«Эге! — подумал Прасол. — Выходит «брат родной» меня запутывал».
— Так знай, — продолжал Дзакоев, — рыпаться тебе особенно не следует. Будешь нас слушаться — будешь по-хорошему жить. Нет — опять за решетку, а каково там — объяснять тебе не нужно. Если бы не советская власть, у тебя и дочка жива была бы, и старуха…
— Ты Советскую власть не трогай! — перебил Прасол. — Поделом меня за решетку упрятали, чтобы людей не калечил.
— Второй раз тоже поделом упрячут, — спокойно пообещал Дзакоев. — Больше дадут — рецидивист. Мы «условно» отделаемся для первого раза, а ты — рецидивист.
Прасол был толковым человеком, повидал всякое, быстро разобрался в положении. Стало ясно, что денежная помощь после колонии, краденая цигейка, «крещение» были средством вербовки в преступную шайку. Разгадав истинные мотивы, руководившие «другом-благодетелем» Крыжовым, Прасол без колебаний решил, как поступить.
— Пожалуй, твоя правда, — сколь мог искренние сказал он. — Что же мне делать?
— Вот теперь люблю! — радостно воскликнул Крыжов. — Теперь ты голуба. Насчет бога с тобой еще побеседуем, ты к богу сам придешь. Без бога, брат…
— Ладно, — бесцеремонно перебил Дзакоев. — На стройку поступать погоди. Скажи своему Карпо Федоровичу, или как его там, что передумал. Оставайся пока в артели, может, еще и лучше, чем стройка, тебе работу найдем… На завод поступить сможешь… Только за ум возьмись.
— Возьмусь, — многозначительно пообещал Прасол.
Он совершил ошибку. Дзакоев почуял в тоне его двусмысленность. Внезапно вскочил, схватил Прасола за грудь, вытащил из кармана пистолет. Поднес дуло к лицу Прасола, сказал со звериными подвываниями в голосе:
— Продашь — убью. На дне моря сыщу и своей рукой убью.
Прасол без особых усилий оторвал руку Дзакоева от своей груди. Сурово ответил:
— Пугать меня нечего. Я пуганый.
— Ты брось, — забормотал Крыжов, которому выходка Дзакоева не понравилась. — Ты брось своим шпалером вертеть, брат Федор человек верный.
— Ладно, — Дзакоев спрятал оружие. — Иди к жинке своей… Но слова мои помни…
И первому и второму приказу Прасол подчинился: сперва пошел домой, хотя очень хотелось ему отправиться в милицию немедленно. Прасол понимал, что Дзакоев будет за ним следить. Так и было — Дзакоев проводил его до дома.
Лишь на следующий день, отлучившись под каким-то предлогом на несколько часов с работы, Прасол явился в городское управление милиции, попросил повидать «самого гражданина начальника». У начальника рассказал все. Начал с сектантского пропагандиста в колонии, кончил сегодняшней беседой.
— Вот, гражданин полковник, — сказал Прасол. — Такое дело. А насчет цигейки — моя вина. Только ваша воля, а не знал я, что краденая, даже на ум не пришло. Ведь я подлюге Крыжову действительно как брату родному верил, он меня в горькую минуту поддержал. Не знал я, почему он это сделал, думал от сердца чистого… Жизнь он мне искалечил — теперь снова ведь посадят… На всю катушку дадут, рецидивист…
Прасол не мог говорить. Горе душило его. Казалось, он вот-вот заплачет.
Полковник налил воды в стакан, протянул Прасолу. Тот пил большими судорожными глотками.
— Опять, — улыбаясь, сказал полковник, — опять жуликам поверили. Ну какой вы, Федор Елизарович, рецидивист! Идите домой, когда надо будет свидетельские показания давать, вызовем…
После ухода Прасола полковник записал основное содержание сообщенных им сведений. Отпер сейф, достал папку. В ней хранилось немало бумаг, документов, посвященных делам Макруши. Кольцо вокруг Макруши смыкалось, работники ОБХСС все увереннее нащупывали след спекулянта. Большинство верных людей Макруши находилось под наблюдением, связи их между собой и с Макрушей проверялись. Сообщение Прасола дополняло картину. О тесной связи спекулянта Макруши с сектантом Крыжовым полковник знал; становился яснее и путь цигейки в Приморск. Арестованный «мурашковец» Луцык отказался объяснить, куда делся мех: «На базаре продал, — твердил он. — Кому — не знаю». Благодаря Прасолу появилась еще одна линия — Луцык — Макруша.
Полковник уложил папку в сейф…
А вскоре «Макрушина» папка пополнилась еще одним довольно важным документом.
Автором его был Сеня.
О нападении на дружинника Василий Сергеевич сразу доложил в милицию, отнес туда папку с сектантской литературой. Оставлять безнаказанным преступника, который только случайно не нанес Сене серьезного увечья, милиционеры не собирались. Обдумав как следует все обстоятельства, оперативные работники решили, что помочь им может Сеня, который видел человека с папкой и при случае опознает его. Побеседовали с Василием Сергеевичем, тот, в свою очередь, обратился к Сене:
— Слушай, сказали мне, что твоя бабка бога Иегову очень уважает?
— Какого именно бога, не знаю, но в церковь, действительно, не ходит, а на свои, домашние, молебны.
