– Совершенно верно.
– Тут просто у нас возник вопрос… – Я протянул ему планшет с фотографиями. – Как тогда объяснить вот это? Подобные захоронения найдены во всех ваших городах.
– Значит, вы нашли их, – произнес он, разглядывая фотографии.
– Да. И здесь явно больше семнадцати.
– Это не убийство. Это другое. Как я уже говорил, репродуктивный долг был некомфортным для нас. Некоторые отказывались от его исполнения. Если неккарец делал это трижды, его подвергали Общественному Порицанию. Так называлась данная процедура.
– Какое, блин, порицание? Им проломили череп и сбросили в яму! Это убийство!
– Нет, это просто исполнение нашего закона.
– Значит, смертная казнь! А ты сказал сегодня утром на камеру, что у вас ее не было!
Какое-то время Иши молчал, уставившись на меня четырьмя черными глазами, а затем ответил:
– Ладно. Сергей, я скажу это в первый и последний раз и только тебе, потому что ты меня спас и ты мой друг. У нашей цивилизации было не все гладко. Были нехорошие вещи по нашим понятиям, были нехорошие вещи и по вашим понятиям. Но я буду о них молчать. Более того, я буду лгать, чтобы скрыть неприглядные стороны нашего общества.
Я был обескуражен.
– Зачем тебе это делать?
– Разве не очевидно? Чтобы оставить о нас хорошую память.
– Но не лучше ли почтить память о вашей цивилизации правдой о ней?
– А разве ты почтил память своего отца публичными рассказами о его недостатках? Или говорил только хорошее?
– Я понимаю, о чем ты, но все же…
– А когда вы ставите памятник какому-нибудь герою, разве скульптор изображает с точностью все изъяны лица и фигуры, которые были у реального человека? Разве он не стремится изобразить его красивее, чем в жизни? Я много думал о том, для чего Создатель продлил мою жизнь. И, кажется, понял. Пусть невозможно спасти нашу цивилизацию, но я могу рассказать о ней другим, и это будет словесный памятник моей погибшей родине. И всем, кого я знал. Он должен быть красивым. Я надеюсь, что ты меня поймешь и не осудишь.
– Я понимаю и не осуждаю, – начал я.
«А я осуждаю!» – буркнул Гемелл.
Я проигнорировал его и продолжил:
– Но как ученому мне жаль, что столь огромная область знаний о прошлом окажется намеренно искажена.
– Не печалься, это у вас не впервой. Думаешь, Инка де ла Вега не сделал в своей «Истории» то же самое, что собираюсь сделать я?
– Что еще за Вега?
Неккарец довольно защелкал.
– Ого, я уже знаю человеческую историю лучше, чем человеческий ученый! У вас на Земле в древние времена была империя инков. Она развивалась своим уникальным путем в полной изоляции от других земных империй. А потом пришли испанцы и завоевали их.
– Я знаю про инков, но не очень много и не слышал про этого, как там его?
– Гарсиласо де ла Вега. Это единственный из инков, который оставил после себя письменный текст. И не просто текст – а подробную историю и описание устройства империи инков. Сам он перешел к испанцам, выучил их язык, взял их имя, принял их веру и благодаря всему этому смог оставить после себя книгу. Почитай как-нибудь. Читая ее, невольно восхищаешься этой погибшей империей. Я еще не очень хорошо разбираюсь в человеческих чувствах, но мне кажется, что многие поколения испанцев, читая эту книгу, испытывали стыд за то, что их предки уничтожили столь прекрасную цивилизацию. Конечно, де ла Вега кое-что приукрасил, а кое-что скрыл. Но я его понимаю. И сделаю то же самое.
– Рано или поздно исследования неккаристов разоблачат твою ложь. Может быть, не во всем, но в чем-то точно.
– Скорее всего. То же было и с Инкой де ла Вега. Например, ваши археологи доказали, что жертвоприношения детей были неотъемлемой частью культуры инков, хотя он это пылко отрицал. Однако он все равно является единственным инком, оставившим письменное свидетельство о своей цивилизации. Никто и никогда не сможет этого затмить, и любые исследования будут лишь комментарием к его свидетельству. А кроме того, у меня будет возможность, которой не было у Веги. Извини, Сергей, но я буду высмеивать ваших неккаристов. Конечно, не тебя и не Лиру, мы ведь друзья, но остальные… Поверь, со своими нелепыми гипотезами они дают просто массу поводов их высмеять. Так что в итоге их критика в мой адрес будет выглядеть весьма сомнительно в глазах самих же людей.
Это звучало ужасно, и как бы хорошо я ни относился к Иши, все мое естество как неккариста восставало против такого масштабного плана фальсификации науки. И не только мое естество – Гемелл тоже был возмущен.
«Теперь я чуть меньше жалею, что уничтожил расу, порождавшую столь наглых лжецов!»
А еще это создавало проблему для нашей с Лирой книги. Как распознать, где Иши нам солгал?
– Я понимаю тебя, – через силу проговорил я, – но, надеюсь, ты тоже понимаешь, что я не смогу в этом участвовать.
