– Нет. Но ты прав. Он пытался из меня зомби сделать и обратно к себе в комнату затащить. Потом ему надо было выпустить голубя: дать кому-то знак, что я у него. Голубя я сам выпустил. Поверь, префект, ждать недолго пришлось: в комнату забрался мужчина, при оружии, только, думается, он пришел забрать меня, а не убивать.
– Забрать куда? К кому?
– Я убил его, не успев выяснить. Одет он был как префект.
– Ну и наследил ты трупами, Следопыт. Из-за тебя скоро весь город провоняет.
– Я сказал, он одет был как п…
– Я слышал, что ты сказал.
– Труп свой он не оставил. Попозже я тебе расскажу еще об этом. А сейчас вот про что. Когда он умер, я видел, как что-то вроде черных крыльев отлетело от него.
– Разумеется. Что за история без прекрасных черных крыльев? Какое это все отношение имеет к мальцу?
– Я ищу мальца. Затем я и тут. Один работорговец нанял меня и кое-кого других, чужаков в твоем городе, для поисков мальца. Поначалу вместе были, но большинство пошло своим путем. Но и другие ищут мальчика. Нет, не те, кого работорговец нанял. Не скажу, идут ли они по нашим следам или на шаг впереди нас. Они уже и раньше пробовали убить нас.
– Ну, когда доходит до убийства, ты слабину не даешь, Следопыт.
– Нас послали сюда с целью. Взглянуть, откуда его забрали, да, но больше понять, куда они ушли.
– А-а. Многого ты мне все еще не рассказываешь. Скажем, кто эти самые «они»? Были ли там люди, пришедшие убить его, и люди, что явились спасти его? И если явившиеся спасти и забрали его, то что тебе до того? Не безопасней ли ему с ними будет, чем с тобой?
– Те, что спасли его, его потеряли.
– Разумеется. Может, те же люди его и ведьмам продали.
– Нет. Но они не тем людям доверились. Только вот что. По-моему, я знаю, где он, этот м…
– Все равно со смыслом не вяжется. Мне другое представляется.
– Ну да.
– Да, представляется.
– Мир в ожидании.
– Твой Фумангуру, кому ты так веришь, был участником незаконных ремесел или торговли. Тут без разницы: и то и другое заканчивается продажей, насилиями или убийствами. Себе он отрыл норку, до того глубокую и широкую, что сам в нее и свалился. То было чистое убийство, поголовное убийство всех, кроме мальчишки. До тех пор, пока малец жив, все счеты не сведены. Вот что за люди гоняются за ним.
– Толковый довод. Вот только большинство и знать про того мальца не знает. Даже ты не знал, пока я тебе не рассказал.
– Тогда что же?
– Он оберегал мальца. Прятал его. Тот тогда еще совсем младенцем был. Тебе следует знать, что я знаю, кто такой этот мальчик. Никаких доказательств у меня нет, но, когда они будут, он окажется именно тем, кем я его считаю. А до той поры… Что вот это такое? – и я вручил Мосси полоску бумаги, какую с голубя снял.
Он поднес ее к самому носу, потом отвел подальше от лица.
– Тут та же письменность в символах, что и в петиции. Написано: «Новости о мальчике, приходите сразу».
– Тот префект, что убить меня пытался, такие же у себя на груди выписал.
– Эти?
– Ясно, что не эти. Но начертание такое же.
– Ты…
– Нет, не помню. Но Фумангуру пользуется их языком.
– Вот загадка, Следопыт. Чем больше ты рассказываешь, тем меньше я понимаю.
– Это все было? Все, что Фумангуру написал?
Он опять порылся в бумагах. Еще два листа отдавали прокисшим молоком. Он водил рукой по каждому символу, пока я читал их.
– Это указание, – сказал он. – «Отвезите его в Миту под надзор одноглазого, идите через Мверу[46], и пусть оно поглотит ваш след». Вот что тут говорится.
– Ни один человек не возвращался из Мверу.
– Это правда? Или старые кумушки болтают? Конец написанного для меня неразборчив.
– Зачем бы ему отправлять его туда? Он тоже мужчиной станет, – сказал я.
– Кто мужчиной станет?
– Я сам с собой говорил.
– Не было матерей, кто учили бы тебя, что это невежливо? Ты сказал, что знаешь, кто он такой, ребенок этот. Кто он? – Я взглянул на него. – Потом расскажи, кто гонится за ним и почему.
– Это значило бы рассказать тебе, кто он.
– Следопыт, так я не смогу тебе помочь.
– Кто просил тебя помогать?
– Разумеется, боги должны улыбаться тому, как далеко ты зашел своими силами.
– Послушай. Их трое было, тех, кто нанял меня искать этого ребенка. Работорговец, речной дух и ведьма. Все вместе они до сих пор поведали мне пять историй про то, кто такой этот ребенок.
– Пять врак, чтобы найти его или спасти его?
– И то, и другое. Ни то, ни другое.
– Они хотят, чтоб ты спас его, но не желают, чтоб ты знал, кого спасаешь. Не ты ли тот, кто выдаст его?
– Я все гадал, как префект относится к людям нанятым.
– Нет, ты гадал, как я отношусь к тебе. – Он принялся расхаживать вокруг бумажных кип, за целой стеной из них. Я расслышал, как он слегка приволакивает одну ногу: хромоту он скрывал хорошо. – Только ведь это архивная палата, разве не так? – спросил Мосси.
