Доктор Гренье оказался женщиной. Ипполита почувствовала какую-то робость перед этой персоной, весьма уверенной в себе, с пухлым гладким лицом, с очками, держащимися на кончике властного носа, и завитыми черными волосами с проседью.
– Я доктор Гренье, – представилась хозяйка кабинета, идя навстречу, в то время как ее тонкие губы прогнулись в слабой улыбке.
Ипполита от изумления застыла на пороге.
– Вы не ожидали увидеть меня? – пошутила Доктор Гренье. – Если бы вы встретили здесь мужчину, то почувствовали себя более свободно? Вы чем-то озабочены? – спросила она, пожимая ей руку.
– Скорее, удивлена, – ответила Ипполита, уже придя в себя. – Человек, который говорил мне о вашей клинике, опустил эту частность, – улыбнулась она.
– Кто вам рассказывал о вилле «Гренье»? – спросила врач, указывая гостье на большое кожаное кресло, расположенное по правую сторону стола.
Обе женщины уселись друг против друга.
– Несколько лет назад в Лугано, – объяснила Ипполита, – я познакомилась с одной немецкой писательницей. Ее звали Лотта Вестсель.
– Под именем которой вы и появились здесь, у нас, – заметила доктор Гренье и добавила: – Почему вы сказали «ее звали»?
– Потому что она погибла в 1945 году в железнодорожной катастрофе в Пиренеях, – сказала Ипполита.
– Я помню ее. Она была пациенткой моего отца, – кивнула доктор Гренье. – И по-видимому, ссылалась на него.
Ипполита решила перейти к теме, которая ее больше волновала, и она сделала это в своем стиле, прервав подобие салонной беседы простой фразой.
– Я беременна, – спокойно заявила она.
Доктор Гренье улыбнулась, словно гостья сообщила, что у нее легкая мигрень.
– Понимаю, – сказала она.
– Но не хочу оставаться в этом положении, – пояснила Ипполита.
– Это ваше право, если вы совершенно уверены в своем выборе.
Тот факт, что врач ее не осуждает, не изменил состояния души Ипполиты, где царили страх и беспокойство. Ипполита не боялась операции самой по себе. Укромное место и профессионализм врачей гарантировали ей полную безопасность. И операция сама по себе была в общем-то простой. Этот страх и это беспокойство относились не к телу, а к иной, неприкосновенной стороне ее личности, можно было бы сказать, к душе, если бы она не боялась этого высокого слова.
Она, которая привыкла ни с кем и ни с чем не считаться, впервые почувствовала в глубине своей души какое-то острое чувство вины.
Когда они с Эдисоном решили, что аборт – это единственное возможное решение, Ипполита ни в чем не сомневалась и не испытывала колебаний, но сейчас, перед лицом такого крайнего решения, ее охватили сомнения, которые очень редко посещали ее. Даже доктор Гренье, которая ни в малейшей степени не осуждала ее и встречала эту проблему с холодной улыбкой, не прибавила ей спокойствия.
– Нам придется сделать серию анализов, – сообщила ей врач.
– Прямо сейчас? – спросила Ипполита.
– Пожалуй, можем начать завтра утром. Так у вас будет время отдохнуть и расслабиться.
Ипполита почувствовала облегчение.
– Я совершенно согласна с вами, – сказала она.
Та самая медсестра, которая ее встретила и направила в кабинет доктора Гренье, отвела ее в комнату на втором этаже здания. Это было что-то вроде больничной палаты, оборудованной очень функционально: широкая кровать, удобная для всех манипуляций, необходимых пациенту, ночной столик, шкаф, кресло, диван, баллон с кислородом на случай нужды. Отказавшись от легкого успокоительного, которое предложила ей медсестра, Ипполита надела ночную рубашку и улеглась в постель, желая побыстрее остаться в одиночестве. Она нуждалась в нем, чтобы поразмышлять как следует над своим положением.
Во время военной бойни погибли миллионы солдат, голод и болезни не пощадили не меньшее число людей. Какой смысл волноваться из-за этого зародыша, который завтра, возможно, будет извлечен из ее чрева? И все-таки ей было не по себе.
Благоразумные и не слишком подверженные влиянию моральных проблем врачи считали, что прерывание беременности – это ее право, и сейчас она готова была воспользоваться им. Но теперь, находясь между сном и бодрствованием в эту бесконечно долгую ночь, Ипполита думала о ребенке, который в безопасной темноте ее чрева зародился и рос. Одна клетка и другая клетка долго скитались в бесконечных пространствах, пока не встретились случайно и слились, чтобы соединиться в одно, чтобы расти вместе. Новые клетки, повинуясь каким-то таинственным сигналам, будут месяцами строить сердце, мозг, руки, ноги, и все вместе сделают возможным появление на свет нового существа. Не какого-то чужого существа, а ее ребенка…
Думая об этом, она тихо плакала, и слезы потоками текли из ее глаз, горячие и оживляющие. К утру Ипполита поняла, что ее ребенок должен жить.
На рассвете, оставив в оплату за причиненное беспокойство чек для доктора Гренье, она вызвала такси и договорилась, чтобы ее отвезли в Милан. Ей казалось, что в первый раз в своей жизни она чувствовала себя по-настоящему спокойной.
В Милане Ипполита сразу же позвонила домой Монтальдо и попросила позвать Эмилиано.
– Мне надо видеть тебя, – заявила она.
