<люди> проводят у подножия ее свою работу, выбиваясь из сил, а толку нет, кто-то вынимает соты и уходит, и оставляются пчелам-людям небольшие куски. Это мое сравнение может вызвать другую практическую мысль: свергнуть тех людей, которые делают это дело, эксплуатируя пчел, и стать самим<и> собою и вырабатывать только для себя, тоже стать эксплуататором самого себя и выматывать в трубу всю свою энергию, придумывая удивительные орудия техники.
Я убедился, что вся изощренность технических орудий дала меньше, чем примитивная техника человек<а> в первобытном <обществе>, толь<ко> обманулся человек и задыхается в дымовой трубе, ища через нее лучшую жизнь.
Но прошло уже много веков, в которых изощрялась часть людей в изобретении орудий, через которые человечество должно получить удовлетворение, но они оказались негодными, ибо возникли из прихотей развращений тела. Оставалось только Искусство как одна из удивительных, можно сказать, сторон совершенства человека, достигшая того, чего очевидно не может достигнуть харчестроение. Уже если мы обратим внимание на то, что художник обладает наипримитивнейшими орудиями, которыми создает произведение, удовлетворяющее стройность человеческих чувств, можно сказать, вечно, — возьмем кисть и щетину, возьмем зубило у ваятеля — этим незначительным оборудованием руки воздвигает человек из камня вековое строение. Сам же он себе красок натрет, и кисти наделать может, и холст приготовит лучше, нежели фабрики.
Итак, все народы творят Искусство незначительными орудиями техники, и чувство удовлетворено, но чувство голода никогда, хотя могло бы удовлетвориться небольшими и незначительными техническими орудиями для добывания этой пищи. Но, развращаясь, одновременно воздвигает заводы и фабрики для выработки только орудий, чтобы победить чувство голода, и все мало и мало, и все неутонченно и несовершенно, и нет того вождя, который бы сказал — довольно, остановитесь, это не культура и не прогресс, а разврат. Удовлетворяя чувство голода, сознание <человека> вырабатывает орудия убийства не только низших, как он называет, существ, но и подобных себе. В безумстве проливает кровь.
Но ничего нет подобного в Искусстве; чувство, ведающее Искусством, не делает орудий убийства и не творит войны, и не избивают художники художников других стран и не уничтожают Искусство других наций, как это делают другие чувства и их сознание.
Архитектурные здания стоят века, и поколения восхищаются ими, но не восхищаются заводами, ибо их века не сохранили, и сохранять не будут в силу их несовершенного оформления. Архитектурное Искусство есть Искусство чистое, беспредметное, даже и в том случае, когда формы его стоят в зависимости от того или иного содержания извне, религии и друг<их> идеологий. Потому оно беспредметно, что впоследствии, когда содержание исчезнет и его уже забудут и люди не будут знать, для каких целей оно <здание> строилось, то будут воспринимать его исключительно беспредметно, будут видеть в этом старый памятник, Искусство как таковое, и этот памятник будет представлять собою совершенный прекрасный скелет, который потерял свой образ и по которому нельзя уже больше узнать <ни> выражение лица, ни его мышления.
Отсюда вижу, что все Искусство в сущности своей беспредметно, постоянно, абстрактно, и если в его формы абстрактные и поселятся бездомные идеологии, то сами они и вкладывают свое содержание в Искусство, но только временно, ибо каждое идеологическое учение временно есть и не может пережить формы Искусства, как не может пережить образ, лик человеческий свой скелет.
Поэзия. Статьи о поэзии
Стихи*
«Почему из склепа средины моей…»*
Почему из склепа средины моей
Подымается пламя доброты и ласки
К каждому прорвавшемуся, и простершему
руки и ветви к низу бездонных глубин
Почему все устремляется из твердыни
и в одно и то же время цепко корнями
держится земли, ты ли убегающее
не смело, или же пустить тебя
не хочет нечто.
Почему я обуян добротою, тогда
когда суть моя состоит из зла
Почему все из тебя выходящие
стремятся к убийству
если это твой мудрый закон,
то почему ты в одно и то же время
защитным цветом прикрываешь
Значит ты мудрый и злой
защищаешь его, жалеешь, значит в тебе
та же доброта, что и во мне
Ведь я тоже из тебя, как и все
Ведь ты меня создал из трупов
Ради меня убив их тело.
Я из ряда убийств
Но как выйти мне в то что
мне принадлежит, как очистить себя
от награбленного. Ведь я часть
награбленного.
