Конечно, всегда оставалась возможность, что он наконец ее бросил. Завел в этот пустующий дом, затащил в крохотный чулан и запер там, чтобы она медленно умирала от голода.
Но здесь было окно, ведущее на крышу, и она могла выкарабкаться. И зачем бы ему столько таскать ее за собой, если он хотел ее смерти?
Если дело было только в том, чтобы спрятать ее тело, тогда он не оставил бы ее здесь ждать смерти от голода, чтобы она кричала или чтобы разбилась о мостовую, упав при попытке побега. Он убил бы ее быстро и безболезненно. По крайней мере, это он обещал ей, и ее это успокаивало. Это была болезненная, извращенная реакция, но ей уже было плевать на мысли и чувства обыкновенного человека. Все свелось к предельному минимуму — выжить. После того как она увидела труп Сильвии, у нее уже не осталось сомнений. Единственное, что могло помочь ей выжить, — это Бастьен, и больше она не будет ему сопротивляться. По сути, она ведь действительно обрадуется, когда он вновь появится в крохотной комнатушке, из которой ей не было выхода. Полное безумие. Она не собиралась говорить ему об этом.
Она заползла в угол кровати, потуже закуталась в его пальто, а сверху еще натянула вытертое одеяло. Ей хотелось есть, и, поняв это, она испугалась. Когда ее племянник погиб в автомобильной катастрофе, она не могла есть несколько дней — самый вид пищи вызывал у нее приступ тошноты. Но теперь, даже памятуя об изувеченном теле Сильвии, она страдала от голода.
Должно быть, так работает инстинкт самосохранения, догадалась она. Это не мешает ей чувствовать себя совершенной идиоткой, но так уж оно есть, что ж поделать. Она хотела выжить, и для этого ей нужны были силы. А чтобы быть сильной, нужно питаться. Все просто.
Да где же Бастьен, черт его подери?! По крайней мере, он хоть свет ей оставил. Она бы тут визжала и лезла на стены, если бы проснулась одна в полной темноте.
Он был прав, она не невротичка. Она и вправду думала, что избавилась от этой фобии давным-давно. По крайней мере, у нее не вызывали страха знакомые помещения, лифтовые кабины или темные подвалы.
И опять виновата была именно она. Ей было восемь лет, она таскалась за старшими братьями, постоянно пытаясь повторять за ними все, что они делают, отказываясь признавать, что она слабее. Входить в шахты было запрещено даже старшим братьям, но ни один уважающий себя подросток не станет обращать внимания, когда его предупреждают об опасности. Однако они догадались не вовлекать свою младшую сестру в рискованную авантюру, так что, когда она прокралась вслед за ними, это был ее собственный выбор. Достаточно было один раз свернуть не туда — и она потеряла их в путанице проходов глубоко под землей.
Они не знали, что она следует за ними, и еще несколько часов никто не подозревал, что она пропала. Ее фонарик погас, и она оказалась в полнейшей тьме в самой сердцевине горы Миллера, где время утратило смысл, а из каждого угла к ней подползали чудовища. К тому времени, как на нее наткнулась поисковая партия, она провела во тьме около девятнадцати часов, и еще две недели после этого ужаса она не могла говорить.
Ее отец обыкновенно шутил, что именно после этого она начала болтать без передышки. Ее родственники были здравомыслящими людьми, которые, не мешкая, отвезли ее к лучшим врачам, и к тому времени, когда исполнилось двенадцать, ей больше не нужен был свет, чтобы заснуть. К пятнадцати годам она опять могла спускаться в подвал, а ко времени окончания колледжа думала, что все осталось позади. До прошлой ночи.
Наверное, просто навалились все ужасы сразу, нот и вернулось вдруг забытое ощущение слабости и беспомощности. Хлоя неохотно признала это, так же как признала, что нуждается в помощи Бастьена. И даже могла бы сказать ему об этом, если эта тощая задница наконец здесь появится.
Справедливости ради, задница у него вовсе не тощая. Вчера в квартире она хорошо рассмотрела его тело, хотелось ей того или нет. Он был высоким, худощавым, хорошо сложенным и мускулистым.
Но она не собиралась представлять себе его, хотя ей и вправду не мешало бы отвлечься. Но честное слово, куда приятнее думать о том, что она заперта, как в ловушке, в крохотной комнатке, а стая чудовищ гоняется за ней, чтобы убить, чем думать о том, как выглядит Бастьен Туссен, или кто он там на самом деле, в обнаженном виде. Она даже не услышала его приближения. То ли в комнате была хорошая звукоизоляция, то ли он просто умел быть бесшумным, но она сидела на кровати, скрестив ноги и неподвижно уставившись на тонкий луч фонаря и пытаясь не думать о нем, когда дверь вдруг скользнула в сторону, и вот он уже стоит посреди комнаты.
— Все в порядке? — спросил он, когда дверь плотно закрылась за его спиной.
Она сделала глубокий вдох и попыталась говорить равнодушно.
— Со мной все в порядке. Понятия не имею, сколько сейчас времени, но разве нам не пора ехать в аэропорт?
Бастьен ничего не сказал и шагнул в сторону. Она увидела огонек, и мгновение спустя он зажег свечи. Она даже не знала, что они здесь есть.
