— Ну-ка, зайдем. В комнату его зайдем.
— Чего я там не видела! — огрызнулась Люська.
— Давай не разговаривай! — Дзакоев обрадовался случаю на ком-нибудь сорвать злость. Грубо схватив старуху за шиворот, втащил в коридор. Тщательно запер входную дверь.
— Где он живет? — спросил Макруша.
— Вон. Да какого черта ты ко мне привязался?!
Не слушая, Макруша вошел в указанную Люськой комнату.
— Ишь! Устроила, как в «гранд-отеле».
Оглядывался острыми ничего не упускающими глазками.
— Погоди, а это что? — Увидел забытую Любой большую дамскую сумку с разной мелочью, которую она брала в больницу. — Откуда сумка бабья?
Люська молчала. Ненавидяще глядела на Макрушу.
Макруша опрокинул сумку над столом. Выпала книга в ветхом кожаном переплете. Макруша взял ее, раскрыл на первой странице. Быстро повернулся к Дзакоеву.
— Слушай, тут что-то нечисто. Книга-то девки, которую «крестили»! Библия старая, ей Крыжов подарил. Вот и роспись на странице — девкина.
Еще раз посмотрел на книгу, на остальное содержимое сумки: мыло, зубная паста, флакон одеколона.
Подошел к Люське, молчаливо стоящей у двери. Сказал спокойно, однако таким тоном, что у Люськи похолодело сердце:
— Рассказывай!
«Пропала я, — думала Люська. — Вот она, смертушка моя. Сколько раз встречались, а все равно страшно».
Она ошибалась. Правда, смерть ее была недалека, но последние минуты женщины еще не наступили.
— Поди-ка ты, мальчиша, к чертям, — как могла спокойнее ответила Люська. — Ваших дел я не знаю и знать не хочу. Что ты мне поручал, за то в ответе. Остальное меня не касаемо.
— Не крути! — Самое страшное заключалось в том, что Макруша говорил тихо, ровно. Начни он нервничать, ругаться, Люська чувствовала бы себя увереннее. — Мы тебя не дурнее. Он тут был, девка была, как нас завидели, так сбежали.
— Не торопись, — тоже спокойно вставил Дзакоев. — Надо глянуть, может, они еще здесь. Ты старуху держи, я проверю.
За окном стемнело. Дзакоев отправился на кухню, нашел свечу. Со свечой облазил убогое Люськино жилье. Ничего не нашел. Наткнулся на ход в подвал. Спустился туда.
— Понятно, — сказал Дзакоев, вернувшись из подвала, отряхивая выпачканный пылью костюм. Свечу потушил, бросил на стол, спички машинально сунул в карман. — Из подвала ход в катакомбы, они туда полезли.
— Что же делать? — угрюмо спросил Макруша.
— Ничего, — невозмутимо ответил Дзакоев. — Сколько они там просидят? Час, два… В конце концов вылезут. Мы пока со старухой побеседуем… Ну, ты! Говори, зачем девку тайно из больницы взяли? Чего от нас прячется?
— Никаких ваших дел я не знаю и знать не хочу, — твердила свое Люська. — Была девка или нет, откуда ее взяли, меня не касаемо. Отвяжитесь!
— Нет, — зловеще-ласково возразил Дзакоев. — Быстро мы не отвяжемся. Ты у меня заговоришь, я не с такими дело имел.
Повернулся к Макруше:
— В сорок третьем году наш батальон на карательную акцию против греков послали. Вот там было!.. Грудных пацанов самому живьем в огонь бросать приходилось…
Говорил, не жалея о прошлом и не хвастаясь, а просто так — довелось вспомнить к случаю.
Люська поняла настоящее обличье Дзакоева. Ненависть, презрение заглушили в ней страх, жажду жизни — все остальные чувства.
— Вот ты какой! — В голосе старухи звучало столько гнева, что Дзакоев невольно вздрогнул. Сделал усилие, овладел собою. — Младенцев в огонь кидал! Не боюсь, не боюсь! Вот тебе, тьфу! — плюнула Дзакоеву в физиономию.
Тонкие усики задергались в остервенелой гримасе. Рот щерился, обнажая мелкие острые зубы.
— Сразу умереть хочешь? Н-е-ет, мне эти фортели знакомы. Не выйдет. Я прежде из тебя все жилы вытяну.
Макруша, со злобным удовольствием наблюдавший жуткую сцену, посоветовал:
— Рот ей заткни.
— Как же она говорить будет? — деловито возразил Дзакоев. — Она у нас заговорит, будь уверен.
Крепко схватил старую женщину за запястье. Выворачивал ей руку.
— Где Калмыков? Почему от нас прячется.
Лицо старухи покрылось испариной. Оно глухо застонала от боли. Вскрикнула.
— Дальше хуже будет, — предупредил Дзакоев.
— Не боюсь! Не боюсь, — хрипела жертва.
Макруша вскочил, побледнел. В дверь постучали — негромко, вежливо и настойчиво.
На долю секунды Дзакоев растерялся. Вернее не растерялся, а просто ослабил пальцы, держащие Люськино запястье. Она рванулась, крикнула что есть мочи:
— Спасите! Помогите! — и упала, сбитая ударом Дзакоева.
Крик услышали. В дверь забарабанили кулаком. Повелительный голос потребовал:
— Отворите немедленно!
У Макруши остановилось сердце. Он плюхнулся на койку. Парализованный страхом не мог пошевелиться, руки и ноги сделались, как ватные.