Раз-два в месяц Сенина бабка куда-то на несколько часов исчезала. «Симпатию себе завела, на свидания в парк ходит», — острил внук. Вернувшись со «свидания», намеками, иносказаниями начинала разглагольствовать о божьих людях, «молебствии тайном» и прочем, что представлялось Сене совершеннейшей чепухой. «Собирается старье и чудит. Склероз!» — авторитетно объяснял он. Как и многим из нас, сектанты представлялись комсомольцу Сене безобидными оригиналами, которые поют «чудацкие песни», хором книги читают и не ходят в кино. У Сени когда-то даже была знакомая девушка-сектантка, повела его в моленный дом, ему там не понравилось, он сказал об этом девушке, она обиделась и больше с Сеней не встречалась…
— А почему вас бабка заинтересовала? — спросил Сеня Василия Сергеевича. Добавил, улыбнувшись: — Компанию ей составить хотите?
— Я-то нет. Ты составишь.
— Я? — удивился Сеня. — Чего ради?
— А того самого. Надо.
— Да зачем, Василий Сергеевич? Смеетесь вы, что ли? Не пойду я!
— Пойдешь, и не рассуждай зря. Раз дружинник, соблюдай дисциплину.
— Не пойму я вас.
— Сейчас разберемся. Ты того типа, что с папкой шел, помнишь?
— Помню, — помрачнел Сеня. Самолюбивому дружиннику не давала покоя мысль о том, что он опростоволосился, упустил важного преступника.
— Опознать, если увидишь, Сможешь?
— Смогу.
— Так вот тебе задание. Побеседуй с бабкой поделикатнее, пусть тебя на молебен возьмет. Придешь, зорко смотри, но так, чтобы на себя внимания не обращать — они, Сенек, не лыком шиты. Стой себе тихонечко где-нибудь в уголку и поглядывай. Увидишь знакомого, молчи, виду не подавай. Кончится молебен, или как там они называют, выйди вместе со всеми, бабку можешь домой проводить, потом — ко мне. Ясно?
— Ясно! — радостно ответил Сеня. Он был горд таким важным и необычным заданием. — Все будет сделано.
— Надеюсь, — чуть насмешливо сказал Приходько. — Ты у нас орел.
Насмешка была добродушной и ничуть не обидела Сеню.
— Действуй…
Когда Сеня, по его выражению, «подъехал» к бабке, она сразу согласилась взять с собой внука на ближайшее молитвенное собрание.
Готовясь к «операции», как не без торжественности мысленно называл Сеня свою прогулку с бабкой, он решил чуть изменить наружность. Пришло на ум, что и преступник мог его запомнить, опознать при случае.
Дружинник постарался сделать все точно так, как описывается в приключенческих книгах. Зачесал волосы на лоб челкой; в ботинок положил камешек, от которого прихрамывал; надел слишком просторный для себя костюм брата. Хотел усы фальшивые приклеить, но это вызвало бы изумление бабки… да и ребята, если узнают, высмеют.
Вместе с бабкой Сеня перешагнул порог сектантского дома.
Белобородый привратник деланно-радушно распахнул калитку. Негромко сказал: «Пожалуйте». Прозрачные, как бы пустые глаза старика не без тревоги и опаски оглядывали Сеню. Как правило, Крыжов предупреждал о новом посетителе. Незнакомый гость, да еще молодой, внушал подозрение, хотя бабку привратник знал хорошо. Что за парень? Откуда? Что ему нужно? Вечная тревога рождала беспокойные мысли. Привратник глупостью не отличался, понимал, что сектантские моления среди молодежи популярностью не пользуются. Вряд ли привело сюда парня стремление «познать бога». Цели у него какие-то другие, вполне земные. Но что делать? Не пустить — нельзя, раз он уже здесь, хуже будет…
Все это привратник сообразил за несколько секунд, в течение которых Сеня с подчеркнутой вежливостью, за которой скрывалась некоторая робость, ответил на приветствие седобородого и направился от калитки к дому. Привратник хотел предупредить о незваном госте Крыжова, но того в доме не оказалось — прихворнул, остался у себя. Пришлось погодить, посмотреть, что будет дальше.
Сказать по правде, чувствовал себя Сеня не совсем приятно. Как-никак, а он ведь разыскивал преступника, да преступника не простого, откровенного антисоветчика, нелегала. Вдруг враг первым заметит Сеню, догадается, зачем он здесь и…
Сеня не хотел думать о том, что будет, если преступник первым увидит дружинника. «Волков бояться — в лес не ходить», — сказал сам себе Сеня. Спокойно шагал рядом с бабкой, поддерживая ее под руку.
Распахнув дверь, Сеня невольно отступил на шаг — шибануло в нос прогорклым маслом, человеческим потом. С трудом переведя дух, заставил себя войти.
Сектанты, как обычно, протяжными заунывными голосами выводили песнопение. «Он своей душой просла-а-вит тех, кто сердцем не лука-а-вит», — тянул хор.
Сене сделалось смешно — так не подходил плясовой мотив к гнусавому пению. Постарался сдержаться, состроил, как ему казалось, наиболее богобоязненную физиономию. Начал подпевать хору. Вокальные способности Сени были невелики, ни мелодии, ни слов он не знал. К тому же, боялся широко раскрыть рот, чтобы не расхохотаться. Словом, из попытки петь ничего не вышло. Тогда начал мычать себе под нос.
Молодые глаза быстро привыкли к полумраку большой комнаты. Вскоре Сеня мог отлично рассмотреть лица молящихся.
«Дикость! — удивился Сеня. — Ну чего бы я торчал тут и песни орал?»