«Гемелл! Или как тебя там? Мне нужна информация про объект Хозяев».
Никакой реакции. При этом я по-прежнему чувствовал его присутствие у себя в голове. Что за паршивец!
А если он вообще больше не заговорит? Вот мы прилетим к той звезде – и что дальше? Насколько близко можно подойти к объекту, чтобы безопасно его исследовать? А что ожидает внутри? Необходимо узнать.
«Ну что тебе надо? Чтобы я умолял?»
«Нет. Я помогу. Но хочу кое-чего взамен».
«Чего же?»
«Во-первых, права говорить без ограничений. Когда захочу».
Я стиснул зубы от злости. Да пошел он! Без него обойдусь!
Спустя полчаса:
«Ладно. Говори когда хочешь. Это все?»
«Нет. Во-вторых, после того как закончишь свои дела на узле связи, ты должен полететь по координатам, которые я укажу».
«Что там?»
«Моя родная планета. Я должен узнать, что стало с моим народом».
«Может быть, наш звездолет не сможет туда долететь. Не хватит кристаллов».
«Хватит. Я уже все рассчитал. Это не так далеко».
Я колебался.
«Разве тебя как ученого не привлекает перспектива контакта с новой неизвестной расой?»
«У меня уже есть контакт с твоей расой. И без того слишком тесный. На всю оставшуюся жизнь».
«На моей планете нас могут разъединить. И я тебя покину».
А паршивец умеет мотивировать!
«Ладно. Договорились. Полетим куда скажешь, если хватит кристаллов. А теперь расскажи мне, что знаешь».
Как оказалось, знал он не столь много, как хотелось бы.
Следующие дни Лира Недич сияла от счастья.
– Ваши находки поистине невероятны! – восторженно сказала она, буравя меня взглядом своих ярко-желтых глаз. – Не могли бы вы рассказать, как вы их обнаружили?
Я молчал, размышляя о том, что можно ей открыть, а Лира жалобно протянула:
– Ну пожалуйста…
Вот ведь хитрая бестия! Ни один парень не устоял бы перед этим. Так что я выложил все как было. Разумеется, кроме того, что во мне осталась не только память Смотрителя, но и он сам, или, по крайней мере, нечто, называющее себя Гемеллом. Мне казалось это постыдным грязным секретом.
Пройдя в грузовой отсек, я открыл второй большой контейнер и показал Келли.
– Сейчас мы летим на объект, где я надеюсь найти устройство для вывода из стазиса.
– И неккарец оживет?
– Да. Но мы начнем с Келли.
– Разумно, – кивнула Лира. – Следует сначала проверить устройство на менее уникальном экземпляре.
Я нахмурился. Иногда одержимость Недич неккаристикой делала ее бесчеловечной. Как можно было подумать, что я воспринимаю Келли в качестве подопытного кролика? Неужели непонятно, что для меня друг важнее оживления неккарца?
«А может, самка понимает твои скрытые мотивы гораздо лучше, чем ты готов признать?» – заметил Гемелл.
В эти дни я смирился наконец с его присутствием и мы стали говорить намного больше.
«Можно мне воспользоваться твоим телом на час в день?» – попросил он накануне, когда я лежал в своей каюте.
«Разумеется, нет!»
«Ладно. А можешь ты тогда читать книги, которые я укажу?»
«Ага, делать мне больше нечего».
«Увеличение моих знаний о человечестве повысит эффективность моей помощи. Я ведь помог избавиться от черного субъекта с его подручными?»
В просьбе был смысл, к тому же в будущем можно использовать это как рычаг давления на него, так что после некоторых колебаний я уступил:
«Ладно, говори, что нужно читать».
Вы ни за что не догадаетесь, какую книгу он назвал. Я серьезно – даже перебирая варианты всю оставшуюся жизнь, вы бы не догадались.
– Пространный катехизис восточно-православной Церкви! – От изумления я воскликнул вслух. – Ты смеешься, что ли?
«Отнюдь. Концепция религии – наиболее интересное, что я у вас нашел».
«Почему?»
«Это прорыв к тому, что выше и лучше вас. И прорыв успешный».
«Чушь какая-то».
«На моем аванпосте ты так не думал. Ты молился».
«Это был момент слабости».
«Это был момент силы. Настолько мощной, что она преодолела защитный протокол Хозяев и спасла вашу расу. Почему ты стыдишься? Это нерационально».
«Верить в Бога нерационально. А тогда мне просто повезло».
«Триста восемьдесят третий вопрос».
«Что?»
«Катехизис. Я остановился на триста восемьдесят третьем вопросе. Книга уже загружена в твой планшет».
Мне стало любопытно. Что же это за книга, которая настолько впечатлила убийцу неккарской цивилизации? Оказалось, что это самое простое изложение христианского учения, поданное в вопросах и ответах.
– Триста восемьдесят три, – прочитал я вслух. – Что такое христианская надежда? Христианская надежда есть успокоение сердца в Боге с уверенностью, что Он непрестанно заботится о нашем спасении и дарует нам обещанное блаженство.
«Можешь читать про себя».
Я едва заставил себя дочитать страницу и, наконец, не выдержал.
– Что за бред?! Я не для этого стал ученым!