Добро и зло составляют две половины
мои, также как и ты состоишь
и почему всегда раздор во мне
и война неустанна, когда же победа
будет, и что должно победить
Кому принадлежит корона бытия
Да Ты меня создал из ряда
убитых за их счет ты построил меня
Но я восстаю, и хочу выйти к
самому себе чистому прозрачному
и когда очищу себя, то убью зло.
Мне не нужны тропинки
протоптанны<е> мною, я буду ничем
и не будет желудка и не будет
зубов.
Я не посягну на тебя мой брат,
ибо одинаково бежим, но зачем
ты глубоко держишь корни.
Отрежь пальцы пусть останутся
Тебе нечего держаться.
«Не найдя себе начало, я воскликнул…»*
Не найдя себе начало, я воскликнул:
и создал меня господь по образу и подобию
Своему, и так я имею теперь представление
о Боге, лик его и лик мой носят
тождественность.
Но в веках создания моего я утерял
во многом части лика своего и в будущих
веках утеряю всё подобие Первородного
начала. Рассыплюсь во многом, и
возстанет многое. Так будет затерян
образ мой и представление о Боге.
#
Так я рассуждаю о себе и возвышаю
себя в Божество, говоря, что всё я
и нет кроме меня ничего, всё что
вижу вижу себя, так многосторонне
и многогранно существо мое.
#
В пустыне зародилось начало моего
лика. Но я ожил в Шестом дне
творения. Так сложно было лицо
моё, ибо прежде, чем встать в совершенство
я претерпел много форм, и так
что вижу, — я есть.
#
Всё стало служить мне, но не я
служу всем, ничто не служит мне
ибо я себе служу.
Вся жизнь из меня, и всё живет
мною, и я всем живу
Но в теле своём я разорвал сознание
Своё, с деревом птицей
и насекомым. И мы стали разны
и разно видим мир
И я не могу проникнуть в них
и видеть мир их. Не уследил своё
размножение теряюсь в догадках
строю новый мир из пепла
земли.
Так сменяю
первобытный рай Нового мира
и в Шестой день создам себя
по образу Бога
#
Нет совершенства в Боге, ибо
Шестой день заключаю новый путь
свой в кольцо
Сейчас первый день сотворение
Нового измерения, основы начала
моего лика, преображенного в новом
бытие.
Но никто не видит и никто
не горит душою. И все проходят
мимо. А Дух живой несет пламя
дальше и дальше, все видят
звезды и Солнце, уже мертвое
ибо в новом преображении оно
Не нужно. В новом чуде нет
Ни солнца, ни звезд. Потух
рай.
Рождается око нового начала.
Дрова привезли*
Взяли пилы топоры веревки, и пошли войною.
На леса. Вошли одетые подпоясанные,
И распоясались и разделись, размеряли тело леса.
Зарубили пометки на старших
И молча, подходили к дереву люди и у самих пальцев
Корней начали пилить. Молча, переносило дерево
боль свою, и смотрело в синий простор.
Оно имело надежду на свои сучья и корни.
Оно думало, что никто не вырвет его с земли.
И стихийным бурям противостанут ветви,
и защитят ствол его.
Для этого с каждым годом рождало все новые
и новые сучья.
Ждало бури, а потому глубоко вошли его корни.
И вдруг незаметно в тихий солнечный день,
подошел человек, с ужасной пилой, и спилил
дерево. Закинул веревку и повалил огромное тело
к ногам своим.
Так победил дерево хитрый человек и из тела
срубил себе защиту, добыл огонь и пепел использовал в поля
для овощей.
Вспомнить о дереве побудил меня стук в дверь
«дрова привезли».
Вышли, посмотрели куски тела.
Взял топор колун и эти куски дробил, куски еще боролись
держали крепко тело свое не хотели без боя сдавать ни куска.
Но руки мои вгоняли все больше и дальше
железо-колун, и распалось в щепы полено
Так гордый с победой вошел в жилище
свое нагретое деревом.
«Я начало всего…»*
1913 год
Под Я разумеется человек
Я Начало всего, ибо в сознании моем
Создаются миры.
Я ищу Бога я ищу в себе себя.
Бог всевидящий всезнающий всесильный
будущее совершенство интуиции как вселенского мирового
Сверхразума.
Я ищу Бога ищу своего лика, я уже начертил его силуэт
и стремлюсь воплотить себя.
