Не забывая о цели прихода, внимательно пригляделся к собравшимся.
Мужчины все, как на подбор, пожилые, на Сенину мерку даже старые. На того, что был в парке, не похожи.
«Не зря же меня послали, — успокаивал себя Сеня. — Где-то здесь он…»
Моление продолжалось. Сеня «пропадал», как он потом рассказывал приятелям, от духоты и скуки. Но о том, чтобы уйти, даже не думал.
Настойчивость парня вознаградилась с лихвой. Пропев еще несколько псалмов, сектанты замолкли. В комнате появились двое. Сеня чуть не вскрикнул: щуплого, сухонького, который шел рядом с молодым, рослым, узнал сразу: нет сомнений — он! Злые глаза, острое лицо, узкий лоб.
Заключительного пения Сеня не слушал. Переминался с ноги на ногу, ожидая возможности незаметно улизнуть. Однако, как наказал Василий Сергеевич, настоящих чувств своих не проявил — когда моление кончилось, двинулся к выходу вместе со всеми, солидно, не торопясь.
На улице сел с бабкой в трамвай, проводил ее до дверей квартиры.
«Подбросив» бабку домой, явился в штаб дружины. С восторгом рассказал Василию Сергеевичу о пережитом.
— Вот ведь они какие — сектанты! — удивился Сеня. — А я-то думал просто психи, бормочут молитвы и все.
— Э, брат, многие так думают, — согласился Василий Сергеевич. — Даже на защиту церковников встают — они, мол, не страшны, сами вымрут, вроде мастодонтов… Особое внимание обращать на них нечего…
— Это я понимаю: самим сектантам выгодно, чтобы их блаженненькими, вроде не от мира сего, считали.
Василий Сергеевич кивнул:
— Правильно! Не любят они, когда их глубже копнут! Ой, не любят… Ну, за дело!
Приходько позвонил по телефону в милицию. Начальник вызвал его и Сеню к себе. Внимательно выслушал, сказал:
— Спасибо. Можете идти отдыхать.
Он ошибся. Сенины приключения в тот день еще не кончились.
Когда вышли из милиции, Василий Сергеевич спросил:
— Куда сейчас?
— Сам не знаю… Домой, пожалуй.
— А со мной? По магазинам. Гардины для нашего штаба присмотреть хочу, одному — скучно.
— Пожалуйста, — тотчас согласился Сеня, гордый тем, что «сам» Василий Сергеевич берет его в компанию.
Обошли несколько магазинов. Как нарочно, ничего подходящего не попадалось — или цвет не тот, или ткань низкого качества.
Неожиданно Василия Сергеевича осенила озорная мысль:
— Слушай, а давай у спекулянтов спросим.
Сеня любил в речах, поступках последовательность и солидность.
— Во-первых, — ответил он, — покупать у спекулянтов, значит, содействовать им. Во-вторых, где этого барыгу найдешь.
— Во-первых, — добродушно передразнил Приходько, — мы покупать у них не собираемся, а спрос не беда. Во-вторых, мы не искали спекулянтов. Вдруг отыщем!
Настоящих причин, толкающих его на поиски спекулянтов, Василий Сергеевич объяснять парню не стал.
Сеня оказался прав. Ни в магазинах, ни около ничего похожего на перекупщиков не видели.
Тогда у беспокойного Василия Сергеевича родилась новая идея. Вернувшись с Сеней к себе домой, он обратился к соседке — завзятой моднице, любительнице «интересных вещей».
— Лиляша, — игриво сказал Василий Сергеевич. — Вы у нас «почетный шахтер», что угодно из-под земли достанете. Где хорошие гардины добыть?
— Гардины? — удивилась Лиляша. — В любом магазине сколько угодно.
— Мне надо этакие, особенные, — Василий Сергеевич для большей ясности прищелкнул пальцами. — Заграничные.
— Заграничные? — протянула Лиляша. Мысль о возможности повесить у себя в квартире заграничные гардины до сих пор как-то не приходила ей на ум. — Интерес-но… Знаете, у меня сидит одна женщина, давайте ее спросим.
«Одной женщиной» оказалась Люська. Среди других поручений она выполняла у Макруши обязанности агента по сбыту — ходила в знакомые семьи, предлагала то и се из макрушиного товара.
Имела Люська заграничные гардины или нет, неизвестно. Только Василий Сергеевич ее наметанному тюремному глазу явно не понравился.
— Нет у меня никаких гардин, — отрезала она. — И вообще, гражданин хороший, мы этими делами не занимаемся.
Василий Сергеевич ушел ни с чем. Но когда вернулся к себе в комнату, где ждал Сеня, то был вознагражден за неудачу:
— Василий Сергеевич, а я старуху, что от соседки вашей сейчас вышла, знаю, — сказал Сеня.
— Откуда? — сразу спросил Приходько.
— Возле сектантской молельни видел. Она со швейцаром ихним, или как там называется, разговаривала. Внутрь, правда, не зашла, у ворот стояла.
— Вот что? — совсем другим тоном воскликнул Василий Сергеевич. — Занятно… Ведь она Лиле часто таскает заграничное барахло… Сегодня при мне признаться побоялась… Надо опять — к полковнику…
Милицейский полковник собирался уезжать, дружинники встретили его у ворот управления.
— Снова ко мне? — чуть удивился он. — Ладно, садитесь в машину, в дороге поговорим…
Выслушав короткий рассказ о новой встрече, полковник минуту помолчал, потом тоном приказа объявил:
— Пройдете со мной и с начала до конца все доложите. Вы хорошо ознакомились с обстановкой. Хочу, чтобы вас взяли на операцию.