– Конечно. Я бы ни за что не потребовал от тебя такой жертвы. Единственное, что я прошу, – оставить этот разговор между нами. Хочу также напомнить, что я рассказываю много правды о нас и даю столько достоверной информации, сколько ваши ученые никогда бы не узнали сами. Ну а некоторые приукрашивания… прости мне их. Я не смог спасти свой народ. Все, что мне осталось, – это рассказывать о нем. Я уже выучил ваш язык и взял одно из ваших имен. Насчет религии пока что не спешу, но, как видишь, я иду по пути Гарсиласо де ла Веги. Здесь должна быть улыбка, но улыбаться я так и не научился.
– Может быть, лично для меня ты мог бы подсказать, что из твоих рассказов является приукрашиванием?
– Хорошо.
– Спасибо.
Помедлив, я положил руку ему на плечо и ободряюще сжал:
– А перед камерой делай, что считаешь нужным. Я понимаю.
– В самом деле понимаешь?
– Да.
Но вовсе не одобрял. И решил когда-нибудь рассказать об этом разговоре. Что, собственно, сейчас и делаю.
День триста пятый
Помню, как волнителен был первый переход из гипера в обычный космос, когда мы с Келли прилетели к тому астероиду. И затем Лодвар, Фомальгаут-2… Сердце замирало каждый раз. А теперь не замирает – процедура превратилась в рутину. Как обычно, мы собрались в рубке, затем ожидание, неприятное ощущение дезориентации – и чернота за экраном сменилась звездными россыпями.
В этот раз я чувствовал волнение не из-за процедуры перехода, а из-за нашего места назначения. Думаю, волновалась и Лира. И, конечно, Иши. Для нас с женой это было открытие неизвестного человеческой науке неккарского мира, а для него – возвращение домой. Несмотря на мои слова и просмотренные фотографии, он все еще надеялся, что здесь окажется кто-то живой из его народа.
Войдя в рубку, Иши прошел к самому большому экрану и жадно уставился в него своими черными глазами. Я задумался, каково это – впервые за четыреста лет увидеть знакомые сочетания звезд?
Впрочем, сотни лет прошли объективно, а по его субъективному времени Иши покинул эту планету всего несколько месяцев назад. Тогда она была полна жизни. Мне бы на его месте тоже было сложно признать, что все, кого я видел совсем недавно, не только умерли, но успели полностью разложиться.
Глядя на его замершую фигуру, я ощутил дежавю – еще один пришелец прибывает к своему погибшему миру. Что, если неккарец испытает такой же шок, что и Гемелл при виде своей планеты?
«Не испытает. Для меня это было неожиданностью, а его вы подготовили. Он знает, что они мертвы».
Знает, но надеется на чудо.
– Можно посмотреть мою планету? – попросил Иши. – Пятая по счету от звезды.
– Да, но пока еще слишком далеко, – отозвался Келли. – Мало что увидишь.
Он вывел на экран нечеткое изображение. В отличие от обугленного и изуродованного мира Гемелла, здесь был сине-зеленый шар живой планеты. Пусть флора и фауна остались нетронуты – так и должно быть, – но город будет столь же руинирован и полон скелетов, как и остальные неккарские миры. Хозяева не допускали осечки.
Иши по-прежнему стоял перед экраном и молча разглядывал мутный шар родной планеты. Лира бросила на меня встревоженный взгляд, я ответил успокаивающим жестом. Неккарцу просто нужно дать время. Я попросил Герби принести нам кофе и бутерброды. Никому из нас не хотелось оставлять сейчас Иши в одиночестве, но поесть надо.
– Издалека планета выглядит неплохо, – осторожно сказал Келли. – Может, там все же кто-то уцелел?
– Это было бы самым прекрасным открытием! – отозвалась Лира.
Иши молчал.
«Напрасно они дают неккарцу ложную надежду», – забрюзжал Гемелл, и я был с ним согласен. Но разубеждать никого не стал. Скоро подлетим, и они сами увидят.
Удивительно, что даже Лира надеялась! Хотя я ей говорил… Впрочем, надо пережить, чтобы понять это. Испытать то, что я чувствовал тогда, в бункере Хозяев на астероиде… Но вдруг при виде неподвижной фигуры Иши мне в голову пришел вопрос. Даже странно, почему я не задался им ранее:
«Если ты уничтожил всех неккарцев, то как Иши остался жив?»
«Это особенность технологии. Существо, используемое как ретранслятор, единственное должно оставаться живым. Если оно будет мертво, импульс не пройдет».
«Но ты мог убить его собственноручно уже после того, как использовал для уничтожения всей расы».
«Мог. Но программа Хозяев предписывала оставлять один живой образец в “замороженном” виде. Возможно, они составляли коллекцию из таких экземпляров».
Мне стало жутко при мысли о такой ужасной коллекции… я мог оказаться в числе ее экспонатов! Впредь на все объекты Хозяев будет отправляться только Герби. Один. Никто из людей.
Робот принес закуски и кофе, мы начали есть. Кроме Иши – он словно превратился в статую, не сводя взгляда с экрана. Признаться, в те часы меня охватил иррациональный страх, что неккарец узнает про Гемелла. Что убийца всей его расы по-прежнему жив и обитает во мне. Думаю, от такого открытия даже самое мирное существо перешло бы к насилию. Я понимал, что страх нелеп – Иши неоткуда было узнать про Гемелла, – и все же боялся.