«Насколько мне известно, есть гораздо более ученые люди, чем ты, которые читают такие книги».
– Но почему именно это? У нас, кстати, есть и другие религии!
«Их я уже изучил. Христианство интереснее».
– Да неужели? И чем же?
«Кенозисом».
– Это еще что такое?
«Учение о самоумалении Бога. Творец, становящийся творением, чтобы принять смерть от рук своих созданий ради их же спасения… Хозяевам такое даже в голову бы не пришло. Никому из тех, кого я знал, не пришло бы. Это так неожиданно, так нелогично, так непропорционально и вместе с тем так красиво! И пронзительно, как первая любовь…»
Стиснув зубы, я решил просто читать далее, пока не истечет оговоренное время. Тварь внутри меня молча слушала, пока я не дошел до слов: «Мы осмеливаемся называть Бога Отцом по вере во Иисуса Христа и по благодати возрождения».
«Интересно», – заметил Гемелл.
– То, что люди обращаются к Богу как к Отцу?
«Это тоже, но я говорил о другом. Мы вместе уже не один месяц. И за все время только новость о моем присутствии вызвала у тебя столь же сильное раздражение, как сейчас. Почему тема религии так эмоциональна для тебя?»
– Я просто не верю во все это и считаю чтение катехизиса и разговоры о нем напрасной тратой времени.
«А в существование говорящих животных ты веришь?»
– Нет.
«Но вчера ты смотрел фильм про них и не чувствовал раздражения. А насчет Бога чувствуешь. Интересно».
– Больше всего я чувствую раздражение насчет тебя!
«Но в меня ты веришь».
День семьдесят второй
Эта фраза засела во мне глубоко, породив кое-какие сомнения. Требовалось обсудить их с кем-то. Выбор собеседников у меня был небольшой.
– Герби, я хотел бы поговорить приватно.
– Кроме нас здесь никого нет, – ответил андроид.
Мы сидели с ним в рубке друг напротив друга.
– Я имел в виду без записи. Ты можешь не записывать то, что я сейчас скажу?
– Могу.
– Тогда останови запись.
– Остановил.
«Нашел с кем советоваться, – скептически прокомментировал Гемелл. – С недосуществом!»
Я проигнорировал его и тихо спросил, наклонившись к Герби:
– Ты помнишь, как я говорил на астероиде про воспоминания того существа, убитого тобой… что они остались у меня?
– Эта информация в моем блоке памяти не повреждена.
– Прекрасно. Что, если я скажу… ну… в общем, пару недель спустя… э-э-э…
Даже перед андроидом тяжело было признаться.
И тут по связи пришел вызов от Недич.
– Ладно, потом поговорим. – Я поднялся.
– Можно возобновить запись?
– Да.
Выходя из рубки, я чувствовал, как мои щеки горят от стыда.
– Важно как можно больше понять про это состояние стазиса, – возбужденно говорила ксенобиолог. – Я провела замеры тела живого неккарца и тела мертвого. Есть разница в температуре. Для корректных выводов нужно исследовать больше образцов. Так что не могли бы вы еще раз открыть контейнер с телом предыдущего пилота?
– Вы хотите его исследовать?
Я представил, что она исследует Келли так же, как и безголовый труп неккарки, и мне стало противно. Видимо, отвращение отразилось на моем лице, так что Лира быстро сказала:
– Разумеется, неинвазивно. Со всем уважением. Но это для его же пользы. Если вдруг вам не удастся найти «размораживающее» устройство, будет полезно знать как можно больше об этом состоянии. Вполне вероятно, нам удастся вывести их из него самостоятельно.
«Не удастся, – заметил Гемелл, – при вашем уровне развития науки и техники».
Однако я не доверял ему. В словах Недич был смысл, так что я ввел код на синей крышке и открыл контейнер с Келли. Я утешал себя мыслью о том, что Келли наверняка был бы польщен таким вниманием красивой девушки. Интересно, какие отношения сложатся у них, когда мой друг вернется к жизни? Вполне вероятно, что он влюбится в нее. И, может быть, это чувство окажется взаимным. Хотя она же асексуалка… Впрочем, асексуалы могут любить платонически, если верить статьям, которые я прочитал.
Вернувшись в каюту, я продолжил чтение катехизиса. Разумеется, запустив секундомер, чтобы не читать ни секундой больше оговоренного часа. Это нелепое чтение по-прежнему раздражало.
«Ты опять нервничаешь из-за катехизиса, – констатировал Гемелл после того, как я закончил сегодняшний фрагмент. – Может, хочешь почитать другую религиозную книгу?»
«Нет!»
«Значит, как я и думал, дело не в книге, а в религии самой по себе. Чем она тебе не угодила?»
«Всем. Это обман и самообман. Жалкая попытка слабых умов защититься от зияющего ужаса и бессмыслицы этого холодного и пустого мира посредством идеи, что он будто бы населен невидимыми духовными существами, добрыми и заботящимися о тебе. Но там никого нет. Только мы и мир. А религия – лишь старое нелепое заблуждение, выросшее из неверного осмысления природных явлений и страха перед неведомым. Может, это помогало в древние времена примитивным людям, но сейчас…»