Иначе вел себя Дзакоев. Выхватив пистолет, пружинящими, звериными шагами заметался по комнате. Хладнокровие не оставило его в опасный момент. Подумал про подвал с ходом в катакомбы. Подбежал к люку, который оставил незакрытым, после того, как искал молодых людей. Спустился вниз. Вспомнил, что забыл свечу, лежащую на столе. Возвращаться поздно. Чиркая спичками, нашел отверстие в стене и пролез в него…
…Макруша постарался справиться с гибельным страхом. Приседая на дрожащих ногах, выскочил в коридор. Хотел последовать за Дзакоевым.
Люська опередила Макрушу. С быстротой, не свойственной ее возрасту, тоже выбежала в коридор. Захлопнула крышку, легла на нее и выкрикнула:
— Двери ломайте! Двери!
Совет запоздал. Дверь трещала и выгибалась под мощным напором снаружи. Вылетела, сорванная с петель.
Первым в коридор вскочил человек с пистолетом в руке. Резко спросил:
— Что здесь происходит?
— Туда! Туда утек! — кричала старуха, вскочив на ноги и силясь открыть люк. — Скорее.
Оперативники подняли творило. Ни секунды не колеблясь, будто все происходящее было игрой или безопасными спортивными состязаниями, трое прыгнули в темноту, пугающую неизвестность.
Общее внимание было обращено на люк. Макруша рванулся к двери.
На пороге стоял пожилой человек, еще крепкий, бодрый. Сказал с чуть заметной иронией, будто продолжая начатый разговор:
— Нет, уверяю вас, это не тот случай, когда надо торопиться. Зачем вам уходить? Погодите немного — и вас увезут.
Вслед за пожилым, появился паренек в спортивной куртке. Глянув на Макрушу, радостно ахнул:
— Он! Тот самый, Василий Сергеевич! Еще когда мы с Тамарой были, на меня глазами сверкнул. «Чего, говорит, привязались».
— Знакомцы встречаются вновь, — с обычной насмешливостью комментировал Приходько Сенину радость. — Или вы не хотите поддерживать знакомство с таким бойким молодым человеком? А?
Макруша не ответил. Глянул на Люську, многозначительно сказал:
— Погоди, ты свое получишь.
Запугать ее было не так-то легко.
— Грозишь? Отошло твое время мне грозить. Теперь я сама себе хозяйка и сама себе враг. Слушайте, гражданин начальник, узнайте, кто он такой…
Макруша трясся от злости. Сжимая кулаки, готов был кинуться на старуху и кинулся бы, не стой справа и слева по рослому дружиннику. А старуха, не обращая никакого внимания на Макрушу, продолжала говорить: перечисляла дела спекулянтские, назвала всех известных ей сообщников Макруши, поведала, что знала и о «божьих людях», с которыми на горе столкнула ее судьба…
Макруша пытался вставить свое в поток ее обличающих слов. Поняв, что это бесполезно, замолк. Исподлобья глядел на старуху.
Когда она остановилась, Макруша, полный тоскливой, бессильной злобы, процедил:
— Меня топишь, чтобы самой выплыть? Не выйдет. Я тоже на суде все скажу, хватит, чтобы тебя на остаток жизни посадить.
— Врешь! — тоже яростно ответила старуха. — Врешь, подлый! Я сама себе судья… Все сказала, гражданин начальник, ничего не утаила.
Отвернулась к стене, сунула руку за пазуху. Пошарив, вынула что-то, поднесла к губам.
Оперативный работник, который внимательно слушал старуху, первым понял, в чем дело. Кинулся к ней, схватил за руку.
Опоздал. Яд, который она всегда носила при себе и сейчас проглотила, оказал действие. Женщина упала навзничь.
— Цианистый калий, — сказал оперативник, чтобы хоть что-нибудь сказать: молчание становилось непереносимым. — Смерть наступила мгновенно.
Документы самоубийцы положили на стол. Оперативник взял паспорт, прочел вслух:
— Боренко Анна Павловна.
Наверно, у него была хорошая знакомая или родственница Анна Павловна, потому что он еще раз задумчиво повторил:
— Анна Павловна…
Впервые за много лет «Люську-чуму» назвали по имени-отчеству…
Глава восемнадцатаяВ КАТАКОМБАХ
Макруше не зря чудилось недоброе. Преступная шайка давно уже находилась под наблюдением.
Когда двое вышли из дома Крыжова, преследователи отправились за ними. Макруша и Дзакоев привели к жилью Люськи. Пока внутри разыгрывались известные нам события, флигелек был оцеплен. Человек, который командовал операцией, привлек к участию в ней дружинников.
Одна группа арестовала «братьев» — Крыжова и Буцана. Другая, в которую входили Приходько, Сеня и еще несколько дружинников под руководством сотрудников госбезопасности, ворвалась к Люське. Сперва хотели обождать, пока преступники выйдут из дома, но когда во флигеле раздался крик — стало ясно, что ждать больше нельзя.
…Часть участников операции осталась в квартире, трое бросились за преступниками в катакомбы…
…Катакомбы Приморска имеют почти двухсотлетнюю историю. Образовались они довольно просто. Когда строился город, хозяева брали камень для своих домов прямо на отведенном для дома участке. Рыли колодцы, штольни, из штолен вынимали распиленный на бруски мягкий пористый известняк — отличный строительный материал. Постепенно штольни делались длиннее, разветвлялись, соединялись. Под городом возникла сеть беспорядочных ходов. Последовательности, системы в направлении штолен нет. Они представляют собой запутанный клубок подземных ходов — узких и широких, высоких и низких, расположенных ближе и дальше от поверхности земли. Опытные люди, спускаясь в катакомбы, оставляют «маяки» — приметные знаки, по которым можно проследить маршрут.