- Да? И какой же? - Лич не выразил ни малейшего удовлетворения от этого непрошенного вмешательства.
- Пусть судьями станут сами свидетели ссоры.
Рев одобрения прокатился по толпе, а когда снова наступила тишина, де Берни продолжал:
- Вот здесь их целых два десятка. Остальные не должны участвовать в обсуждении. Пусть эти люди сами решат, должен ли быть повешен Шор или нет. Они проголосуют поднятием рук, а остальные должны поручиться, что согласятся с принятым решением.
Для Лича это было выходом из трудного положения, поскольку избавляло его от нежелательной ответственности. Пираты согласились. Результат голосования был против Шора. Его схватили и тут же повесили. На этом мир в лагере был восстановлен.
В ту же ночь де Берни разъяснил эти события мисс Присцилле, не понимавшей смирения тех, кто вначале так бурно выступал в защиту убийцы.
- Их вовсе не интересовала его жизнь, - объяснил он. - Жизнь в их среде во все времена ценилась невысоко. Но здесь было дело принципа, и по этому поводу они и ссорились. Голосование же предлагало справедливое решение, поэтому они и обязались выполнить его.
За этим последовали новые вопросы и его довольно длинные рассуждения о договорах и обязательствах, которые признавались и соблюдались даже самыми отчаянными негодяями среди буканьеров. Таким образом, поскольку он касался своего прошлого, она подтолкнула его к воспоминаниям, которые позволяли ей больше узнать о его прошлой жизни. Как всегда, ей удалось заставить его рассказывать.
Однажды ночью - это была семнадцатая ночь на острове, как впоследствии он вспомнил, и дата эта запечатлелась в его памяти благодаря тому, что случилось утром - она прямо спросила его о будущем. Собирается ли он еще какое-то время вести эту полную опасностей бродячую жизнь?
- Ах, это? Нет, можете считать ее уже законченной. Это дело, в которое я сейчас ввязался, будет действительно последним. Мне не дает покоя тоска по родине. Особенно в последнее время. Я в самом деле высказал Моргану свое единственное желание покинуть Карибское море и вернуться домой. И ради этого готов, подобно Генриху Четвертому, сменить веру, лишь бы снова ступить ногой на благословенную землю Франции, снова увидеть золотые виноградники и оливковые рощи на склонах гор, услышать родной тулузский говор.
Он сказал это мягким грустным голосом, затем вздохнул и замолчал в раздумье.
- Понимаю, - сказала она кротко. - Но менять веру? Для этого зов родины должен быть очень силен.
В ответ он неожиданно рассмеялся, но сделал это негромко, словно боясь потревожить майора, спавшего в своей палатке всего в дюжине ярдов.
- Это все равно, что голому говорить о смене костюма. Какими лицемерами бывают многие из нас, когда вопрос касается веры. А учитывая мою прошлую жизнь, стоит ли вообще останавливаться на этом и говорить об изменении веры так, будто это потребует от меня жертвы.
Впервые она услышала от него пренебрежительную оценку своего прошлого. До сих пор он говорил о нем почти с самодовольством, словно пиратство было обычным занятием, в котором он не видел ничего позорного.
- Вы еще достаточно молоды, чтобы построить новую жизнь, - сказала она, отвечая скорее на свои мысли, чем на его последние слова.
- Но что можно построить без материалов из Старого Мира? Учтите, каждый человек строит свое будущее из того, что ему представило прошлое.
- Не полностью, конечно. Часть материалов он находит в настоящем. И этого ему может оказаться достаточно. Вы сможете создать семью...
Он прервал ее, не давая нарисовать картину своего будущего.
- Семью? Я?
- А почему бы и нет?
- А вы не считаете, что все порядочное, что когда-то было во мне, совершенно погублено этой бурной жизнью, которую я вел?
- Уверена в обратном.
- Как вы можете это знать?
- Я доверяю своим чувствам. Я знаю вас. Думаю, что за эти несколько недель мне удалось немного узнать вас. Ну, а как с моим вопросом?
- Очень просто. Скажите сами, какую мать я смогу найти для своих детей?
- Не понимаю. Этот вопрос, конечно, вам решать самому.
- Нет. Он уже решен для меня. Моим прошлым. Разве что, сватаясь, прикинуться не тем, что я есть на самом деле. Я грабил, убивал, творил невообразимое. Я даже скопил на этом какое-то состояние. У меня есть владения на Ямайке и в других местах. И самой подходящей парой для меня была бы какая-нибудь шлюха, которой безразличны источники моих доходов. Я еще не пал окончательно - хотя и мог бы - чтобы дать такую мать своим детям. И не настолько пал, чтобы позволить себе добиваться женщины другого типа. Для меня остается только честь. Вернее, последнее слабое звено, связывающее меня с честью. И если бы и оно порвалось, я бы действительно погиб. Нет, нет, прекрасная леди, что бы я ни взял из Старого Мира для строительства новой жизни, если я дойду до этого, это будет не семья.
Он говорил с глубокой горечью. Затем он замолчал, и в это время на его руку упала светлая и влажная капля.
В изумлении он повернулся к ней. Она сидела, прижавшись к нему и немного наклонившись вперед.
- Присцилла! - воскликнул он с трепетом, осознав, в свою очередь, что его глубоко тронула ее сострадательность.