И разум мой служит мне тропинкою к тому, что
очерчено интуицией.
Лицо мое смеется и смех тяжит мудрость
Судорогою лица. Этим разделяюсь с природою, ибо
она не улыбается, нет гримасы смеха, она
совершеннее.
«Я» начало великое. Охвачу ли лицо свое
Мудростью вселенного блеска.
Светятся и мерцают звезды в лице моем
возрождая огонь мудрости.
В море глаз твоих темные острова окованы
кольцом в память рабства
Разорву их, ибо мудрость внутри темного острова
как источник живого.
Я ношу оболочку, сохраняющую совершенство мое в Боге
Глаза мои через цепь колец видят мир, который
есть лестница моей мудрости
Так по лестнице познания я узнаю то, что сохранено
во мне и что отбросив в пространство дорог для познания.
Но то, что познаю, есть результат мудрости,
а познание мое — подножие лестницы моей
Старайся не повторять себя, ни в иконе, ни
в картине, ни в слове. Если что либо в действе
твоем напоминает тебе уже деяйное прошлое
и говорит мне голос нового рождения:
Сотри, замолчи, туши скорее, если это огонь,
Чтобы легче были подолы мысли твоих
и не заржавели.
Чтобы услыхать дыхание нового дня в пустыне,
Очисть слух свой и сотри старые дни, ибо
только тогда ты будешь чувствительный и белый ибо
в мудрость темным, лежат на платье твоем
и дыханием волны изчертится тебе новое,
Мысль твоя сейчас воспримет очертания и наложит
печать поступи твоей.
Разум, первое образование лика человека
Интуиция — смутное образование второго лика
нового образования будущего человека. Но предопределяется
в глубине времени начало третье,
которое завершит собою целое звено мирового строения
от него ничто не скроется и многомильонные страницы
мира будут читаться сразу, ни одна деталь не ускользнет
из будущего черепа сверхмудрости.
но то, что сейчас в тайне, будет яснее солнца.
Бог как Троица, в таком виде обрисовался
в одной части людей. Бог Бог Сын и Бог Дух
Бог — нечто, не виденное, непостижимое, — тайна,
которая создала природу, и которая
должна идти к нему через сына Бога бывшего
среди нас. Но Дух святой над ними. Небо место
пребывания триликого Бога.
В этом грубом рассказе нашего разума
не кроется ли предчувствие того
что в сыне — есть человек, который стремится
к Богу т. е. к новому своему лику, и новому
Миру. Дух святой — не будет ли третье состояние
человека, перевоплотившегося в нематериальное
будущее, где как в царстве небесном не нужно
будет ничто из мира сего.
В легендах и сказаниях мы стремимся удалить
с себя груз тела, облегчить себя, для этого рисуем себе сверх
образ, и формы жизни его, чтобы через него перевоплотить
себя.
Легенда о Христе рисует образ и жизнь его в такой
форме, что признан за Бога сына, как говорили пророки
распятый на кресте пострадавший за нас (но это в сторону)
взят на небо, т. е. в другое бытие. Но дух его летал
и вернулся в третий день к телу своему. Очевидно
в интуитивных предчувствиях человечество не нашло
другие формы для облачения духа, как только воплотить
опять в тело и вместе с ним вознестись на небо.
Но это только устремления, а субъекты на долю которых
выпало быть свыше других лишь отдельные ступени
к отдаленному будущему.
И многое в легендах и рассказах людей существует
нагромождение обстановки, которая
к делу не относится
но многое путает, и зачастую обстановку принимает
за настоящее.
В данном случае небо, ангелы молитвы — все это обстановка
Так как на самом деле перевоплощение мира совершается
здесь в неустанной работе и движении, сбрасывая с себя
мир прошлого.
Христос воскрес, и ушел в небо, с начала предал
живой дух свой Богу отцу, который через три дня вернулся
и вместе с телом вознес.
Отсюда и предположение, что и мы в день страшного
Суда воскреснем дух наш вернется и возьмет свое бренное
тело. Святые пойдут в небо грешники в пекло.
Так закончится жизнь наша на земле.
Все эти предположения есть загромождения, за которыми
мы не можем видеть перевоплощения на земле. Но в отдаленном
видятся сказания нематериальны первых основ — я мечтаю
ехать, но еще не еду и когда нематериально<е>
приближается к реальному становится телом
так что нематериальность дух-первоосновы прозрачна
становится материальной
Христос умер и дух его не возвратился больше
к телу его, но построил себе другое: церковь —
из катакомб развившееся в роскошные храмы.
