– Я интересуюсь исключительно как ксенобиолог, – заверила она.
– А я просто так, – сказал Келли.
– В вашей культуре тема секса занимает значительное место, – начал Иши, когда они уселись. – Но для нас все было иначе. Думаю, это из-за того, что сам процесс соития не приносил удовольствия. Более того, был болезненным или, в лучшем случае, некомфортным.
– Ого! – воскликнул Келли. – А зачем же вы тогда вообще им занимались?
– В древности это был инстинкт. Потом мы научились его подавлять, но к тому времени были приняты законы, обязывающие участвовать в соитии раз в год ради продолжения рода. Пока не родишь хотя бы двух детей. За исполнением закона следили очень строго, ведь от этого зависело выживание нашей расы. Чисто технически все было примерно как у вас. То есть мужчины и женщины имели особые половые органы, которые во время соития нужно было объединить. Не знаю, надо ли рассказывать подробнее?
– Да, – ответил Келли.
Лира промолчала.
Он рассказал.
– А как вы находили партнера? – спросил я.
– Обычно это был кто-то из коллег, или друзья подсказывали, могло помочь начальство, а еще были сводники – посредники, к которым можно обратиться. Ну а если ты совсем никак не ищешь, то тебе назначали партнера. Была специальная государственная служба, следившая за тем, чтобы все исполняли свой репродуктивный долг.
– Дичь какая! – воскликнул Келли, и Лира осуждающе посмотрела на него.
– У вас были семьи? – спросила она.
– Да. Если женщина родит от тебя, то вы вместе должны воспитывать ребенка, пока он не вырастет. И в этот период наши семьи не сильно отличались от ваших, по крайней мере, от того, как семьи отображены в вашей культуре.
Он кивнул на планшет с остановленным посередине фильмом.
– А когда ребенок вырастет?
– Ну, дальше ты можешь либо искать другую спутницу, либо остаться с этой. Если ты родил и воспитал двоих детей, то имеешь право больше не заниматься репродукцией. Но многие пары даже после этого жили вместе просто как… ну, семья, уже привыкли друг к другу, и вместе лучше встречать старость… Я помню своих родителей. Думаю, они просто любили друг друга.
– А у тебя были дети?
– Нет, я еще молодой. – Иши защелкал. – Честно говоря, мне очень не нравилось исполнять свой репродуктивный долг, так что я стал исследователем дальнего космоса. Если ты в экспедиции, то освобождаешься от участия в репродуктивном долге.
Помолчав, он добавил:
– Собственно, и в свою последнюю экспедицию я записался по той же причине.
– Ого! – воскликнул Келли и обратился к Лире: – Видала, до чего может довести уклонение от секса? До гибели цивилизации!
– Ну, наша цивилизация уж точно не погибнет из-за того, что я с тобой не пересплю, – ответила она.
– Ты не можешь знать наверняка, – с серьезным лицом возразил Келли. – Подумай над этим!
Мне словно полоснули ножом по сердцу, когда я увидел, как Лира улыбнулась в ответ. Она улыбнулась ему, когда он говорил такое!
– Моя цивилизация погибла не из-за того, что я уклонился от секса, – сказал Иши, и все разом замолчали.
– Мы не могли проигнорировать находку на астероиде, – продолжил неккарец. – Экспедиция туда была бы направлена в любом случае. На объекте мы действовали строго в соответствии с полученными инструкциями. Так что если бы вместо меня отправился кто-то другой, результат был бы тот же. За исключением одного: я бы погиб вместе со всеми.
– Вот видишь, уклонение от секса может спасти жизнь, – ехидно сказала Лира Келли. – Подумай над этим.
И снова улыбнулась ему!
«Его спасла трусость», – мрачно молвил Гемелл в моей голове.
В общем, Петруха97 помог нам сделать важное открытие об устройстве неккарского общества и об их репродукции. Я был несправедлив к нему.
По результатам нашего разговора с Иши я записал соответствующее видео. Как и обещал своему подписчику. Я тогда и не подозревал, какое влияние оно окажет на мою научную карьеру. Но не буду забегать вперед.
Как мог откладывал, но пора уже написать. Хотя это очень личное, но скрывать будет неправильно. Главное открытие и изменение, произошедшее за тот перелет, – это мои чувства к Лире. Я уже упоминал о своей привязанности и даже влюбленности, но то было не всерьез. Если ты можешь размышлять о том, что будешь с кем-то другим продлевать свой род, – разве это можно назвать любовью? Нет, то было простое увлечение, жалкое и дешевое, которое даже стыдно вспоминать. Нечто сродни скабрезностям Келли, но в более цивильной упаковке.
Лишь когда мы покидали систему Капири, я ощутил настоящую любовь. Она нахлынула, как только закончилось действие ферусена. Босс был прав – чувства догнали меня, и это было так мощно… Словно я всю жизнь провел внутри глиняной статуи – и вдруг она разрушилась, освободив меня, впервые позволив дышать полной грудью… Я чувствовал себя живым как никогда прежде, но само это чувство было всецело сконцентрировано на ней – моей возлюбленной.
Весь мир сузился до размеров ее. Или она для меня выросла до размеров всего мира? Нет. Больше. Лира стала моим миром. Он сиял и искрился радостью, когда мы были рядом, и тускнел, как только мы оказывались врозь.
