— Англичане. Очевидно, англичане. Тот, что приходил ко мне, монах Тото, из разведки. Я это понял.
— Монах Тото? Уже кое-что. Поподробнее опишите его.
— Как?
— Словно смотрите на икону. Представьте, что он уже висит перед вами.
Архиепископ, как мог, описал внешность монаха. Скорцени скрепя сердце, внимательно выслушал его.
— Вы давали обязательство сотрудничать с монахом Тото?
— Нет.
— Так «да» или «нет»?!
— Я же сказал «нет».
— Слишком невнятно, архиепископ. Сли-шком невнятно! Достаточно того, что я простил вам совершенно бездарно описанный портрет монаха Тото. Вы точно помните, что не подписывали обязательств сотрудничать с английской или любой другой разведкой? — один из стоявших рядом эсэсовцев схватил архиепископа за клок седеющих волос на затылке и запрокинул его голову, чтобы Скорцени удобнее было беседовать с ним.
— Зачем же вы так? Я ничего… Я ведь ни слова…
— Оставьте его! — сжалился Скорцени. — Значит, не подписали, наш прелюбообильный архиепископ.
«Прелюбообильный?! — ужаснулся Ориньяк. — Неужели ему тоже все известно?!»
— Не подписывал.
— Тогда подпишите. Мулла, текст обязательства. Поднимитесь. Сядьте за стол.
36
Диверсанты не стали ждать, пока Ориньяк, кряхтя и пыхтя, поднимется. Подхватив его под руки, оторвали от земли, перенесли к столу и почти швырнули в кресло. Тотчас же появился человек, одетый в форму офицера итальянской армии, и положил перед ним листок бумаги, на котором был отпечатан на итальянском и немецком текст обязательства.
Архиепископ знакомился с ним слишком долго и внимательно. Однако и Мулла тоже не терял времени зря. По очереди вмокая все пальцы его пятерни в подушечку с тушью, он оставлял их отпечатки у того места, где должна была появиться подпись.
— Вам что-либо неясно из того, что здесь написано? — вновь привел архиепископа в чувство громыхающий голос штурмбаннфюрера Скорцени.
— Значит ли это, что, получив подпись, вы даруете мне жизнь?
— А вы считаете, что СД существует лишь для того, чтобы коллекционировать отпечатки пальцев сановных покойников? Вы действительно так считаете, пре-по-доб-ный?!
— Что вы?! Упаси Бог.
— Упасать могу только я. Богу вы безразличны. Давно… безразличны. Когда должен прибыть к вам этот ваш «христианский брат»?
— Завтра, к шести вечера.
Скорцени и Мулла переглянулись. Они явно не ожидали, что визит будет нанесен так скоро.
— А не ошибаетесь, святейший? — усомнился Мулла, наклоняясь к архиепископу так, что чуть не касался лицом его лица. — Дорога, волнения…
— Он будет завтра, — впервые возмутился Ориньяк. Поняв, что убивать его пока не собираются, он заметно воспрял духом.
— И, конечно же, предварительно позвонит по телефону? — подключился Скорцени.
— Думаю, что да. Хотя о звонке мы не договаривались.
— Вы будете любезны с ним, как Иисус Христос с Иудой перед своим распятием. Или перед казнью они не виделись? Я вас спрашиваю, преподобный: непосредственно перед казнью Иисус и Иуда виделись?
Ориньяк растерянно смотрел на Скорцени. Он забыл, как там все происходило. Он просто не готов был ответить на его вопрос. Но дело даже не в этом. Архиепископа приводила в смятение и шокировала сама манера допроса.
— В общём-то да… Они виделись. Незадолго до казни.
— В Библии, знаете ли, все слишком туманно. Впрочем, это не имеет значения. Скажите вашему монаху, что у вас хорошие новости. Что вы ждете его. Он должен влететь в ваш дом на крыльях надежды. На крыльях, вы поняли меня?! Каким образом он будет улетать от вас — это уже наша забота. Вам все ясно?
— О да! Собственно…
— Во всех странах священники всех вероисповеданий отвратительно многословны, — поморщился Скорцени. — Тем не менее предоставляю вам редкую возможность проявить свое красноречие, описывая встречу с папой.
Скорцени уселся в кресло. Тотчас же появилась Лилия Фройнштаг и подала один бокал с вином Скорцени, другой — архиепископу. От штурмбаннфюрера не ускользнуло, каким плотоядным был взгляд, которым священник охватил фигуру девушки.
— Все, до мельчайших подробностей, — не дал ему возможности отвлечься Скорцени. — В каком зале он вас принимал? Как выглядят покои папы? Кто присутствовал во время беседы? О чем шла речь? Как папа реагировал на ваши предложения? В чем их смысл? Читайте, как проповедь. Не скупясь. У вас еще никогда не было столь внимательного прихожанина. Священнодействуйте, архиепископ Ориньяк, он же Шарден, он же спасенный папой старый греховодник, священнодействуйте…
37
Резкий телефонный звонок обрушился на него, словно секира палача. Он содрогнулся всем телом, подхватился, однако рука замерла над трубкой, будто над пылающей головней.
— Архиепископ Шарден?
— Да, это я.
— Ваш друг Тото.
Архиепископ взглянул на часы: без десяти восемнадцать. Смиренный христианский брат пытался быть пунктуальным.