Христос преобразился в церковь, и церковь новая его
оболочка. Прожившая уже 2000 лет, и может быть проживет еще больше.
Бессмертный Бог.
«Я нахожусь в 17 верстах от Москвы…»*
Я нахожусь в 17 верстах от Москвы
Сейчас 3 минуты первого 11 июля 1-й час 1918
Три минуты закончило время нашего
быстрого дня во мне. мчались миллионы полос. тупилось
зрение и осязать не могло лучами места.
Я перестал видеть. Глаз потух в новых проблесках,
темп и ритм начинают тяжить неповоротливостью,
и мы тревожим его вихрем интуитивных вскипов.
Колышем пространство. Темп и ритм рычаги,
которые подымают вертящиеся в бесконечности
нашего сознания и как мелкое зерно старый
материализм высыпается шелухой из тыла
иного свойства темпа и ритма.
Многое оказалось не подготовлено уснуло
и спало в утробе смерти.
4 минуты первого в буре поднесен был я[75]
и ощутил зачатие свое я увидел начало
и свое зарождение я смотрел на себя как зарождаюсь
Я. Температура в великом вращении в своем
разбеге рождала меня.
Так зачался я неустанный бег иду к опровержению
обеспеченности знаков смертию. потому касаюсь
всего выступающего на гладкой поверхности
но и гладкую поверхность шлифую быстриной
всего ритма каждый ритм разделяю цветом
и мчу себя, сокрушая и выправляя.
Я стал тем чем бывает ветер, и примите
осторожность своего знака все кто черепу
своему не дал в рытвинах спиральное вращение
Новое материальное мое утверждено оно служит
шарами пят моих
Отныне не имею практического мышления
Таково новое свойство мое и такова организация
новых идей материального, то что считали
материальными отныне умерло даже не умерло
а исчезло.
Все готовится встретить меня
Художник*
1913 г. июнь
Представляю себе миры неисчерпаемых форм невидимых
Из невидимого мне — состоит бесконечный мир
буду говорить о себе ибо не знаю как представляет
мир каждое в природе.
Среди мне подобных каждый представляет мир
по-своему, а множество приемлет уже готовое.
Художник цвета художник звука и художник объема
есть те люди, которые открывают скрытый мир и
перевоплощают его в реальное
Тайна остается раскрытой реальности, и каждая
реальность бесконечно разнообразна и многостороння
Человек был раскрыт художником, и через многие
века дошел до совершенства
Художник открывает мир,
И являет его человеку
Предыдущие художники не знали яркость света солнца
Не знали туманов
Человек и зверь был схематичен
Тоже не видели пейзажей и отражения неба
на листьях.
Раскрывали в природе симметрию и познавали
род дерева.
Так до бесконечности каждый видел по-иному
И рассказывал о своем видении в вещи то что друг
его не мог увидеть.
Если собрать все картины от первобытного художника
и до наших дней — увидим как менялся мир в форме
и какие добавки увидели в нем теперь[76].
Исключительные индивидуальности коим дано
увидеть грань мира или вещи по-иному, создали способ
передачи, и способом возбуждая у меньших себя размножая
целый ряд трактующих грань и еще более раздробляя увиденное
Следовательно художнику принадлежит часть открытия
реализма мира вещи такая же часть принадлежит
другому открывателю, увидевшему вещи по-иному и противоположному художнику.
Таким образом из суммы результатов мы получаем
представление о мире вещей в целом.
Следовательно быть художнику среди вещей необходимо
ибо через него открывается новое видение, новая симметрия
природы, он находит (как принято называть) красоту
Но красота плод воспитания и привычки иногда вначале
некрасиво после становится красивым: красота второстепенная
Иными словами то что скоро укладывается в помещение
уюта чувств становится принятым и красивым
Поэтому в Искусстве некоторые формы нового вида
вызывают протест. И не принимаются.
Но раз неприемлемое есть, то оно уже попало в уют
чувств, и будучи неизбежным рано или поздно
разрушит уют — и займет место среди усвоенных вещей.
Многие художники увидевши мир сильнее проникши
глубоко вовнутрь, были протестантами, до боли разрушая
еще живое представление вчерашнего.
Они прежде, чем наступает медлительное угасание
вчерашнего представления, насильно выносили всю обстановку
вещей и устанавливали в себе новую.
Но много лет они жили сами, и никто не мог
отдохнуть в их обители.