Я принял в сторону и продолжал шагать, но бык встал у меня на пути. Я в сторону двинул – и он тоже. Опять и опять оглядывал меня сверху донизу и, могу поклясться богами, демонами и речными духами, смеялся. Он подошел поближе и отступил на шаг назад. Если б бык хотел убить меня, я уже давно бы с предками прогуливался. Подойдя поближе, он подцепил рогом занавеску, в какую я обернулся, и сдернул ее, так что я закрутился и упал. Я обругал этого быка, но занавеску поднимать не стал. К тому ж раннее утро, кто меня увидит? А если кто и увидел бы, я мог заявить, что меня разбойники ограбили, когда я в реке купался. Через десяток шагов после арки я оглянулся и увидел, что Буффало идет за мной следом.
Вот правда: Буффало оказался отличнейшим спутником. В Конгоре даже старухи спят допоздна, так что если и оказывалась на улице какая душа, то из тех, что никогда не спят. Пальмовой водки выпивохи и балдеющие от пива масуку чаще наземь валились, чем вставали. Я мигом отводил взгляд всякий раз, когда мы проходили мимо таких, а те таращились на голого мужика, что шагал рядом с буффало, да не так, как с собачками гуляют, а как люди с людьми прогуливаются. Один мужик, кто растянулся на спине посреди дороги, повернулся, увидел нас, вскочил и припустил бегом – прямо в стену.
Река затопила берега за четыре ночи до того, как мы пришли, и Конгор вновь вот уже три луны как был островом. Я разрисовывал себе грудь и ноги речной глиной, а бык лежал в траве и жвачку жевал, качая головой вверх-вниз. Я нанес узор вокруг левого глаза, вверх до самых волос, вниз до скулы.
– Откуда ты, любезный Буффало?
Бык повернул голову на запад и повел рогами вверх-вниз.
– С запада? У реки Буки?
Бык покачал головой.
– Еще дальше? Из саванны? Да разве есть там пригодная вода, Буффало?
Бык покачал головой.
– И потому ты бродишь? Или есть другая причина?
Бык кивнул: есть.
– Уж не вызвала ли тебя эта чертова ведьма?
Бык покачал головой.
– Тебя Соголон призвала?
Бык кивнул: да.
– Когда мы были мертвыми…
Бык поднял взгляд и фыркнул.
– Говоря «мертвыми», я не имел в виду умершими, я хотел сказать, когда в сознании Соголон мы были мертвы. Она сказала, что нашла других. Ты один из ее других?
Бык кивнул: да.
– И ты уже ясно представлял себе, как я одет. Должен сказать, что ты особенный буффало.
Мы ушли в буш, бык хвостом отгонял мух. Шагах в пятидесяти я услышал тяжелую поступь пробиравшегося в траве мужчины и сел на берегу, опустив ноги в речку. Он подобрался ближе, я вытащил нож, но не обернулся. Холодная сталь клинка ткнулась мне в правое плечо.
– Скверный мальчишка, как с делами-то управляешься?
– Управляюсь-то прекрасно.
– Ты потерялся? По виду похоже на то.
– Это такой у меня вид?
– Ну как же, соратник, мечешься тут рысью, личность твоя никакой одежкой не прикрыта, словно ты безумец, или мальчиков любишь, или козел похотливый, или – кто?
– Просто ноги в речке мою.
– Значит, ты ищешь квартал педиков.
– Просто мою ноги в этой речке.
– К кварталу педиков… Это куда ж теперь? Подержи уздечку. Нет тут кругом никакого квартала педиков. Эй, а ты уверен, что правду говоришь? Потому как я в прошлый раз в квартале педиков своими глазами видел твоего отца и твоего деда.
Он шлепнул меня по скуле плашмя мечом. «Вставай!» – велел. По крайности, не собирался зарубить меня без боя. Ниже меня почти на голову, зато в белом снизу, в черном поверх – Семикрыл. Первой мыслью у меня было наплевать на его злость и спросить, зачем Семикрылы собираются, коль скоро даже мудрая Соголон о том не знает. И тут он, понизив голос, кое-что мне сказал:
– Знаешь, что мы делаем с такими, как ты?
– Что?
– Кому хочешь, чтоб я голову твою послал, детоложец?
– Ты не прав.
– Как это не прав?
– В том, что я детоложец. По большей части как раз мальчики меня имеют. Слышь, но тут один попался, лучший за много лун, до того тугой, что, поверишь, пришлось кукурузную кочерыжку вставлять, чтобы дыру расслабить. Потом кочерыжку я съел.
– Я те сперва яйки отрублю, а после башку, а что останется, после в речку сброшу. Как тебе такое нравится? И когда обрубки твои поплывут по реке, народ станет пальцами казать да приговаривать, гля-кось, вроде как шога-детоложец в воде кувыркается, не пейте из реки, не то сами детоложцами станете. Брось нож.
Я посмотрел на этого бойца ростом не выше мальчика, кто спутал понятия «толстый» и «мускулистый» и обвалял в дерьме мое тихое утро. Бросил нож, что в руке был, и тот, что к ноге пристегнут.
– С каким бы удовольствием я сейчас солнце поприветствовал, а потом и попрощался с ним без того, чтоб человека убивать. – Он рассмеялся.
– За Песочным морем есть народ, они каждый год у себя, где живут, праздник устраивают и место свободное оставляют для призрака, человека, что когда-то был живым, – сказал я.