— Куда? Кому рассказывать?! — удивился и обрадовался Сеня. Неужели его возьмут на настоящую операцию против бандитов?! Это здорово!
— Не спрашивай, брат, — ответил Василий Сергеевич Сене. — Теперь ты вроде мобилизованный, военный. А военный человек начальству вопросов не задает. Пошли, раз полковник говорит.
— Слушаюсь! — в тон Приходько шутливо ответил Сеня.
Глава семнадцатаяРАСПЛАТА
План Саши был прост. Когда Люба выздоровеет окончательно, а дело это нескольких дней, он сам заберет девушку из больницы. Отпускать ее к Крыжову не хотел. Боялся оставлять Любу и на попечении Марии Тимофеевны. Безвольная женщина, подпавшая под влияние иеговистов, все равно отправила бы ее к «слуге килки». А Люба пока что полна веры в «святого брата», слушает Крыжова во всем Сперва надо открыть ей глаза, рассказать о себе — Саша твердо решил не таить ничего…
Когда Люба выйдет из больницы — денек-другой отдохнет, окрепнет, Саша увезет ее далеко-далеко. Подальше от Приморска, от сектантов, туда, где ничего не напомнит о прошлом. Поженятся, заживут спокойно, хорошо. У Саши есть ремесло: неплохой радиотехник, шофер, авторемонтник, фотограф — былое учение пригодится, хотя и не так, как предполагали Сашины наставники… На жизнь хватит. Люба кончит школу, начнет работать. «Устроимся! — думал он. — Не хуже других».
С религиозным подпольем Калмыков решил порвать окончательно. Воспитывать Крыжова, Макрушу и им подобных, как он наивно мечтал, бессмысленно. Стало ясно, что повлиять на «братьев по вере» он не в состоянии. И как он может влиять?! Теперь все иллюзии молодого сектанта относительно заграничного руководства рассеялись. Он понял, что стал пешкой в темной и страшной игре. Жизнью беззащитного и безответного сироты распорядились жестоко. Его вытолкнули на дорогу, которая вела к одному — ни свернуть, ни остановиться, ни возвратиться. Только вперед, только дальше и дальше, хочет он того или нет. Но что впереди? Будущее невозможно без прошлого, а в прошлом своем Калмыков видел увядшие мечты, лживые надежды. К какому берегу приплывет он, где преклонит голову?..
Ответить на этот вопрос он не мог, думать о нем не хотел. Пусть будет, что будет…
Где поместить Любу после выхода из больницы до отъезда? Сразу сажать девушку в поезд или на самолет Саша боялся — надо ей хоть немного отдохнуть. Искать другую комнату? Люська известит Крыжова о пропавшем жильце. Тот всполошится, расскажет остальным, начнут преследовать… Саша достаточно узнал Дзакоева, не сомневался, что он способен на убийство. Покинуть Люськину «хазу» нельзя. Надо устроить Любу тут. Сделать это без ведома старухи не удастся.
Саша решил поговорить с Люськой.
Против ожидания, Люська поняла его сразу и сразу пошла навстречу. Состоялась беседа в середине дня, когда похмелье у Люськи кончилось, а опьянение еще не начиналось.
Выслушав довольно сбивчивые объяснения Саши, Люська глянула в упор бойкими глазками, спокойно спросила:
— «Завязать» хочешь?
— Что? — не понял Саша.
— «Завязать» — ну, по-нашему, по-блатному, уйти, хочешь? Честным стать?
Саша секунду помедлил. Понял — таиться нечего, ответил:
— Да. Надоело.
Глаза Люськи погрустнели. С горечью проговорила:
— Эх, если бы… Если бы когда-то мне парень настоящий встретился!.. Была бы я не «Люськой-чумой», а Анной Павловной. Да что — когда-то! Я после отсидки последней тоже хотела… В уборщицы пошла, три месяца работала… Привыкать стала. Потом Макрушка меня сыскал, деньги сунул… Не выдержала.
Саша вспомнил пьяную старуху в ночном одиночестве, страшные слова ее о разбитой жизни. Понял состояние Люськи. Негромко объяснил:
— Любу спасти хочу.
— Да! — Люська сделала резкое движение, прогоняя тяжелые мысли. — Помогу. Во всем помогу. Я одну бабоньку покличу, комнату твою приберем, койку застелем, скатерть на стол положим, чтобы поприличнее было. Ты, мальчиша, с Любой обо всем договорись. Пусть тетке своей, Марии Тимофеевне, скажет, мол, карантин в больнице или еще там — четыре дня Марии Тимофеевне являться не надо. Через четыре дня придет — нет Любы. А вам дорога молодая, жизнь впереди…
Замолкла вдруг, пристально глядя на Сашу, как бы проникая в душу его, сказала:
— Обидишь девку — не будет тебе счастья. В бога я не верю — какой там бог! — в совесть верю, она меня саму грызет. Если Любу хоть настолько, — отмерила пальцем насколько, — обидишь, совесть тебя замучает, никуда не спасешься.
— Нет! — твердо сказал Саша. — Никогда не обижу!
Проговорив эти слова, вдруг понял всю глубину своего чувства к Любе, понял, что близкой и родной стала она для него на всю жизнь. Долгую, долгую жизнь…
— Смотри! — многозначительно сказала Люська. — Смотри… — И другим тоном закончила: — По своим делам иди, я — своими займусь.