Словно смущаясь своего чувства, она резко и поспешно встала.
- Спокойной ночи, - быстро прошептала она.
Де Берни остался один.
- Благодарю вас за слезу, пролитую по погибшей душе, - тихо сказал он, глядя ей вслед, и поднес к губам руку.
Впоследствии ему приходилось признаваться себе, что в ту ночь, ложась спать под звездами, он чувствовал себя так, как будто какая-то часть грехов была снята с него сострадающей женской слезой.
В Тулузе, лет за 150 до описываемых здесь событий, жил де Берни, бывший довольно известным поэтом. Подозреваю, что какая-то часть таланта этого поэта жила в душе его пиратствующего потомка.
14. НИМФА И САТИР
На следующее утро, когда майор и де Берни пришли в хижину завтракать, Присцилла встретила их с жалобой.
Уже третье утро подряд мулат отсутствовал, когда следовало готовить завтрак, в результате чего ей приходилось в одиночку заниматься этим делом.
- Его нигде не видно. Каждый день он исчезает почти до полудня. Чем он занимается, и где он ходит?
- Возможно, ищет ямс, - небрежно ответил де Берни.
- Если так будет продолжаться, то он, похоже, никогда его не найдет. И вчера, и позавчера я видела, как он возвращался из леса с пустыми руками.
- Возможно, ямс стал редкостью, и ему приходится далеко уходить в своих поисках.
Очевидное безразличие де Берни к уходам слуги показалось ей любопытным, и она испытующе посмотрела ему в глаза.
- А не мог бы он заниматься этими поисками после завтрака?
- Вероятно, ему нравится искать ямс по утренней росе, пока тот еще мокрый.
От такой нелепости удивление в ее глазах достигло предела.
- Интересно, почему вы позволяете себе шутить?
- В нашем положении так мало поводов для шуток, что вы меня, конечно, извините, если я воспользовался одним из них. Но я поговорю с Пьером и посмотрю, что можно будет сделать.
Она подумала, что это просто бесцеремонная отговорка, хотя дело-то было совсем не таким уж и значительным. Обещание посмотреть, что можно сделать, когда одного его слова было бы достаточно для удовлетворения ее жалобы, показалось ей почти грубостью. Она не стала больше настаивать, но чувство досады у нее осталось.
Несколько позже майор с французом ушли на утес на свои ежедневные занятия фехтованием.
В это время капитан Лич бродил в одиночестве по сырому песку у самой кромки отступающего прибоя, ярко выделяясь своим нарядом алого цвета. Желая как можно скорее оказаться на плаву и тем самым обезопасить себя от всяких случайностей, он подгонял людей ради быстрейшего завершения работ. И вот теперь корпус был просмолен, оставалось только смазать его жиром, и через три, самое большее, четыре дня «Черный Лебедь» будет готов к спуску на воду.
Со своего места Лич видел, как двое мужчин вышли из лагеря и исчезли в лесу. Он давно уже обратил внимание на эти утренние уходы и сейчас остановился, заинтересовавшись, куда бы они могли пойти. Но тут его внимание было привлечено вышедшей из хижины Присциллой Харрадайн. Полными восхищения глазами наблюдал он за стройной изящной фигурой, одетой в зеленое платье. Он заметил, что она повернула направо и быстро пошла, как человек, имеющий определенную цель. Пройдя немного вдоль отмели, она тоже скрылась в лесу.
Любопытство относительно того, куда бы она могла так решительно направиться, немедленно перешло в желание удостовериться. Недовольство, вызванное преградой на пути его притязаний к женщине, постоянно тлело в нем и сопровождалось все возрастающим нетерпением в ожидании момента, когда будет закончено дело с испанцами и эта преграда будет устранена. Нечасто случалось Личу сдерживать свои вожделения, и он к этому не привык. К тому же, как человек буйный и недисциплинированный, он предпочитал скорее довольствоваться малым, находившимся в данный момент под рукой, что является показателем примитивного ума, чем планировать и ожидать, чтобы достичь большего.
Поэтому сомнительно, чтобы желание пойти за ней, было вызвано только любопытством относительно цели ее прогулки.
Быстрым широким шагом он пересек отмель по диагонали, направляясь к пальме с гроздьями цветов на стволе, возле которой, как он заметил, Присцилла вошла в лес. Оказавшись под сенью деревьев, он без особого труда обнаружил ее следы, четко отпечатавшиеся на почве в подлеске.
Осторожно и неторопливо, но целенаправленно, как гончая, шел он по следу. Почва поднималась, и след вел наверх. На вершине, где тяжелая сухая земля между поредевшими пальмами стала почти голой, след терялся. Некоторое время Лич искал его, пока по признакам, указывающим, что здесь кто-то недавно проходил, вышел на открытое место. Но, дойдя до обрыва, он оказался в полном недоумении. Присциллы нигде не было. Внизу, подобно гигантскому изумруду в огромной каменной оправе, его взору открылся водоем, столь чистый, что сквозь неподвижную поверхность можно было увидеть плавающих в глубине рыб. Кроме маленькой площадки, скрытой каменным навесом, он осмотрел весь берег не только возле маленькой бухты, но и за каменными барьерами с обеих сторон. Но нигде он не увидел Присциллы.