— Не надейся, что улетишь сегодня вечером.
У нее свело живот.
— Почему?
— Аэропорт закрыт. Почти весь Париж закрыт, если на то пошло. Сильный снегопад. Вот почему стало можно зажечь свечи. Снег… — Он не договорил.
— Я поняла. Снег засыпал окно на крыше, так? Я уже гораздо спокойнее себя чувствую. Особенно потому, что свет горит.
Бастьен кивнул. Он сумел где-то раздобыть куртку, и ей показалось, что он сменил свою одежду, хотя и новая была все того же неизменного черного цвета. Что напомнило ей…
— Я не спросила — тут есть ванная? — поинтересовалась она. — Или мне придется воспользоваться снегом?
— Есть. Там только элементарные удобства, но она действующая.
Хлоя сползла с кровати еще прежде, чем он досказал последние слова.
— Где? — Теперь, когда она знала, что спасение близко, нужда стала гораздо более неотложной.
— Этажом ниже, прямо под нами. Придется идти без света — мы не можем рисковать, чтобы кто-нибудь заметил огонь.
Хлоя проглотила комок в горле. Ей уже лучше, напомнила она себе. Она успокоилась.
— Ладно.
Он задул свечи, и во внезапно наступившей тьме она услышала, как открылась дверь. Она опять сглотнула, потом чуть не подпрыгнула, когда он взял ее за руку.
Инстинктивно она попыталась выдернуть руку, но Бастьен держал ее крепко.
— Ты не найдешь это место без меня, — сухо добавил он.
Хлоя глубоко вздохнула, уже не отнимала руку.
— Конечно, — сказала она.
Его прикосновения ей помогали, хотя она не желала в том признаваться. В чернильной тьме они спустились по узкой лестнице к стене у старого камина. Дверь открылась, и он, вложив ей в руку крохотный фонарик, слегка подтолкнул в спину.
— Не включай его, пока дверь не закроется. Я подожду здесь.
Тут был и вправду самый минимум, но смывной бачок унитаза работал, в раковину лилась холодная вода, и на стене даже приткнулся квадратик зеркала. Она обошлась бы и без него — но любопытство родилось раньше ее, и потому, прополоскав рот и умывшись как сумела, она взглянула-таки в зеркало.
Она ожидала увидеть пустые глаза, бледное лицо, какие-то следы ужасов, через которые она прошла за последние дни. Вместо этого в зеркале была просто Хлоя — обычная, довольно привлекательная, и жутко прозаические веснушки, кошмар всей ее жизни, по-прежнему усеивали ее нос и скулы. Волосы выглядели нелепо, они торчали в стороны, окружая голову черным нимбом. Нет, вот уж святой она не была.
Хлоя набрала в грудь побольше воздуха, выключила фонарик, и вдруг сообразила, что понятия не имеет, как открыть дверь. Она тихонько постучала по ней, и дверь отворилась сама. Бастьена она не увидела, но на этот раз не подскочила, когда он взял ее за руку, и испытала почти что счастье, вновь оказавшись в крохотной безопасной комнатушке на чердаке.
Она забралась на кровать — комнатка была настолько мала, что, останься она стоять, ей пришлось бы соприкасаться с Бастьеном. Он вновь зажег свечи, сунул руку в пальто, извлек пистолет и положил его на стол. Она глядела на оружие, как на ядовитую змею. Но эта опасная штука была здесь для того, чтобы защитить ее, а не убить. По крайней мере она так надеялась.
— И что теперь? — поинтересовалась Хлоя.
— Теперь поедим, — ответил он, и ей чуть не захотелось его поцеловать. — Магазины почти все закрыты, но кое-что я все же нашел. И не говори мне, что в тебя еда не полезет, — еще как полезет. Ты еще не выпуталась из этой истории, и тебе понадобятся силы.
— Ничего подобного я не скажу. Я умираю от голода. Что ты принес?
Она даже не заметила, что он принес с собой бумажный сверток. Там была пара булочек, немного сыра, две груши и два кроваво-красных апельсина. А еще, разумеется, бутылка вина. Ей захотелось рассмеяться, но это было бы ничуть не лучше, чем заплакать. Она не сможет остановиться. Просто дыши глубже, напомнила она себе.
Он сел на другой край кровати, разложив между ними их скудный провиант. Единственной столовой принадлежностью был его карманный нож, но он ухитрился с его помощью открыть вино, а потом они передавали его друг другу, отрезая кусочки хлеба и сыра.
Груши были великолепны — спелые, сочные. Сок потек по подбородку Хлои, и она вытирала его салфетками, которые он тоже принес. Потом она осознала, что Бастьен наблюдает за ней со странным выражением лица.
Он передал ей бутылку вина. Больше пить было нечего, стаканов не было тоже, и ей не осталось ничего другого, как прижаться губами к горлышку, где только что были его губы. Хлоя сделала большой глоток, подождала, пока внутри разольется тепло, и, когда возвращала бутылку, их пальцы соприкоснулись. Она быстро отдернула руку и опять увидела, что он улыбается.
Когда они достаточно насытились, он убрал остатки еды с постели, сложив их на маленький стол рядом со свечами. Никто из них не притронулся к апельсинам, отметила Хлоя.
— Что дальше? — спросила она, откинувшись и опершись спиной о стену.