заправского бандюги. Ватиканская «Комиссия по делам России», сокращенно «Про Руссия», направляет деятельность «Колледжа святой Терезы», «Украинского колледжа», специальной миссионерской школы при крупнейшем в Бельгии католическом Лувенском университете…
Иеговисты полностью отвергают католическую религию. Они утверждают, что не имеют с католиками ничего общего.
Однако, как и католики, как другие религиозные организации, «свидетели Иеговы» стремятся расширить свое влияние — прежде всего, в странах социалистического лагеря. Иеговистам недостаточно школ «пионеров». С 1943 года при бруклинском иеговистском центре действует «Библейская школа Башни стражи «Гилеад». Тут готовят миссионеров, которые потом разъезжаются по всему свету, тайно пробираясь через кордоны, тайно проникая в доверчивые человеческие души…
«Пионер» Калмыков тоже стремился перебраться через советскую границу, и, что бы ни думал фанатик-иеговист о своей миссии, он — лишь орудие в чужих руках. Исполнителем приказов был и Дэвид, о котором Саша вспоминал так тепло…
А может и сам Натан Гомер Кнорр с его пышными, наполненными мистикой титулами служит еще чему-то, кроме религии, и еще кому-то, кроме бога Иеговы?..
Калмыкову не было дано это знать, даже не было дано об этом подумать. Он стоял на борту шхуны, гордый своей участью, погруженный в размышления о будущем.
Неприятный голос оторвал от мечтаний, проскрипев под ухом. Саша вздрогнул.
— Ты ходи кушать-кушать, — пригласил Судзуки, показывая на люк, ведущий под палубу.
Следуя за «кэптеном», Калмыков спустился в маленькую кают-компанию, посреди которой стоял стол и несколько вращающихся кресел — все намертво прикрепленное к палубе. В иллюминаторы заглядывало море.
Судзуки сел во главе стола на капитанском месте. Калмыкова посадил напротив. Третьим за столом был молодой квадратнолицый японец.
— Он штурман, — коротко пояснил Судзуки.
Обед состоял из риса, политого соусами, сдобренного неизвестными Саше специями, посыпанного непонятным белым порошком.
— Твоя хочет — гуляй, хочет — спи, — посоветовал Судзуки, когда трапеза окончилась.
Саша совету не последовал. Запершись в каюте, проверил свое снаряжение.
План высадки был таков: когда под прикрытием тумана «Каги мару» приблизится к берегу, спустят шлюпку. Сядут в нее Саша и матрос. Удастся — матрос высадит Сашу прямо на берег. Если будет прибой или другая помеха, Саша оденет акваланг и в нем доберется до цели. Матрос должен убедиться, что Саша благополучно вылез на берег. Выходить надо спиной вперед, сбить с толку пограничников, пусть думают, что он не вышел из воды, а вошел в море. Потом матрос вернется на «Каги мару». Калмыков зароет, еще лучше — утопит в реке, в пруду акваланг, приведет себя в порядок и отправится навстречу судьбе. Советские деньги у него есть, документы тоже… Первая важная задача — раздобыть новые документы. «Эти, что у вас, сделаны хорошо… даже лучше, чем настоящие, и в том их недостаток, — сказал Дэвид, инструктируя «пионера». — На первое время сойдут, дальше будет видно».
Проверив акваланг, осмотрев и уложив снова на место остальное снаряжение, Калмыков от нечего делать поднялся на палубу. Ветер свежел. Неуклюжая «Каги мару» покряхтывала, скрипела, паруса ее полоскались. Судзуки стоял на своем обычном месте возле рулевого. Тут же был штурман. Заметив Сашу, штурман оглядел его с головы до ног. Не обращаясь ни к кому в отдельности, заговорил сердито и громко.
— Что он сказал? — спросил Саша у «кэптена», чувствуя какую-то колкость в свой адрес.
— Он глупый, — спокойно пояснил Судзуки, безбожно коверкая английский язык. — Он говорит, если бы не такой, как твоя, японец живи в мире с русский. Он не понимай, что моя за твоя получай доллары.
Калмыков вспыхнул. В свою очередь гневно посмотрел на штурмана. Тот сперва не отвел взгляда. Потом, сдерживаясь, вперевалку, неторопливо, перешел на другой борт.
«Как он смеет!», — мысленно возмущался Саша.
Штурман стоял к Калмыкову спиной. Молодому человеку казалось, что даже спина японского моряка выражает недоброжелательность.
Вечерело. Океан затих, взошла луна. Свет ее, фиолетово-розовый, проложил далекую дорожку, по которой шла и шла одинокая шхуна. За все время ей не встретилось ни одного корабля — «кэптен» умышленно держался подальше от честных морских дорог. В лунном свете «Каги мару» казалась гораздо красивее, чем днем. Паруса ее нежно серебрились, спутанные снасти висели таинственными клубками. Тихо журчала за бортам вода, изредка хлюпали волны, придавленные тупым носом шхуны. Рулевой стоял у штурвала, не отрывая взгляда от тускло освещенной картушки компаса. Время от времени в вышине начинал хлопать парус. Рулевой неторопливо поворачивал лакированное колесо, перебирая торчащие на нем рожки-рукоятки, хлопанье затихало. Ночь успокаивала, сглаживала обиды, умеряла тревогу. И по-прежнему глядели сверху звезды, те звезды, которые всюду сопровождали Сашу — далекие, холодные, спокойные. Свет их казался родным, они как бы ласково подмигивали молодому человеку…
Так — в ничегонеделании, молчании, ночных прогулках по палубе, провел Саша четверо суток. На пятые «Каги мару» легла в дрейф: пришли к цели, оставалось ждать подходящей погоды.