– Это твой город.
– Кто ведет летопись жизней королей? – Обернувшись, я указал на стол архивариуса позади.
Вечером он не вернется, наверняка. В той книге тоже были страницы, грубо сшитые и неровные, под кожаной обложкой, усыпанные пылью больше, чем остальные. Летопись Кваша Дара вплоть до того дня. Его имя – на одной линии с двумя его братьями и одной сестрой. Один брат женился на дочери Королевы Долинго – для установления союза. Один женился на вдове мелкого вождя, владевшего небольшими землями, но богатейшими пастбищами. Старшая сестра значится первой среди женщин, и тут говорится только, что она посвятила свою жизнь служению Вапе, богине земли, плодородия и женщин, после того как ее муж, принц из Джубы, принял смерть от своей собственной руки, поразившей заодно и их детей. В летописи ничего не говорится, куда она подевалась, ничего о крепости в горах.
– А как с древними королями? Королями прежних веков? – заговорил Мосси. – Гриоты. Даже при наличии письменного слова подлинную оценку получает король тогда, когда люди сохраняют его историю в памяти, слагают о ней песни и стихи или когда люди собираются послушать восхваления знаменитых людей. Вот мое предположение. Письменные свидетельства о королях появились только во времена Кваша Нету. Остальное принадлежит только голосам гриотов. И тут закавыка. Те, кто воспевает деяния королей, состоят у Короля на службе.
– О как.
– Есть и другие. Гриоты, чьи сказания о королях Королю не известны. Люди, что пишут тайные стихи, люди с песнями, какие их под казнь подвели бы, и песнями запрещенными.
– Кому ж им их петь?
– Себе самим. Есть люди, что считают, что правда нужна только на службе истины.
– Мертвые, значит, люди, увы.
– Большинство. Зато есть гриота два, а может, и три, чьи песни уходят в прошлое на тысячу лет.
– Они не утверждают, что и сами тоже уйдут на тысячу лет?
– Ты почему хромаешь?
– Что?
– Так, ничего.
– О, дитя таких капризов судьбы. Знаешь, Следопыт, ты в этом уж слишком далеко зашел и не раз даже такое молол, чего остерегаться следовало бы.
– Какое такое?
– Ты в речах козни плетешь против того, кто все еще твой Король. Или утверждаешь, что как префект я его прислужник.
Я давно уже на меч его поглядывал. Нападай на врага первым – он к такому привык. Однако он повернулся ко мне спиной и стоял, разглядывая груду книг.
– Фумангуру в своих записях, как их ни называй, против Короля, и, поскольку его убили, ты воображаешь, будто он безупречен. Обрати взор свой на мир так, как это делаем мы, префекты. Ты уже рвешься спросить, что я имею в виду. Имею я в виду вот что. Чаще всего, если стучится к человеку в дверь самое гадкое злодеяние, так это потому, что он сам пригласил его зайти.
– Стало быть, всякая смерть находит жертву, какая ее достойна. Ты воистину префект.
– Какой же женой ты станешь для кого-то в один прекрасный день.
Я даже взгляда его не удостоил.
– Ты уж поступай, как начальство твое поступает, и сочти это дело закрытым. Послушай меня. Раз сюда открыто может войти всякий и раз я непричастен ни к какому преступлению, будь здравым служакой Конгорского комендантского Войска и проваливай.
– А ну попридержи…
– Разве мы с нашим делом не покончили, префект? Есть ребенок, про кого ты не веришь, что он жив, петиция, какая, по-твоему, ничего не значит, а в ней про Короля, кому ты служишь и кого считаешь безупречным и никак не связанным с чередой событий, каких не было, или даже если и были, то ничего не значили. Все вокруг человека, всю семью которого зверски убили из-за того, что он впустил к себе в дом змия, приняв его за домашнее животное, а тот его и цапнул. Разве это не все, префект? Удивляюсь, что ты еще тут. Давай-ка разминемся, префект. Ступай себе.
– Вот уж не тебе выпроваживать меня.
– Ой, да обделайтесь все боги! Тогда оставайся. Уйду я.
– Забываешь, кто власть в этом зале, – произнес он, обнажая меч.
– Ты – власть над такими же, как ты. Где же они, твои черно-голубые зомби?
Выставив меч, он пошел на меня. Шелестящий посвист метнулся меж нами, и мы оба отскочили от вонзившегося в пол копья. Расписанного черно-голубым.
– Из твоих кто-то, – заметил я.
– Заткни пасть!
Вверху над нашими головами что-то сверкнуло, и лишь когда стрела вонзилась в башню из книг, мы увидели: сверканье вызвало пламя. Тень в окошке выпустила по нам горящую стрелу. Огонь поднялся от пола и хлестнул пламенным хвостом. Тот изогнулся влево, потом вправо, а потом пропал, словно ящерица, перед взором которой оказалось слишком многое, чем поживиться. Пламя перекинулось на стопу, огнем палило из каждой книги: из одной, из другой, все выше и выше. В окна влетели еще три стрелы. Огонь меня задержал, заворожил до полного нежелания раздумывать, как так получилось, что вся стена бушевала пламенем. Чья-то рука схватила мою и рывком вывела меня из забытья.