В результате, конфликт двух этих систем резко обострится, причем новых руководителей, кто бы они ни были, сама ситуация будет стимулировать к поиску и вскрытию многочисленных нарушений и преступлений предшественников (кто-нибудь сомневается, что их достаточно много, особенно с учетом качества современного государственного аппарата?). При этом, в связи с ухудшающейся экономической ситуацией (даже еще до начала острой, катастрофической стадии мирового кризиса) и общеполитической конфронтацией, сама административная вертикаль будет активно давить на новых (и старых) руководителей, категорически требуя повышения эффективности работы. Об этом, впрочем, ниже, в экономической части прогноза.
Апеллировать к правительству в такой ситуации будет бессмысленно, особенно если Путин все-таки станет премьером (во что лично я не верю), поскольку оно будет активно пытаться снизить остроту элитных конфликтов, заложенных еще в период Путина-президента. Причем вопросы будут решаться на чисто хозяйственном уровне, не только потому, что именно они входят в полномочия правительства, но и из-за того, что вывод их в политическую сферу будет означать неминуемое подключение новой и недружественной силы — администрации президента.
В свою очередь, обиженные, которые есть всегда, обязательно попытаются вывести конфликты в политическую сферу, подключая единственную в России инстанцию, обладающую политической самодеятельностью. Иными словами, нового президента завалит информацией, получаемой и по официальным, и по неофициальным каналам о необходимости принятия политических решений в связи с многочисленными нарушениями и преступлениями.
Отметим, что сам Медведев, который почти наверняка станет президентом, по образованию и образу мысли — юрист, законник, а это значит, что если упомянутая информация будет правильно структурирована (что, в конце концов, неизбежно произойдет), то Медведев начнет принимать по ней политические решения. Условно говоря, «для возврата в правовое поле». А если к этому добавить, что, в отличие от предыдущих руководителей России, он в рамках своей карьеры двигался только по возрастающей, то действовать он, скорее всего, будет достаточно резко.
Отметим, что полнота экономической власти все равно останется у правительства, которое довольно быстро договорится в рамках оперативной деятельности с Госдумой. И единственное преимущество, которое будет у нового президента, — возможность принятия политических решений. Не исключено, что на первом этапе он будет, в рамках упомянутого выше элитного консенсуса, воздерживаться от каких-либо действий вообще. Но все увеличивающийся вал тревожной информации (приводящей к мысли, что все проблемы возникают не от порочности самой системы, а от грубых нарушений закона отдельными «вредителями»), будет толкать его на принятие решений. Причем именно политических, поскольку других он в принципе самостоятельно принять не может.
А заинтересованные в том, чтобы максимально ускорить этот момент, лица, те, кто заинтересован в ускорении процесса изменения процедуры доступа к общественному «пирогу», будут активно стимулировать этот процесс. Но поскольку им будет необходимо заставить нового президента принимать именно политические решения, то и апеллировать они будут к общественности, народу, нарушая тем самым базу элитного договора, заключенного по итогам 90-х годов. Причем объяснять им опасность такого решения бессмысленно — поскольку, повторим еще раз, единственным для них способом добиться успеха, то есть полноценно войти (или не выйти) в современную российскую элиту, является принуждение нового президента выполнять свои эксклюзивные для российской государственной системы политические полномочия. А добиться этого можно только путем выведения конфликта из банального спора о финансовых потоках на политический уровень.
Иными словами, дело не в Медведеве. Любая смена первого лица в рамках созданной Ельциным политической системы неминуемо размораживает конфликты, законсервированные при предыдущем режиме. Есть два выхода из этой ситуации. Первый — возвращение к восточной системе, когда нет «олигархов», то есть лиц, которые могут влиять на политику из-за пределов системы государственного управления. Иными словами, это отказ от капитализма, власти капитала. Именно капитализм разрушил в России абсолютную монархию, но победить традицию не смог — система, работающая в СССР, была принципиально административная, вне должности, аппарата, никакой человек существенно влиять на политику не мог никоим образом.
Второй — создание системы «элитного» типа, то есть разработка внутриэлитной структуры принятия решений и карьерного роста. Причем предпосылки для этого есть — у нас имеется достаточно развитая система региональных, национальных и корпоративно-профессиональных групп и сообществ, иерархия внутри которых может совершенно не совпадать с формальной. Осталось только создать механизм их взаимодействия и согласовать его с формальными государственными механизмами. Дело только в том, что как раз этот последний шаг противоречит принятой в 93 году Конституции, которая делает верховным арбитром президента, практически не ограничивая его в этой роли и постоянно создавая почву для острого конфликта элиты с президентом, постоянно вынуждая последнего создавать и развивать внутриэлитные конфликты. Путин попытался избежать этой политики — и в результате получил катастрофическую ситуацию в экономике. Отметим, что в случае варианта, предложенного О. Григорьевым, ситуация отличается разительно: в этом случае возможности президента, внесенные в Конституцию, будут ограничены его ответственностью за текущую хозяйственную деятельность.
