– Нет никаких петиций.
– Ты слишком стара, чтоб в игры играть.
– Никто не мог их отыскать.
– И все ж я их прочел. В болтовне маленьких девочек изменнических слов больше.
– Тут не место.
– Зато тут время. При всем твоем ведьмачестве ты так и не сподобилась читать строку поверх строки.
– Говори проще, болван.
– Он делал записи молоком поверх уже написанного. Писал, что мальца надо взять в Мверу. Вот ты и уставилась на меня. Ишь, как затихла! Идите через Мверу, и пусть оно поглотит ваши следы – вот что он сказал.
– Да. Да. Ни один человек не составлял карту Мверу, и ни одно божество тоже. Малец был бы в безопасности.
– В безопасности он вполне и в аду мог бы быть.
– Тут есть дверь, Следопыт.
– Об этом мы уже говорили. Открой ее.
– Не могу – и никогда не могла. Только сангомам известны заклинания, что открывают двери. Ты уже дважды пускал его в ход, не лги.
– Первой была дверь, какую всего лишь ведьмы прятали. Ничего похожего на дверь в Конгор. Кто такой малец?
– Ты же сказал, что знаешь. Ты не знаешь. Но на тебе клеймо догадки. Открой эту дверь, и я обещаю рассказать тебе про то, что ты вычитал в архиве. Открой дверь.
Я отошел от нее в сторонку и оглянулся: все они смотрели на меня. Я сложил ладони в горсть пониже рта, словно собрался воды напиться, и прошептал то, чему меня научила Сангома. Дунул, а сам наполовину думал о том, как бесчувственная ночь оставит меня как дурака торчать тут, да еще и наполовину воображать, как прямо передо мной огнем нарисуется дверь. Высоко надо мной, выше дерева, сверкнула искра: будто два меча ударом вместе сошлись. Сверху пламя разошлось полукружьями на две стороны, пока оба по краям дороги не ударили. И потом пламя угасло.
– Вот так-то, ведьма, огонь потух, а двери нет. Потому что мы на перекрестке, где прежде всего никакой двери быть не положено. Знаю, что ты из низших, но ведь всего несколько дней назад и ты должна была видеть, что мы зовем дверью.
– Он скоро заткнется? – обратился Мосси к девочке. Та засмеялась. Это взъярило меня. Больше, чем что угодно, чего следовало ждать от него. В ярости, к тому ж не смея никак выказать ее, я просто принялся вышагивать. Десять и еще пять шагов, и я увидел, как дорога из земляной стала мощенной камнем. Тьма сделалась ярче, словно лунным светом посеребренная, воздух – прохладным и легким. Деревья выше и отстояли дальше друг от друга, чем в Миту, а вдалеке и выше облаков чернели горы. Остальные пошли за мной. Лица Мосси я не видел, но понимал, до чего тот поражен.
– Даже сангомыш, когда не скулит, как некормленая сучка, способен на могучие подвиги. Или только на этот, – произнесла Соголон, усевшись на лошадь и проезжая мимо меня.
Мимо прошел бык, потом девочка. Мосси глядел на меня во все глаза, но, кроме глаз, я на лице его различить ничего не мог. Пустившись бегом, я догнал Соголон. Она подождала, пока я усядусь позади нее. Чем дальше мы уходили, тем холоднее становилось, до того, что я пытался свою занавеску растянуть, чтобы побольше тело прикрыть.
– Сегодня ночью не спи, – шепнула ведьма.
– Так сон уже меня к себе требует.
– Аеси скакнет тебе в сон, отыскивая тебя.
– Я уже не проснусь больше?
– Ты проснешься, но он увидит утро через твое посредство.
– Я не узнаю этот воздух, – признался я.
– Ты в Долинго, в четырех днях верхом до цитадели, – пояснила Соголон, и мы продолжили двигаться в гору.
– Предыдущая дверь вывела меня прямо в город.
– Дверь не для того тут, чтоб тебя слушаться.
– Я знаю, кто такой твой мальчишка, – прошептал я.
– Тебе кажется, что знаешь. И кто же он тогда такой?
– Пусть малышка поменяется с тобой местами, не то тут мы и прекратим верхом скакать, – заявила Соголон.
– О как, а я-то считал, что тебе приятно, когда добрый молодец жмется к твоему заду.
– И это тот зад, жаться в какой тебе хотелось бы? Ты кому это сказки сказываешь, Волчий Глаз?
Она до того меня взъярила, что я тут же с лошади спрыгнул.
– Ты, – обратился я к девочке. – Ведьма желает, чтоб ты с ней скакала. – Венин легко спрыгнула на землю.
– Хочешь верхом или чтоб тебя оседлали? – спросил меня Мосси.
– Вот ночка выдалась: все, кроме неба, серут на меня.
Он подал мне руку и вздернул меня на круп. Я попытался держаться руками за лошадиный зад, а не за седока, но руки все время соскальзывали. Мосси пошарил сзади рукой, схватил мою правую и положил ее себе на бок. Потом пошарил за спиной другой рукой и то же самое проделал с моей левой.
– Мазаться миррой обязательно для префекта?
– Мазаться миррой для всего обязательно, Следопыт.
– Прихотливый префект. В Конгоре, должно быть, добрую монету имел.
– Взгляните вы, боги, человек, одетый в занавеску, укоряет меня в прихотливости.