Эмилиано понял, что случилось что-то важное, по крайней мере, если судить по её тону.
– Я очень этому рад, – ответил он.
– Хочешь приехать ко мне домой? – продолжала Ипполита.
– Считай, что я уже выхожу, – весело ответил он.
Они встретились у ограды особняка на виа Сербеллони, где жила семья Кривелли.
– Заглуши этот проклятый мотоцикл, пока кто-нибудь не вызвал карабинеров, – предупредила она, имея в виду шум мотора.
Эмилиано послушался и, оставив свой мотоцикл, подошел к девушке, которая смотрела на него с радужной улыбкой.
– Теперь хоть ты объяснишь мне, что происходит? – спросил он.
– Мне просто хотелось увидеть чистое лицо. А твое лицо самое чистое из всех, какие я знаю, – объяснила Ипполита.
Они уселись на каменную кладку ограды и оперлись спиной о ее железные прутья, болтая ногами.
– И это все? – спросил Эмилиано, не скрывая своего разочарования.
– Мне кажется, это немало, – заявила Ипполита, положив ему руку на плечо. – Чистое лицо означает добрую душу, прямой характер, спокойную волю, трезвый ум. Ты для меня воплощаешь все это.
– А ты для меня идея фикс. Я бы и хотел перестать думать о тебе, но я гоню тебя в дверь, а ты влезаешь в окно, – ответил он шутливым тоном, гадая, по какой причине Ипполита сама захотела видеть его.
– Знаешь что, Эмилиано, – сказала она. – Я недавно раздумывала над своей жизнью и пришла к неутешительным выводам. Не знаю, что меня толкало идти всегда наперекор тому, что предписывалось семьей и нашим кругом. Но знаю, что, в конце концов, я оказалась в очень плохом состоянии.
– Не хватает вывода, – сказал Эмилиано.
– Хочу поставить жирную точку и начать все с начала. Вот какой вывод, – сказала она.
– Опять не очень ясно. Непонятно, чего ты хочешь? Моего одобрения принятому решению? – спросил он.
– Гораздо большего. Хочу твоего участия. Если ты согласишься, – потупилась Ипполита.
– Ты имеешь в виду, что мне не придется больше гоняться за тобой? – спросил Эмилиано с ошарашенным видом.
– Именно так. Думаю, что дам себе отпуск на несколько месяцев. Возможно, уеду куда-нибудь далеко, чтобы привести в порядок свои мысли, – солгала она, потому что собиралась уехать просто на время беременности. – Но сейчас хочу сказать тебе, что люблю тебя.
Эдисон для нее и в самом деле был теперь законченной главой.
1990 годАРЛЕТ
Глава 1
Прежде чем подняться на капитанский мостик издательства «Монтальдо», мне нужно было выполнить несколько обязательств. Прежде всего краткий отпуск в «Гранд-Отеле».
Это паломничество я должна была совершить с ней в память о ее отце.
Я хотела отправиться, как всегда, на своей малолитражке, но адвокат Декроли решительно воспротивился этому. До тех пор, пока существовала опасность нового нападения на меня, я должна была смириться с тем, чтобы иметь охрану. Поэтому я собрала багаж и приготовилась отправиться на непривычно вместительной «Ланче» с водителем, в сопровождении такой же машины с двумя моими телохранителями.
Прежде чем сесть в этот роскошный автомобиль, я не могла не попрощаться с Камиллой, моей первой малолитражкой, которая много недель ждала меня у тротуара перед домом. Я подключила противоугонное устройство и для большей надежности разъединила Контакты аккумуляторной батареи. Мне было тяжело представить, что кто-то может украсть ее. Камилла была моей подругой, а не просто машиной. Я удостоверилась, что внутри все чисто, протерла кузов, а тем временем мы болтали, как две подруги, которые любят и понимают друг друга. Камилла, казалось, была признательна мне за мои заботы и полностью понимала ситуацию.
Хоть никто и не вызывал ее на допрос в качестве свидетеля, она была именно здесь месяц назад, в день катастрофы, И видела все.
«Тот тип и правда хотел тебя убить, – послышался мне ее скрипучий ворчливый голос. – Пусть кто-нибудь хорошенько охраняет тебя. Ты действительно в опасности. Не сегодня-завтра все может повториться. Кое-кто следит за тобой даже сейчас».
Я почувствовала, как мурашки пробежали у меня по спине, и поторопилась укрыться в гостеприимном салоне «Ланчи», где меня ждала Эми. Я была, наверное, на грани нервного срыва. Но, с другой стороны, как можно сохранить душевное равновесие, зная, что в этом непредсказуемом мире есть кто-то, готовый в любую минуту убить тебя?
Я никогда не боялась умереть, но сейчас мысль о смерти совсем не прельщала меня. Наконец-то у меня появилось будущее, и хотелось узнать, что оно мне готовит.
Рассыльный принес наш багаж в гардеробную номера сто четыре на втором этаже «Гранд-Отеля», и я, держа Эми за руку, вошла в гостиную, где кондиционированный воздух создавал приятную свежесть.
На столике стояла ваза с благоухающими лилиями, обычный знак уважения со стороны дирекции. Рядом я нашла также корзинку с фруктами и шоколадные конфеты в серебряной конфетнице. Моя девочка озиралась вокруг широко раскрытыми глазами. Она протянула руку к конфетам, но тут же убрала ее.