятного знакомого, про странную беседу с ним. Сообщение Петра дополнило то, что было уже известно в здешнем Управлении госбезопасности об иеговистском эмиссаре. Выследить субъекта, который однажды ночью спустился на парашюте возле местечка Н., оказалось нелегко. И все-таки, шаг за шагом, сотрудники госбезопасности сумели установить его путь. Искали в нескольких городах, куда он мог отправиться. После рассказа Петра догадки обрели отчетливую форму — он в Приморске…
Петро и Ксана, ничего этого не подозревая, надеялись, что «Геннадий» вернется. Строили планы, как будут беседовать с ним.
Однако дни сменялись днями, а «Геннадий» так и не появлялся…
Глава тринадцатаяНОЧНОЕ УБИЙСТВО
Это был большой, сильный, храбрый человек. Единственным недостатком его оказалась непривычка к опасности Когда из темноты неизвестный голос прохрипел «Руки вверх!», ефрейтор Сидорин на мгновение опешил.
Мгновения хватило. Сильная рука рванула его за кобуру, вытащила пистолет.
Сидорин опомнился. Стараясь действовать хладнокровно, как учил инструктор по борьбе самбо, обернулся.
Больше ефрейтор ничего сделать не успел. Его ударили ножом в грудь.
Дзакоев склонился над милиционером. Обшарил карманы. Вынул документы, деньги — рублей двадцать. Прислушался. Стояла глухая, полуночная тишина. Пустынная плохо освещенная улица уходила далеко, теряясь во тьме. Вокруг ни души. С одной стороны — сплошные ряды пакгаузов, которые примыкают один к другому, с другой — длинная, нескончаемая стена, ограждающая территорию порта. Вряд ли кто появится в этом глухом углу до утра. Недаром Дзакоев тщательно разработал план добычи оружия. Он понимал, что идет на риск, совершая убийство ради пистолета, но больше оставаться безоружным не мог — физически не мог! Особенно после болезни Любы, когда угроза ареста вдруг стала явной. Напав на милиционера, он, кроме оружия, захватывал ценные документы.
Впрочем, Дзакоев действовал в строгом соответствии с инструкциями, которые ему дали. Шпионов, посланных в Советский Союз, учат: ради настоящих советских документов не останавливаться ни перед чем, вплоть до убийства. Дзакоев понимал, что новое преступление ничего не прибавит к приговору, если схватят его как шпиона и диверсанта.
Обшарив карманы убитого, Дзакоев еще раз оглянулся, проверил, не осталось ли улик, и беззвучно, по-кошачьи, зашагал вдоль стены. Радостно ощутил в кармане рубчатую рукоятку пистолета. Впервые за последнее время почувствовал себя спокойно. В сторону трупа даже не оглянулся.
Изрядно поплутав по темным кварталам ночного города, чтобы замести следы, Дзакоев очутился возле судоремонтного завода в час окончания смены. Вместе с толпой рабочих, не привлекая ничьего внимания, сел в троллейбус. Проехал несколько остановок. Выйдя, остановился у перекрестка. Ждал. Надеялся поймать такси. Вместо такси из-за угла показался знакомый автомобиль. Дзакоев вышел на мостовую. Машина остановилась, чья-то рука распахнула дверцу. Дзакоев молча влез внутрь.
Вел машину Крыжов. Рядом с ним сидел Макруша. Они не поздоровались, ни о чем не спросили Дзакоева. Он тоже молчал. «Божьи люди» ничего об убийстве знать не должны — перетрусят до смерти. Дзакоев безошибочно оценил Крыжова, Буцана… Вот, пожалуй, Макруша… Но и ему лишнее болтать не следует. У них свои дела, у Дзакоева — свои. Хватит того, что «свидетели Иеговы» дали приют, укрыли…
Автомобиль мчался по широкому проспекту. В стекла застучали мелкие капли — начался дождь. Вскоре ливень хлестал вовсю. Тонкие усики Дзакоева задергались в довольной усмешке. Обстановка благоприятствовала преступнику. Шальной ливень смоет следы, уничтожит даже те ничтожные приметы, что остались возле убитого под глухой стеной. Дзакоев не побоялся риска — и риск оправдался. Так было всегда — жестокость, звериное чутье, решительность помогали вывернуться из самых лихих передряг. Теперь надо подумать: оставаться в Приморске или удрать в другой город. Наверно, — остаться. Где еще найдешь возможность жить нелегально — такую возможность предоставили ему иеговисты…
Автомобиль сбавил скорость, продолжая двигаться вперед сквозь хаос хлещущих струй. Центр города остался позади, ехали по окраинной улице мимо одноэтажных по-сельски вымазанных известкой домиков.
