– Ты владыку нашего дома перепугала, – сказал я.
– Для меня он никакой не владыка, – сказала Бунши и стекла с потолка по стене на пол. Я стоял, замерев: эта черная масса, ползущая с потолка, не обещала мне ничего приятного.
– Не думаю, чтоб мне хотелось узнать, кто твои владыки, – усмехнулся я. – Может, ты сама себе владычица.
– И все ж ты так нежен с этим великаном, – заметила она.
– Зови его О́го, а не великан.
– Благородное дело выслушать человека, что пред всем миром обнажает свою совесть.
– Ты выслеживала нас, речная ведьма?
– Для тебя всякая женщина ведьма, Волчий Глаз?
– И что тогда?
– Все, что ты знаешь про женщин, это как твоя мать скакала вверх-вниз на члене твоего деда, а вот винишь в том ты весь женский род. День, когда умер твой отец, был для твоей матери первым днем свободы, пока дед твой опять не поработил ее. А ты только и делал, что смотрел, как женщина страдает, и винил ее в том.
Я пошел к двери. Не собирался больше слушать такое.
– Это все охранные руны, – сказал.
– Откуда ты знаешь? Сангома. Ну как же. Она покрывала ими стволы деревьев, одни вырезала, другие клеймом ставила, некоторые оставляла висеть в воздухе и на облаках, еще и на земле чертила. Только она была Сангома. Жить, как она, значит знать, что злобные силы денно и нощно готовы прийти за тобой. Или духи-уродцы.
– Кому Сангома плохо делала?
– Я Соголон имела в виду, а не ее.
– Понавыдумывала ты про нее всякого. – Я подошел к окну и дотронулся до отметин, покрывавших всю раму. – А это не руны.
– Это символы, – сказала Бунши. Я знал, что это символы. Как и те, что были на напавшем, заявившемся в окно мальчика-шлюхи. Как и на записке, какой была обернута лапка голубя. Но не в точности такие же письмена, с уверенностью сказать я не мог. – Ты видел их раньше?
– Нет. Она писала руны, чтоб не дать духам прийти. Зачем бы ей символы понадобились?
– Ты задаешь слишком много вопросов.
– Ответы мне не нужны. Только сегодня я ухожу, до восхода солнца.
– Сегодня? Тебе нужно, чтобы я сказала, что это слишком рано?
– Слишком рано? Уже луна прошла и еще несколько дней. Луну зря потратили в лесу, куда никому не стоило соваться. Мы с О́го уходим нынче вечером. И любой, кому захочется. Может, Буффало.
– Нет, Волчий Глаз. Тут еще кое-что необходимо выяснить. Побольше, чтоб…
– Чтобы что? Я тут затем, чтобы найти ребенка, забрать свое золото и идти искать очередного пропавшего мужа, что и не думал пропадать.
– Есть такое, чего ты даже не знаешь, что не знаешь.
– Я знаю, куда ребенок направляется.
– Держишь это в тайне?
– Рассказываю, кому, как я считаю, нужно знать. Может, вы послали нас с заданием, ожидая, что у нас не получится. Ладно… кто б ты ни была, я, по правде, не ведаю… Нынче как твое братство строится? Найка и его баба…
– У нее есть имя.
– Етить всех богов, если мне есть дело помнить его. И потом, они первые отправились, мы еще из долины не выбрались. Леопард ушел, а с ним и Фумели, пусть от этого малого и невелика польза, а теперь и твоя Соголон пропала неведомо куда. Вот она, правда. Во всяком случае, я смысла не видел всей оравой одного ребенка искать. Да и никто из нас не видел. Ни Найка, ни котяра, ни ты, ведьма.
– Мысли как мужчина, не как дитя, Следопыт, такое задание не для одного-двух.
– И тем не менее у вас – двое. Если вернется Соголон и изъявит желание, то нас будет трое.
– Один, трое или четверо вполне могут оказаться ни одним. Если бы мне только и нужен был бы кто-то, кто ребенка найдет, Следопыт, я б наняла две сотни ищеек с их собаками. Два вопроса, можешь выбрать, на какой отвечать первым. Считаешь ли ты, что похитители вручат тебе мальца просто потому, что ты скажешь: вот он я, отдайте мне мальчика?
– Они…
– Неужто Следопыт такой болван, что полагает, что я единственная, кто ищет этого ребенка?
– Кому еще его искать?
– Тому, кто наведывается в твои сны. Кожа, как деготь, волосы рыжие, когда видишь его, слышится хлопанье черных крыльев.
– Я этого человека не знаю.
– Он тебя знает. Его зовут Аеси. Он в подчинении у Северного Короля.
– Зачем ему наведываться в мои сны?
– Сны твои, не мои. Есть у тебя что-то, что ему нужно. Он тоже вполне может знать, что ты нашел мальца.
– Расскажи мне побольше об этом человеке.
– Черный маг. Колдун. Советник Короля. Из старинной плеяды монахов, начавших заниматься тайной наукой и вызывать духов, за что были изгнаны из ордена. Король советуется с ним во всем, даже в какую сторону плюнуть. Знаешь, почему Кваша Дара зовут Королем-Пауком? Потому что во всем он двигается на четырех руках и четырех ногах, не считая того, что две из каждой пары принадлежат Аеси.
– Зачем ему нужен малец?
– Мы уже говорили об этом. Малец – доказательство убийств.