— Слушаю вас.
— Нам стало известно, что визит состоялся. Нас верно информировали?
Архиепископ вопросительно посмотрел на стоящего рядом с ним Скорцени. Штурмбаннфюрер даже не удосужился вынуть из кармана пистолет. Ему и в голову не приходило, что Ориньяк способен предать их. Он просто нависал над приземистым архиепископом, подобно валуну, в любую минуту готовому обрушиться с вершины утеса.
— Верно, состоялся.
— И еще нам известно, что беседа выдалась крайне интересной для нас.
— Вы потрясаете своей осведомленностью, — Тото мог бы и уловить сарказм в тоне архиепископа.
Впрочем, Шарден вовсе не пытался подавать ему какой-то тайный знак. Он решил, что в игре двух разведок лучше оставаться посторонним наблюдателем.
Конечно, даже такая позиция не гарантировала ему спасения. Но шанс, шанс все же давала.
— Обычная информация, без которой убогому монаху трудно разобраться в том, что происходит в нашем грешном мире. Не станете возражать, если навещу вас?
— Вы ведь навестите даже в том случае, если я буду решительно возражать.
— Сутана вежливости, — признал Тото.
— Сохраним ее. Жду вас, вечно молящийся, убогий монах Тото.
Скорцени еще раз мысленно прошелся по расположению своих агентов. Они притаились, где кто мог. В доме их оставалось шестеро. Еще двое томились в небольшом флигеле. Трое притаились в кустах, в парке. Кроме того, один дежурил в машине, оставленной в двух кварталах от дома архиепископа. Скорцени полагал, что для столь заурядной операции людей более чем достаточно. Но похоже, пока что это всего лишь репетиция.
— Буду ровно в шесть, — уточнял тем временем Тото. — Удобно?
— В шесть так в шесть, — как можно беззаботнее согласился архиепископ, вновь посматривая на часы.
Он положил трубку и отчаянно перекрестился.
— Как считаете, в моей интонации не было ничего такого?..
— Похоронного? — спросил Скорцени. — Пока не наблюдается.
— Может быть, арестуете еще во дворе? Мне бы не хотелось, чтобы моя обитель оказалась оскверненной.
— Оскверненной? Чем? Арестом человека, который шантажирует вас? Вы удивляете меня, архиепископ. Вы меня просто удивляете.
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду не столько арест, сколько кровь, — чуть тверже уточнил Шарден, стараясь придать своему лицу как можно больше одухотворенности.
— Нет, вы слышали, Гольвег? — апеллировал штурмбанн-фюрер в пустоту, за ширмой которой, невидимый и неслышимый скрывался его агент. — Можете поверить, что эти чудовищные обвинения относятся ко мне?
— Кровью врага не оскверняют, кровью врага освящают жилище, — духом святым отозвался эсэсовец.
Скорцени осталось лишь указать на этот невидимый, почти божий глас рукой: «Вот, пожалуйста». И добавить:
— Тем более, когда речь идет о жилище римлянина. Да-да, истинного римлянина. Вы меня все больше и больше удивляете, архиепископ.
— Разве что вы имеете в виду осквернение изменой, — неожиданно все испортил Гольвег. — Тогда ясное дело.
38
Тото появился с опозданием на пять минут.
«Для англичанина это непозволительно, — возмутился Скорцени. — Когда работаешь с английской разведкой, полагаешься на пунктуальность ее сотрудников. Распустились».
Водитель остался в машине. Сотрудник, сопровождавший Тото, первым вошел во двор — калитка уже была открыта — и, пройдясь по аллейке, настороженно осмотрел его.
— Раньше Тото появлялся один. И был смелее, — дрожащим голосом засвидетельствовал архиепископ. — Вот что значит предчувствие.
— Хватит молиться, — прервал его Скорцени, скрываясь за дверью, уводившей из кабинета архиепископа в опочивальню. За другой дверью ангелом-хранителем витал Гольвег. Мулла залег на верхней площадке внутренней мраморной лестницы.
Все, казалось, было продумано. Однако в последнюю минуту, когда у ворот уже прозвенел звонок и Шарден пошел встречать гостя, Скорцени вдруг изменил свое решение, посчитав подслушивание под дверью недостойным себя. Вышел и спокойно уселся в кресло между камином и статуей какой-то святой, возможно, самой Девы Марии. В христианство, как и в святости иных религий, он старался не углубляться. Даже в тайны Шамбалы, таившей в себе кое-что поинтереснее библейских откровений вроде «Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его; Иуда родил Фареса и Зару от Фамари; Фарес родил Есрома; Есром родил Арама…»
На дальнейшее чтение Нового Завета Скорцени уже не хватало. В жизни, как он считал, ему многое удалось постичь, но почему подобные еврейские бредни половиной человечества почитались за Святое Писание — этого он постичь не мог. Тем не менее такое отношение к библейским святыням не помешало ему, взглянув на Деву Марию, на всякий случай проворчать: «Вы уж мадам, если что… Агенты иногда ведь и палят. Даже английские».
— Входите, входите! — добродушно пригласил он красавца Тото, на котором великолепно скроенная сутана из прекрасного антрацитово-черного сукна выглядела внушительнее, чем кираса на кирасире.