— Здесь, — Крыжов прервал царившее в автомобиле молчание. — Вот его дом.
— Спит, наверно, — отозвался Макруша.
— Нет, я предупредил, чтобы к четырем ждал.
— А как объяснил? — поинтересовался Макруша.
— Купил, мол, кое-какие вещи, у себя держать не хочу, чтобы лишних разговоров обо мне не было. Он поверил. Брат Федор за меня в огонь и в воду, — не без самодовольства ответил Крыжов.
Очевидно, объяснение Макрушу удовлетворило. Он прекратил разговор.
Только сейчас, прислушавшись к беседе, Дзакоев заметил на сиденье солидный тюк. Толкнув его кулаком, спросил:
— Что?
— Цигейка, — коротко ответил Макруша. Помолчав, добавил:
— Ночью получили, оставим у брата Федора.
— Не проболтается? — осведомился Дзакоев.
— Нет, — уверенно ответил Крыжов. — Наш теперь, не зря «крестили».
Опять тонкие усики Дзакоева удовлетворенно задвигались. Он понял суть комедии с «крещением» Прасола. «Окрестив» его, Крыжов нашел надежного и безропотного сообщника. Через некоторое время за Прасола возьмется Дзакоев. Сам того не замечая, Прасол начнет выполнять поручения Дзакоева, а там и превратится в сообщника шпиона…
«Как по заказу идет, — думал Дзакоев. — Пистолет, документы милицейские — цены нет. Стоило рисковать…»
Крыжов вылез из машины. Проклиная дождь, зашлепал по лужам к калитке. Она была не заперта и Крыжов понял — Прасол ждет. Пересек палисадник. Подойдя к дому, постучал в запертую дверь. Она тотчас отворилась. Тонкий луч света упал на крыльцо.
— Гаси свет! — прошипел Крыжов. — Ни к чему он.
Щелкнул выключатель. Прасол распахнул дверь, вышел.
— Здравствуй, брат. — Как всегда в таких случаях, Крыжов говорил сладеньким ханжеским голоском. — Бог тебе в помощь.
— Спасибо, — сердечно ответил Прасол. — Помогай тебе бог. Зайди в дом ко мне, не побрезгуй.
— Не могу, брат, времени нет. А вот тючок тебе оставлю, сохрани, бога для.
— Сохраню, сохраню… Ты же мокрый весь, зайди, обогрейся.
Крыжов, не слушая, вернулся к машине. Дзакоев подал ему объемистый, но легкий тюк. Крыжов неуклюже взбежал на крыльцо, сунул тюк Прасолу.
— Возьми. В комнате воду стряхнешь, положи, где посуше.
— Сделаю, все сделаю, брат Прохор, не сомневайся.
— Я тебе верю… А сейчас — прощай. Храни тебя бог.
— И тебя… Спасибо, что наведал.
— Бога благодари, он всему голова… Прощай.
Крыжов ушел.
— Черт! Вымок весь, — ругался Крыжов, садясь в машину и заводя мотор.
Макруша и Дзакоев пропустили его жалобы мимо ушей.
— Откуда товар? — Дзакоев имел в виду только что переданные на хранение Прасолу цигейковые шкурки.
— От верного человека с торговой базы, — ответил Крыжов. — Не подведет, хотя бога истинного пока познать не сподобился. «Мурашковцем» был.
— Что еще за «мурашковец»? — Дзакоев похлопал ладонью по карману, в котором лежал пистолет. Настроение отличное, можно болтать о том, о сем. — Веры, что ли, другой?