– Тела убитых недостаточное доказательство? Или кто-то считает, что жена Фумангуру сама себя пополам разрезала? Кто этот мальчик?
– Этот мальчик последний сын последнего честного человека на все десять и еще три королевства. Я непременно спасу его, пусть это станет последним, что я сделаю в этом мире или в другом.
– В третий раз я спрашивать не буду.
– Да как ты смеешь спрашивать меня о чем-то! Кто ты такой, чтобы требовать от меня разъяснений? Уж не хозяин ли ты теперь надо мной, это так тебе бы хотелось? – Глаза у Бунши выпучились, на затылке у нее плавник вырос.
– Нет. Ничего бы мне не хотелось, кроме как отдохнуть. Устал я от этого. – Я повернулся и пошел из комнаты. – Я ухожу через два дня.
– Не сегодня?
– Не сегодня. Похоже, что-то еще есть, что мне надо узнать.
– Где малец? Сколько лун до него добираться? – спросила она.
– Никогда не говори больше о моей матери, – выговорил я.
В ту ночь мне опять снились джунгли. Сон для меня новый, в нем я спрашивал себя, почему я в нем и почему сон о деревьях, кустах и горьких каплях дождя. И почему я двигаюсь, а не шагаю, почему знаю, что что-то откроется на поляне, или в зеркале лужи, или в одиноком крике одинокого призрака птицы. Откроется что-то, что мне уже известно. Сангома как-то рассказывала мне, что, если снятся джунгли, значит, найдешь в них нечто сокрытое в бодрствующем мире. А сокрытым может оказаться вожделение. Знание, оно в листьях, в почве, в тумане, в жаре густой, как призрак, и это джунгли, потому как джунгли единственное место, где все можно переждать под прикрытием большого листа. Джунгли находят тебя, тебе нельзя искать их, – как раз поэтому все попавшие в джунгли ищут для себя ответа, зачем они тут. Только поиски смысла сведут с ума, и это тоже говорила Сангома. Вот и не искал я смысла, когда Дымчушка первой подбежала ко мне, потом пробежала мимо, не потому что внимания на меня не обращала, а оттого, что так привыкла к моему присутствию. И в джунглях был мужчина, кого видел я только по волосам на руках и ногах. Он касался моего плеча, груди, живота, склонил лоб вперед, чтобы ткнуться им в мой лоб, потом подхватил два копья и ушел. Жирафленок стоял, широко расставив ноги, а безногий малыш, свернувшись колобком, катался между ними. Песчаная заплатка посреди буша вдруг моргнула, потом улыбнулась, и из песка поднялся Альбинос, словно он вышел из него, а не просто прятался в нем. Потом он взял копье и пошел искать человека, для кого у меня не было имени, но все равно на душе было тепло от мысли, что я не знаю его имени. Я уже перестал шагать, но по-прежнему шел, а Дымчушка уселась мне на голову и попросила: «Расскажи мне сказку про муравья, гепарда и волшебную птицу», – и я слышал каждое сказанное ею слово.
Призрак знает, кого пугать. Солнце катится к полудню, мужчины и женщины хватают детей и разбегаются по домам, закрывают окна и задергивают шторы, ведь в Конгоре полдень и есть ведьмачий час, час зверя, когда от жары трескается земля и выпускает сквозь щели семь тысяч бесов. Перед бесами у меня страха нет. Пошел на юг, потом повернул на запад по разграничивающей дороге к кварталу Нимбе. Потом по кривой улице двинул на юг, по переулку на запад и снова на юг, пока не дошел до Большой архивной палаты.
Конгор был хранителем документов для всего Северного Королевства и большинства свободных государств, и Архивная палата была открыта для любого, кто обозначит цель своих поисков. Однако никто не приходил в большие залы этого здания, не уступающего по высоте ни одному дворцу в Конгоре, где на пять высоких этажей уходили полки с уложенными один на другой свитками. Архивная палата походила на дворец из облаков в небе: народ был доволен, что он существует, и не думал даже, чтоб когда-нибудь в него зайти, хоть когда-нибудь почитать книгу или документ, а то и вовсе близко подходить к зданию. По пути к нему я надеялся встретить какого-нибудь демона или духа какого, кто утолил бы голод двух моих новеньких топориков. Мне вправду хотелось драки.
Никого здесь не было, кроме старичка с горбом на спине.
– Я ищу документы великих старейшин. В том числе и налоговые отчеты, – сообщил я старичку.
Тот не отрывал глаз от больших карт, над которыми стоял.
– Ох уж эта молодежь, пылу и гонору столько, что аж яйца распирает. Значит, этот великий Король, кто велик только лишь в эхе своего голоса, а стало быть, и не великий вовсе, покоряет землю и объявляет, мол, теперь это моя земля, перечерчивает карты, а вы, молодые люди с папирусами и чернилами для перечерчивания старых карт на новые, забываете целые земли, будто боги загробного мира разверзли дыру в земле и целую территорию засосали. Гляди, болван. Гляди! – Архивариус сдувал пыль с карты прямо мне в лицо.
– По правде, я и не понимаю, на что гляжу.
Старичок насупился. Я не мог разобрать, седы ли его волосы от старости или от пыли.
– Гляди в центр. Разве не видишь? Ты что, слепой?
– Нет, раз тебя вижу.
– Не надо грубить в этом великом зале и срамить тех, из кого ты на свет вышел.