Дорога запахла болотцами. Лошади порой ступали так, будто застревали. Я совсем устал, чувствовал каждый порез, каждую ссадину, полученные в Конгоре, особо донимала одна, на предплечье, самая глубокая. Я открывал глаза, когда чувствовал у себя на лбу два пальца префекта: ими он сталкивал меня со своего плеча. В голове всего одна мысль пробилась: «А обделайся все боги, если я его обслюнявил!»
– «Он не должен спать», так она сказала. Ты почему спать не должен? – спросил Мосси.
– Старая ведьма со своими старыми ведьмиными сказками. Боится, что Аеси скакнет ко мне в сон.
– Это еще одно, что мне следует знать?
– Только если ты веришь этому. По ее выходит, он явится ко мне во сне и заберет у меня мой разум.
– Ты не веришь?
– Чую, захоти Аеси завладеть твоим разумом, ты, должно, уже наполовину готов его отдать.
– Высокого же мнения все вы друг о друге, – заметил Мосси.
– А-а, мы тут друг для друга, как змея для ястреба. Зато погляди, сколько в тебе любви к твоим префектам.
На это он ничего не сказал. Было такое чувство, что я обидел его, и это меня царапало. Меня царапало все, что говорил мне отец, но никогда до того, чтоб я сиднем сидел и о том раздумывал. Мой дед, я имел в виду.
Мы остановились, как только показалась почва посуше. Полянка в окружении худосочных деревьев саванны. Соголон взяла длинный прут и начертила руны вокруг нас, потом велела нам с префектом отыскать хворост для костра. Уже издали, из зарослей, я видел, как она говорила с Уныл-О́го, тыча пальцем в небо. Мосси отломил две ветви от какого-то дерева. Обернулся, увидел меня и пошел навстречу, пока не оказался неподалеку от моего лица.
– Старуха эта, она твоя мать?
– Етить всех богов, префект. Разве не ясно, что она мне противна?
– Поэтому-то я и спрашиваю.
Я свалил свой хворост на его ветки и ушел. Соголон все еще царапала руны, когда я встал с нею рядом. «Не для тебя ли одной эти знаки», – подумал, но вслух не сказал. Уныл-О́го схватил ствол дерева, вырвал его из земли и положил набок, чтобы девочка могла сесть. Мосси попробовал погладить Буффало, но бык фыркнул на него, и префект отпрянул.
– Соголон. Нам надо переговорить, ведьма. С какой лжи начать желаешь? С той, что малец был родней Фумангуру? Или с той, что омолузу охотились за Фумангуру? – заговорил я.
Она отшвырнула прут, сгорбилась в круге и тихо шепнула что-то.
– Нам надо переговорить, Соголон.
– Тот день не близок, Следопыт.
– Тот день?
– День, когда ты станешь господином надо мной.
– Соголон, ты…
Пыль ударила мне в грудь, закрутила меня в воздухе и зашвырнула через всю полянку, прежде чем я заметил, как она хотя бы дунула. Подбежал О́го и поднял меня. Попробовал пыль с меня стряхнуть, но каждое его легкое прикосновение казалось ударом. Я сказал ему, что уже чист, и сел у костра, который разжег Мосси. Девочка какое-то время смотрела на меня, прежде чем ротик открыла.
– Еще раз разозли ее, и она возьмет и уничтожит тебя, – сказала она.
– А как же она найдет своего мальца?
– Она – Соголон, хозяйка десяти и еще девяти дверей. Ты видел это.
– И все же ей я нужен, чтобы пройти в них.
– Ты ей не нужен, уж это-то я знаю.
– Тогда почему я по-прежнему тут? Что ты знаешь? Давно ль ты за счастье считала стать мясом для зогбану?
Ночью было холодно. Ствол дерева Уныл-О́го был маловат, чтоб мне на него голову положить. Огонь улетал в небо и согревал землю, и все ж так и казалось, будто он становится слабее, пока костер вовсе не почернел, хотя по-прежнему потрескивал и попыхивал.
Пощечина обожгла мне щеку. Потрясенный, я раскрыл глаза. Схватил топорик, замахнулся и тут увидел над собой девочку.
– Не спи, пока не доедешь до цитадели. Так она говорит.
Я боксировал с ушами Буффало, пока он меня хвостом не хлестнул. Задал О́го все вопросы, какие только придумать мог, чтоб заставить его до утра говорить, но тот только от меня отмахивался, как от надоедливой мухи. Потом зевнул и спать завалился. А потом и девочка забралась и устроилась у него на груди. Стоило бы О́го перевернуться, и от малышки ничего не осталось бы, но, по всему судя, прежде она уже проделывала такое. Соголон свернулась калачиком в своем круге рун и храпела.
– Прогуляйся со мной. Я слышу речку, – сказал Мосси.
– А что, если нет у меня никакого желания…
– Тебе обязательно во всем быть таким сварливым мужем? Пойдем со мной или сиди себе на месте, в любом случае я – иду.
Я нагнал его в реденькой рощице из хилых деревьев с ветками, торчавшими, как колючки. Он по-прежнему шел впереди меня, переступая через мертвые стволы и срубая ветки и кусты.
– И ты чувствуешь мальца? – проговорил он, будто мы продолжали разговор.
– В каком-то смысле. Сказано же, что у меня нюх.
– На кого? – спросил он.
– Скажешь тоже, на кого. Стоит мне запомнить запах мужчины, женщины или ребенка, и нюх мой будет следовать за ним куда угодно, в какую угодно даль, пока носитель запаха не умрет.
– Даже в других землях?