Я жил ей. Беззаветно восхищался каждой частичкой ее существа. Сердце мое пело. О, как долго я не слышал в себе этого дивного пения, и никогда доселе оно не звучало так сильно и всеохватывающе!
Каждый день приходил в лабораторию, делая вид, что интересуюсь растениями с Фомальгаута-2, которыми Лира по-прежнему занималась. Обсуждал с ней Иши и все, что ей было интересно. Сердце трепетало, когда я украдкой любовался ее прекрасным профилем, склонившимся над очередным белым контейнером с ростком. Но едва она поворачивалась ко мне, я быстро отводил взгляд или напускал на себя деловой вид.
Во всей Вселенной никто больше не был мне нужен. Да, у нас никогда не может быть семьи – ну и ладно. А насчет продления рода… в конце концов, так ли уж важен род Светловых, чтобы его продлевать?
Если это нужно принести в жертву моей любви к Лире, я готов. Что угодно принесу за то, чтобы просто видеть ее, быть рядом, слышать ее голос, дышать одним воздухом с ней…
Гемелл говорил, что я стал неадекватен, и он, увы, был прав. Я просил его следить за моим поведением, чтобы оно не оказалось слишком навязчивым. Узнай она о моих чувствах, это лишь ухудшило бы наши отношения. Приходилось заставлять себя проводить какое-то время вдали от Лиры, и тогда каждая минута была наполнена томлением и душевной болью.
Я распечатал ее портрет и повесил его в своей каюте. По крайней мере, здесь я мог любоваться ей свободно. Кадр выбрал из видео, постоянно снимаемого Герби. Это был момент, когда Лира улыбалась.
Что же до асексуальности… Это заставило меня задуматься о природе настоящей любви. Если ты любишь только с надеждой и ожиданием физической близости, любовь ли это? Желание овладеть, желание обладать, стремление наслаждаться – что останется от твоей любви без всего этого? Если ничего, то значит, любви и не было.
Тогда, на пути к астероиду Кесум, я понял, что люблю именно Лиру, а не то, что хотел бы от нее получить.
Но я солгу, если скажу, что, даже понимая все, не хотел бы обнять ее, прижать к себе, поцеловать… Всякий любящий, глядя на свою возлюбленную как на единственную, хотел бы увидеть, что и она смотрит на него как на единственного…
Пусть я выглядел нелепо со своей безнадежной влюбленностью, которая никогда не приведет ни к чему большему и которую я должен был скрывать до конца своих дней, – ну и ладно! Я бы не променял это ни на что другое. Я был счастлив тайно любить Лиру и быть с ней рядом.
И одновременно с этим я был несчастлив! Если вы не понимаете, как можно быть одновременно и счастливым, и несчастным, то вы никогда не были по-настоящему влюблены.
Их потеплевшие отношения с Келли сводили меня с ума. Как я уже говорил, они подружились. Он почти перестал отпускать непристойные предложения в ее адрес и даже в отсутствие Лиры стал отзываться о ней с восторгом и уважением. Кажется, Келли тоже влюбился. Не так, как я, но как-то по-своему, наверное.
Что, если она ответит ему взаимностью? Платонически, а то и физически? Вспоминалось их объятие на Капири, и оно тоже сводило меня с ума. Келли сказал Боссу, что готов отдать руку на отсечение ради нее. А я тогда молчал как истукан из-за проклятого ферусена! У Келли объективно было больше шансов, и это терзало мою душу. В одну минуту я убеждал себя, что буду рад видеть обоих счастливыми, а в следующую строил планы о том, как их поссорить, и мучился от стыда за эти мысли.
Каждый день меня бросало по нескольку раз с небес в пекло и обратно. Никогда прежде со мной такого не было. Моя первая любовь – к Ванде – была сильным чувством, но не таким. А увлечение Кристиной и вовсе можно не вспоминать, слишком поверхностное.
Я ощущал, что создан для того, чтобы любить Лиру, и мое существование не может быть отделено от ее существования! Какой пресной и пустой была моя жизнь до того, как я ее встретил!
Во время того полета я однажды пришел к ней после очередного и, как оказалось, последнего скабрезного предложения Келли в ее адрес.
– Извини за все эти непристойности, – сказал я с виноватым видом. – Я обещал, что ничего такого не будет, а Келли…
Тайно мне хотелось подчеркнуть, какой он грубый и неотесанный. Не то что я.
– Ничего страшного, – спокойно ответила она. – Я понимаю. Мне просто жаль его. И всех таких, как он. Почему люди не видят этого?
Лира стала задумчивой.
– Чего именно? – спросил я.
– Того, что теряют. Красоты других отношений. Вот, например, то, что между мной и тобой сейчас, – это красиво.
Мое сердце забилось сильнее после этих слов, но Лира продолжила:
– И то, что между тобой и Келли, – красиво. Быть друзьями. Коллегами. Единомышленниками. В этом столько чистого, яркого, замечательного… Все богатство и разнообразие человеческих отношений – зачем жертвовать им ради примитивных животных инстинктов? Чтобы непременно засунуть часть своего организма в чужой организм и потом записать это в число трофеев, потешить свое чувство собственничества? Сводя все к этому, люди теряют больше, чем приобретают.