– Квеси! – заорал Фумели и побежал к Леопарду, потом остановился. Тронул его за плечо. Мне хотелось сказать: ступайте за дерево и кувыркайтесь, сколько влезет. Никто из нас не вспомнил про последнего скота, срущего в буше, пока не закричала девочка, привязанная к дереву. Тот пошел на нас, размахивая руками, когтищи его сверкали в отблесках огня. Он взревел громче льва, но что-то пресекло его рев. Он сам не понял, почему собственная пасть его не слушается, пока не глянул вниз, себе на грудь, и не увидел пронзившее ее копье. Взвыв напоследок, он рухнул лицом вниз.
Соголон переступила через его тушу и подошла к нам. Я зажег сухую палку и повел ею над ближайшим ко мне скотом. Хруст. О́го сломал шею малому с отрубленными руками-ногами. Лучшего для него и быть не могло: умереть быстро, – и никто не возражал. Девочка, едва мы спустили ее на землю, принялась кричать и кричала до тех пор, пока Соголон дважды не хлестнула ее по щекам. Все девичье тело покрывали белые полосы, но мне были известны знаки речных племен, и этот не принадлежал ни одному из них.
– Мы – подношение. Вам не надо было приходить, – выговорила она.
– Вы кто? – удивился Леопард.
Я был очень рад опять видеть его в человеческом обличье, сам не очень понимая почему. Разговор с ним все еще вызывал у меня раздражение.
– Мы славные подношения зогбану. Они живут рядом с нашими селениями, что стоят на их землях, и позволяют нам выращивать урожай. Меня растили ради этого…
– Ни одну женщину не растят на потребу мужчине, пусть он даже и зогбану, – сказала Соголон.
Я выдернул копье из убитого и ногой перевернул его тушу. Рога – большие, изогнутые, заостренные на конце, как у носорогов, – торчали по всей его голове и на шее, рога поменьше покрывали плечи. Торчали они во все стороны, эти рога, как вываленные в грязи космы у нищего бродяги. Рога шириной с детскую голову и длинные, как бивень, рожки короткие и толстые, рога, похожие на волосы, серо-седые, как и его шкура. Обе брови вросли в рога, а у глаз не было зрачков. Нос широкий и плоский, с волосьями, прущими из ноздрей, словно кусты. Толстые губы во все лицо, зубы, как у пса. По всей груди отметины шрамов, может, по счету всех его жертв. Пояс поддерживал набедренную повязку, на нем он подвесил детские черепа.
– Что это за бес?
Биби присел на корточки и повернул голову:
– Зогбану. Тролли из Кровавого Болота. На войне я их много видел. Ваш последний Король даже использовал их как берсеркеров[36]. Один хуже другого – и так каждый, – говорил он.
– Это ж никакое не болото, – говорю.
– Они кочуют. Дева эта тоже не отсюда. Эй, девочка, куда они идут?
– Я славное подношение Йех…
Соголон шлепнула ее.
– Bingoyi yi kase nan, – сказала девочка.
– Они едят человечину, – сказала Соголон.
Вот тут мы все и глянули на насаженную на вертел ногу над огнем. Уныл-О́го пинком отбросил ее.
– Так они странствуют, говоришь.
– Да, – кивнул Биби.
– Но она ж только что назвала себя жертвой ради позволения пользоваться их землей. Откуда же они?
– Тут неподалеку, – сказал Леопард. Он шел прямо ко мне, но смотрел на Биби. – И они не странствуют, они охотятся. Кто-то сказал им, что через эти леса будет проходить щедрый кус человечьего мяса. Мы.
Девочка вскрикнула. Нет, не завопила: в крике ее не было страха. То был призыв.
– На коней! – заорал нам Леопард. – И заткните этой девчонке рот!
Даже на бегу нам было слышно шуршание по бушу. Шорох доносился отовсюду, со всех сторон, и окружал все плотнее. Я ударил лошадь Фумели, и она ускакала. Соголон появилась верхом на своей лошади и ускакала. Я – за нею, резко ударив своего коня коленями по ребрам.
Биби скакал рядом со мной, сказал что-то или засмеялся, когда из темноты выпрыгнул зогбану и ударом дубины сшиб его с коня. Я не остановился – и конь Биби тоже. Я всего раз оглянулся и увидел, как зогбану, множество их, кучей наваливались на него, пока куча в холм не превратилась. Он не переставал кричать, пока его не придушили.