– Может, мне стоило бы пришибить безумный твой язык, а не твое порочное распутство.
Наемник размахивал передо мною мечом, но я с места не тронулся. Он шагнул вперед как раз тогда, когда что-то мягкое пхнуло его сзади в шею.
– Ишачья ж ты тетка!
Он круто развернулся, и в этот момент Буффало опять фыркнул носом, залепив слизью лицо вояки. Тот, оказавшись глаза в глаза с быком, вздрогнул. Не успел вояка и меч поднять, как Буффало подхватил его на рога и забросил в траву. Вояка не сразу, но все ж сел, тряхнул головой, поднялся на ноги и поковылял прочь, когда Буффало опять подогнал его.
– Ты не торопился. Я мог бы хлеб испечь.
Бык потрусил мимо, на ходу шлепнув меня по щеке хвостом. Я рассмеялся.
Когда я вернулся, дом уже пробудился. Буффало склонился к траве и утонул в ней головой до земли. Я заметил, что он ленив, как старая бабка, и в ответ услышал посвист рассекшего воздух хвоста. В уголке у центрального входа сидела Соголон с мужчиной, как я предположил, с домовладельцем. От него исходил аромат бизабола, дорогого благовония из земель за Песочным морем. Белая чалма укрывала голову и подбородок довольно плотно, чтоб можно было кожу разглядеть. Белый наряд с узором в виде колосьев просо, а поверх накидка цвета темного кофе.
– Где девочка? – спросил я.
– Там, на какой-то улице, терзает какую-то женщину, потому как одежда по-прежнему вызывает в ней восторг. Настоящая старая подруга, каких она в жизни своей не видела, – произнесла Соголон.
Мужчина кивнул прежде, чем я догадался, что она говорила не со мной. Он пыхнул своей трубкой, потом передал ее Соголон. Клуб дыма из ее рта я бы за облако принял, до того он был густым. Палочкой она начертала на земле шесть рун и чертила седьмую.
– И как Следопыт уживается с Конгором? – спросил мужчина, все еще не глядя на меня. Я подумал, что он с Соголон говорит в той грубой манере, в какой богачи и влиятельные люди способны говорить о тебе прямо у тебя под носом. «Слишком недолог еще день, чтоб заставлять людей испытывать тебя», – сказал я про себя.
– Он не следует конгорскому обычаю и не прикрывает ничего, кроме змия своего, – сказала Соголон.
– В самом деле. Тут женщину выпороли… семь дней назад? Нет, восемь. Ее увидели выходящей из дома мужчины, не бывшего ей мужем, без верхней одежды.
– А что с мужчиной сделали? – подал я голос.
– Что?
– С мужчиной? Его тоже выпороли?
Важный лорд уставился на меня так, словно я взял да и заговорил на одном из языков речных народов, какого сам не знал.
– Когда пойдем к тому дому? – спросил я у Соголон.
– Ты прошлой ночью не ходил?
– Не к дому Фумангуру.
Она отвернулась от меня, но этим двоим от меня просто так не избавиться.
– Этот великий мир передвигается на крокодильей спине, Соголон. Дело не только в Конгоре и не только в Семикрылах. Людям, не воевавшим с тех пор, как принц только родился, намекают, что они должны взяться за латы с оружием и собраться. Семикрылы собираются и в Миту, как и другие воины под другими названиями. Малакал, откуда вы уехали, и долина Увомовомвомово в равной мере в блеске железа и золота доспехов, копий и мечей, – рассказывал лорд.
– И посланники бродят в каждом городе. Не от жары пот, а от волнения, – сказала она.
– Это мне известно. Пять дней назад четверо из Веме-Виту прибыли на переговоры, ведь для разрешения споров все приезжают в Конгор. С тех пор их никто не видел.
– О чем спорят?
– О чем спорят? На тебя не похоже быть глухой к движению людей.
Она рассмеялась.
– Правда такова. За годы до того, как мать этого мальца-худышки растопырила свою кака, чтобы выссать его, как раз перед тем, как отмечали мир на бумаге и железе, Юг откатил обратно на юг.
– Да, да, да. Они отступили на юг, но не весь Юг, – сказала Соголон.
– Старик Кваш Нету кинул им остатки войны, как две кости.
– Я была только в Калиндаре и Увакадишу.
– Но Увакадишу никогда не нравились те договоренности, совсем нет. Говорят, Кваш Нету предал их, он продает их в рабство Южному Королю. Они годами лаялись, и этот новый Король…
– Этот новый Король выглядит так, словно он слышит, – сказала она.
– И все это движение на север заставляет Юг грохотать. Соголон, слух прошел, что голову безумного Короля опять бесы загадили.
Это злило меня все больше и больше. И он, и она говорили то, что каждый из них уже знал. Даже не обсуждали, не рассуждали, не спорили или повторяли, а завершали мысли друг друга, словно беседовали не друг с другом, но по-прежнему и не со мной. Может, беседовали они с землею и небом.
– Земля с небом уже достаточно наслышались, – произнесла Соголон.
– Вы говорите о королях, войнах и слухах о войне, как будто это кого-то трогает. Ты всего лишь ведьма, тут – чтоб мальца найти. Как и все, за исключением его, – сказал я, кивая на домовладельца. – Он знает хотя бы, зачем мы под его крышей? Видишь, я тоже могу говорить, не глядя на человека, будто его и нет рядом, – сказал я.