Ее не было три дня и три ночи. Судзуки нервничал, во время встреч за едой все суровее поглядывал на пассажира, будто возлагая на него вину за ясное небо. Волновался и Калмыков. Не терпелось скорее начать опасный путь, покинуть опостылевшую «Каги мару».
В такую пору ясные дни на тихоокеанском побережье редкость, зато туманы почти непрерывны. К полуночи, третьих суток дрейфа белая мгла покрыла море. Шхуна развернулась и, подгоняемая не сильным, но ровным ветром, двигаясь почти бесшумно, взяла курс к советскому берегу. Ни одного звука не раздавалось на палубе. Когда хлопнул парус, Судзуки так зашипел в сторону рулевого, что матрос вздрогнул, начал быстро крутить штурвал.
«Кэптен», штурман и пассажир стояли рядом. Вглядывались в туман. Что ждет там, за белесым пологом? Как бы хотелось каждому из них иметь глаза, проникающие сквозь холодный мрак.
Саша не сомневался в успехе. Иным было настроение Судзуки. Он боялся советских пограничников. Если бы не доллары, не плохие дела для рыбаков, он отказался бы от рискованного промысла.
Часа через два после того, как «Каги мару» повернула, Судзуки послал матроса поглядеть на лаг — сколько пройдено миль. Когда вахтенный вернулся и доложил о результатах, Судзуки удовлетворенно кивнул.
— Твой тащи вещи, скоро шлюпка ехать, — обратился он к Саше.
Спустившись в каюту, Калмыков переоделся. Теперь его белье, носки, туфли, костюм, галстук были только советского производства. На руке советские часы «Победа», в карманах советские разменные монеты. Ни одна мелочь в его облике, повадках, не должна наводить на мысль, что он прибыл из-за рубежа. Те, кто отправлял Калмыкова, детально продумали его снаряжение, постарались не забыть ничего…
Переодевшись, укрепив под рубахой на груди пакет с документами, деньгами, иеговистской литературой, Саша искренне и горячо помолился. Молитва сделала его совсем хладнокровным. Все будет так, как захочет бог, и разве можно сомневаться в бесконечной божьей мудрости!
Взяв акваланг, Калмыков поднялся наверх. Здесь по-прежнему стояла тишина, которую подчеркивало журчание воды за бортом и, временами, легкий скрип блоков. Темные лица моряков были бесстрастны.
Короткая команда «кэптена», — и шхуна чуть изменила курс. Ход судна заметно ускорился, веселее зажурчала за бортом вода.
Судзуки посмотрел на пассажира и, увидев, что молодой человек переоделся, удовлетворенно кивнул.
— Сейчас, — сказал «кэптен».
Вдруг штурман схватил Судзуки за плечо. Оба замерли в напряженных позах, вслушиваясь в голос ветра. Саше показалось, что уши у них сделались острыми, как у собак. Широкие ноздри Судзуки совсем по-собачьи расширились, нюхая воздух.
Калмыков тоже услыхал далекое, слабое, но явственное биение мотора.
— Что это? — спросил у Судзуки.
Вместо ответа «кэптен» повернул к Калмыкову искаженное гримасой лицо и яростно зашипел.
Стук затих, как бы растаяв в туманной мгле ночи.
Тотчас Судзуки коротким лающим голосом отдал несколько приказаний. Рулевой вертел штурвал, матросы выбирали шкоты. «Каги мару» повернула и теперь двигалась в обратном направлении — от берега.
Ничего не понимающий в этих сложных маневрах, Саша удивленно и встревоженно посмотрел на Судзуки. Тот не удостоил пассажира даже взглядом.
Стук мотора возник снова и гораздо ближе, чем раньше. Он был спокойный, уверенный, настойчивый. Теперь не оставалось сомнений, что неизвестное судно идет прямо на «Каги мару». Судзуки и штурман знали: пограничный катер нащупал шхуну локатором, приближается к ней.
Сообразил это и Саша.
Те, кто «воспитывал» Калмыкова в «колледже свободы», в школе «пионеров», не потратили усилий зря. Сделанное ими наложило отпечаток на характер, весь строй души молодого человека, по натуре своей мягкого, доброго. Исковерканная судьба странным образом сплела в нем одинокого сироту, который робко мечтал о счастье, ласке, любви, думал, что несет людям счастье, ласку, любовь… и отлично натасканного тайного агента, которого учили не останавливаться ни перед чем. Что же было сильнее в нем — природные задатки или качества, привитые в «колледже свободы»?..
Сейчас, при звуке настигающей погони, Калмыков стал таким, каким его сделали: хитрым, точным, решительным.
Неожиданно, не сказав никому ни слова, он схватил лежащий на палубе акваланг и швырнул за борт прежде, чем Судзуки успел помешать. Булькнули тяжелые баллоны со сжатым воздухом. Резиновый костюм и все остальное снаряжение отправилось на дно.
— Твоя что? — воскликнул «кэптен». — С ума сошел?!
Быстро догадался:
— Правильно! Если обыск делай буду, акваланг находи, твоя пропадай и наша пропадай.
— А может не заметят, мимо пройдут? — спросил Саша, не обращаясь ни к кому в отдельности.