Я нагнал Соголон, но зогбану настигали нас. Один прыгнул на меня, но промахнулся, рога его располосовали круп моего коня. Тот взвился и едва не скинул меня. Двое вышли из кустов и принялись хватать его лапами. Полетели стрелы: первому в спину, а второму в грудь и в морду. Леопард теперь скакал на одной лошади с Фумели, криком призывая нас следовать за ним. Позади нас собрались зогбану – глазом не сочтешь, – они рычали, скалились, порой их рога сталкивались, отчего несколько скотов упали. По густому бушу они бежали едва ли не так же быстро, как и лошади. Один показался из кустов, наскочив мордой прямо на мой топорик. Я пожалел, что у меня меча нет. У Соголон он был, она рубила на скаку, словно бы расчищала путь в диком буше. Конь Биби без понукающего всадника отстал. Зогбану бросились на него всем скопом, так на моих глазах львы делали, охотясь на буффало. Я еще сильнее дал коню под бока: многие скоты все еще гнались за нами. Потом я услышал посвист: зип-зип-зип-зип – рядом. Кинжалы бросают. У скотов имелось оружие. Один попал Соголон в левое плечо. Она вскрикнула, но продолжала прорубаться правой рукой. Впереди я видел Леопарда, а перед ним – опушку и проблеск воды. Мы уже выбирались на опушку, как вдруг какой-то зогбану прыгнул на коня прямо позади меня и вышиб меня из седла. Мы с ним оба скатились в траву. Схватив меня за горло, скот принялся душить. Мясо они любят свежее, так я знал: убивать меня он не станет. Но очень постарается лишить сознания. Вонючее его дыхание рвалось из пасти белым парком. Рога у него были не очень большие и вроде помягче: видно, молодой, отличиться решил, себя показать. Я дотянулся до кинжалов и воткнул один прямо ему в ребра справа, а второй – в ребра слева, бил, бил, бил и бил, пока он не рухнул на меня и мне стало трудно дышать. Леопард стащил его с меня и крикнул мне: беги! Сам же обратился в зверя и зарычал. Не знаю, может, это и напугало их. Только к тому времени, как я до озера добрался, все уже сидели на широком плоту, в том числе и дева, и мой конь. Я, шатаясь, шагнул на плот, и в тот же миг мимо меня прыгнул Леопард.
Зогбану столпились на берегу, может, десять и еще пять, может, двадцать. Стояли так плотно, что казались одной широченной тварью из рогов и колючек.
Никто плот не толкал, но он отплыл. Впереди сидела Бунши, словно молилась в своей маленькой келье в отрешении от всего мира – гори он синим огнем.
– Ты испытываешь нас, ночная ведьма, – сказал я.
– Она этим не занимается, – сердито выговорила Соголон.
– Не в том вопрос был!
Бунши же не сказала ничего, а сидела себе, будто молилась, а я знал: ничего подобного.
– Мы должны вернуться за Биби.
– Он умер, – произнесла Бунши.
– Нет. Эти твари держат своих жертв живыми, чтобы есть мясо свежим.
Бунши поднялась и повернулась ко мне лицом.
– Не сообщаю тебе ничего, чего ты сама не знаешь. Тебе заботы не хватает, – сказал я.
– Он раб. Его назначение – умереть на служ…
При этих словах я вскочил:
– А ты, скорее всего, мать собственной сестры. По рождению он благороднее тебя.
– Ты говоришь против течения…
Бунши повела рукой, и Соголон умолкла.
– Есть кое-то поважнее, чем…
– Чем что? Раб? Мужчина? Женщина? Все на этом плоту думают: я, по крайности, лучше этого раба. У скотов дни уйдут на то, чтобы убить его, тебе это известно. Они будут резать его, прижигая каждую рану так, чтоб он не умер от болезни. Ты знаешь, как людоеды действуют. И все ж есть кое-что поважнее.
– Следопыт.
– Он не раб!
Я нырнул в воду.
На следующее утро я очнулся в чахлом коричневом кустике с прижатой к груди рукой. Девочка из той, прошлой, ночи. Часть ее раскраски уже смылась. Она охватывала и ощупывала меня, как железную гирю, потому как видела одну лишь бронзу. Я оттолкнул ее. Она поползла на другой конец плота прямо под ноги Соголон, а та стояла, как капитан, держа в руке копье, как посох. Солнце, похоже, уже взошло: у меня кожа сильно нагрелась. Тогда я вскочил:
– Где Биби?
– Ты не помнишь? – проговорила Соголон.
И, пока она произносила это, я вспомнил. Обратное плавание в воде, что казалась скользкой пеленой, берег, уходящий все дальше и дальше, но я даю выход ярости, чтобы добраться туда. Зогбану ушли обратно в буш. Топориков у меня нет, один нож всего. Шкура зогбану под рукой кажется древесной корой, но у ребер она мягка, и, как у всех животных, можно и глаза им вырвать.
Чьи-то старческие пальцы легли мне на руку. Пальцы черные, как ночь.
– Бунши, – выдохнул я.
– Твой друг умер.
– Он не умер просто потому, что ты говоришь, что он умер. Или потому, что ты не считаешь, что его стоит спасать.
– Я вовсе не это имела в виду. Следопыт, они вышли на охоту за едой, а мы забрали у них последние припасы. Они не станут есть мальца, у кого сломана шея.
– Все равно я пойду.
– Даже если это означает твою смерть?
– Тебе-то что до того?
– Ты все еще человек, от кого великая польза. Эти твари наверняка убьют тебя, а какая будет польза от двух мертвых тел?
– Я пойду.
– Знаю. Но если уж тебе приспичило, по крайней мере, не будь видим.
– Ты нашлешь скрывающее заклятье?
– Разве я ведьма?
Я обернулся, подумав, что она ушла, пока влага не просочилась между пальцев моих ног. Луна подтягивала озеро на берег, я уверен. Потом вода поднялась мне до лодыжек, но обратно в озеро не утекла. Озерной воды не было вовсе, просто что-то черное, прохладное и сырое ползло вверх по моим ногам. Меня охватил страх, но всего на миг, и я дал ей укрыть себя. Бунши натянула свою кожу мне на икры до колен, вокруг и выше, укрыла мои бедра и живот, не пропуская ни кусочка моей кожи. По правде, мне это совсем не нравилось.
Она была холодна, холоднее озера, и все ж, глядя вниз, я хотел оказаться в озере, только чтобы увидеть себя подобием ее. Она дотянулась до моего горла и сдавила его так туго, что я шлепнул ее.