В завершение этого анализа следует отметить, что можно было бы попытаться создать систему внутриэлитных договоренностей на базе аналогичной системы одной из крупных корпораций (в общественном, а не коммерческом смысле). Прежде всего, тут снова приходит на ум корпорация силовая, неформальное объединение работников спецслужб, что бы под этим словом ни понималось. Но последняя за время президентства Путина продемонстрировала такую полную беспомощность в части разработки долгосрочных политических планов (упомянутая идеология только один фрагмент этой грустной картины), что сама вынудила его сделать выбор преемника в пользу Медведева. Условно говоря, «силовики» за постсоветское время так и не смогли создать в своей среде аналога Политбюро ЦК КПСС как органа принятия политических решений.
Отметим, что все приведенные рассуждения практически не затрагивают экономическую ситуацию. Точнее, апеллируют только к одной ее стороне — остановке увеличения общественного «пирога». А ведь состояние экономики в России само по себе может поставить перед новым президентом (и премьером!) серьезные проблемы.
Напомним, что в рамках упомянутого выше элитного консенсуса, группе либерал-реформаторов достались важные функции контроля над кредитно-денежной политикой государства. Воспользовались они этим так же, как в 1996–1998 гг. практически полностью повторив свою политику того периода. Причем ее даже осуществляли те же самые люди — Игнатьев и Кудрин в 1997–1998 годах были первыми заместителями министра финансов. Подробно об этом написано в прогнозе на 2007 год, нас же сейчас интересуют результаты этой работы.
Поскольку главным элементом монетарно-либеральной политики в 90-е годы стало резкое сокращение денежной массы (якобы для борьбы с инфляцией), то аналогичные методы применялись и последние годы (особенно после ухода Геращенко с поста председателя Центробанка). В результате уровень монетизации экономики, несколько поднявшись в 1999–2003 годах, расти перестал. Разумеется, и тогда, и сейчас кризис кредитной ликвидности вызывал рост инфляции. В 90-е годы этот кризис был жестче (общий объем кредита составлял менее 10 % от ВВП при норме около 100 %), чем сейчас (суммарный объем кредита в России — около 40 % от ВВП), поэтому и инфляция была повыше.
Причем если в 90-е годы нехватка кредитных ресурсов в основном покрывалась за счет частной эмиссии денежных суррогатов (векселей), то последние годы их недостаток компенсировался двумя основными способами: переводом части расчетов за пределы России и кредитами зарубежных банков.
Именно последнее обстоятельство, вместе с большим профицитом внешнеторгового баланса, позволяет либералам поддерживать искусственно завышенный курс рубля, что, в свою очередь, создает целый букет негативных последствий для экономики России. Во-первых, постоянный (даже пусть и не очень быстрый) рост курса рубля постоянно снижает конкурентоспособность российских производителей и на внешнем, и на внутреннем рынке. Импорт в Россию непрерывно растет, производство если и не падает, то развивается все медленнее, а доходность его падает. Во-вторых, в России все выгоднее и выгоднее становятся спекулятивные операции, которые привлекают все свободные средства (как в преддверии дефолта рынок ГКО, как пылесос, высасывал все свободные средства в стране). В-третьих, как и в 90-е годы, растет зависимость всей отечественной финансовой системы от курсовых рисков — если курс рубля резко упадет, накопленные при высоком курсе рубля валютные долги вряд ли можно будет вернуть.
Отметим, что половина тех кредитов, которые выданы в нашей стране, имеют «западное» происхождение. И, разумеется, они ограничены в своем использовании — такие кредиты не идут на поддержку производства, а предназначены для получения спекулятивной прибыли, в первую очередь на рынке недвижимости и рынке потребительского кредитования. Сегодня эти рынки явно находятся в сложном состоянии, как раз из-за того, что уровень дохода населения не позволяет их дальнейшую «раскрутку».
Кроме того, зависимость российских банков от «западных» крайне велика, поскольку именно они, за счет действующих кредитных линий, во многом закрывают их проблемы с ликвидностью. Осенний банковский кризис в США и Европе вызвал острые проблемы с ликвидностью в российских банках, и либеральное руководство ЦБ начало гасить его вбросом денег. При этом не имея ни отработанной системы работы с ликвидностью, ни опыта, ни кадров. Если еще учесть психологию российского банкира, который любые «лишние» деньги тут же выводит за пределы страны, то эффективность этой работы была достаточно низка, а увеличение монетарной инфляции — заметным.