– Ничего ты мне не говорила. Бунши сказала. Все про мальца в петициях было.
– В петициях про мальца ничего не было.
– Что ж я тогда в архиве отыскал до того, как его дотла сожгли, ведьма?
– Ты с красавцем-префектом? – улыбнулась Соголон.
– Так и есть, если ты говоришь.
– И все ж тебе нужно удирать. Либо ты в убийствах чересчур истов, либо он не слишком старается тебя убить. – Она взглянула на меня и вернулась к окну.
– Это между нами, – сказал я.
– Слишком поздно, – раздался голос Мосси, и он вошел в комнату.
Мосси. Соголон стояла к нам спиной, но я видел, как напряглись ее плечи. Она попробовала улыбнуться.
– Не знаю, как другие зовут вас, слышала только – префект.
– Считающие, что я друг, зовут меня Мосси.
– Префект, не ваше это дело. Вам лучше всего развернуться и вернуться к…
– Как я сказал. Слишком поздно.
– Чтоб больше никто не перебивал меня, прежде чем я говорить закончу. Тут задача не в том, чтоб отыскать пьяных отцов или потерянного ребенка и доставить их к месту жилья, префект. Ступайте домой.
– На том солнце и село, спасибо вам всем. Где и какой у префекта дом? В комендантском Войске решат, что все на крыше убиты моим клинком. Вы их не знаете, как я знаю. Они уже сожгли мой дом.
– Никто не просил вас высовываться.
Мосси вошел в комнату и сел на полу, широко раскинув ноги, подтянул ножны и положил их между ног. На каждом колене по ножнам.
– И все же, хотите вы того или нет, многое на мне. Кто у вас хорошо мечом владеет? Я делал то, за что мне платили. В том, что больше такого занятия у меня нет, вина ваша. Но я зла не держу. И по-моему, мужчина ни за что не должен отказываться от лихих забав и лихих приключений. И потом, вам я нужен больше, чем вы мне. Я не так безразличен, как О́го, и не так прост, как эта девочка. Всего не предвидишь, старушка. Если это ваше задание интерес во мне возбудит, я смогу заниматься им и за так.
Мосси вытащил из своей сумки кипу сложенных листов папируса. Я по запаху понял, что это за листы, раньше, чем увидел их.
– Ты забрал петиции? – спросил я.
– Есть у них какой-то запах важности. Или, может быть, просто кислого молока.
Он улыбался, но ни я, ни Соголон не засмеялись.
– Вам не смешно, живущие ниже пустыни. Итак, кто такой этот малец, кого вы ищете? У кого он в настоящее время? И как его найти?
Он развернул документы, и Соголон обернулась. Подошла поближе, но не так близко, чтоб показалось, будто она пытается читать.
– Бумаги, по виду, обгорели, – заметила она.
– Но свернуть и развернуть их легко, как нетронутую бумагу, – сказал Мосси.
– Это не прогорело, это глифы, – пояснил я. – Северная письменность в первых двух строках, внизу – прибрежная. Он писал овечьим молоком. Но тебе это известно.
– Нет. Никогда не знала.
– Такими же глифами вся твоя комната в Конгоре была расписана.
Она бросила на меня быстрый взгляд, но лицо ее разгладилось.
– Я ни одного не писала. Тебе нужно Бунши спрашивать.
– Кого? – спросил Мосси.
– Позже, – отмахнулся я, и он кивнул.
– Я не читаю ни северные письмена, ни прибрежные, – призналась Соголон.
– Вот, етить всех богов, есть же что-то, чего ты не можешь. – Я повел подбородком в сторону Мосси: – Он умеет.
В комнате стояла кровать, хотя, уверен, Соголон никогда не спала на ней. Подошла девочка, они пошептались, потом та пошла обратно к двери.
– Петиция, что у префекта в руках, это всего одна. Фумагуру написал пять, и одна попалась мне. Он пишет, что монархии нужно идти вперед, отступив назад, и это вызвало во мне желание узнать побольше. Ты читал всю петицию?
– Нет.
– И не надо. Скукота, как только он перестает говорить о Короле. Потом же он попросту обращается в очередного мужчину, кто указывает женщинам, что им делать надлежит. Но то, что он говорит про Короля, я как-то ночью у него нашла.
– С чего бы хоть что-то про старейшину и Короля тебя заботило? – спросил я.
– Это вовсе не для меня было. Почему ты думаешь, Следопыт, что я для всех мужчин неприкасаемая?
– Я…
– Не упражняйся в остроте языка. Я наведывалась к нему не для себя, а кое для кого другого.
– Бунши.
Соголон рассмеялась.
– Фумангуру я нашла потому, что служу сестре Короля. Судя по тому, что он написал, он рассуждал как один из людей понимающих. Как один из тех, кто способен заглянуть дальше своего толстеющего живота и увидеть, что неладно с империей, королевством, как разъедали Северное Королевство зло, невзгоды и недовольство с тех пор, как ребенок осознавал королевство. Ты глазами пробежал мимо той части, где он говорит об истории королей? Линия королей – мне это понятно. Порядок наследования короны был изменен, когда Королем стал Моки. Ему не полагалось стать Королем. Каждый Король до него был старшим сыном старшей сестры Короля. Так было заведено сотни лет. До тех пор, пока нами не стал править Кваш Моки.
– Как же он стал Королем? – спросил Мосси.
– Убил свою сестру и всех, кто жил с нею под одной крышей, – сказал я.
– А когда время приспело, Моки отправил свою старшую дочь в старинный женский монастырь, где ни одной девушке нельзя было стать матерью. Таким образом его старший сын, Лионго, стал Королем. Так оно и пошло год за годом, век за веком, что, когда дошло до Кваша Адуваре, все уже позабыли, как становятся Королем и кто может стать Королем, и даже самые удаленные гриоты стали петь, что так всегда и было. С тех пор и проклята эта земля, – рассказала Соголон.
– Так ведь во всех сказаниях гриотов поется о победах в войнах да о завоевании новых земель. Когда ж в точности проклятие было наложено?
– Выгляни за стены дворца. Есть свидетельства о всех детях, что жили. Думаешь, есть в них хоть что-то о всех детях умерших? Умерло чересчур много сыновей – значит, кровь королевская ослабела. Свидетельства, да разве расскажут они тебе о трех женах, каких сменил Кваш Нету, прежде чем нашел одну, родившую ему принца? Кваш Дара потерял своего первого брата во время чумы. И были у него три сестры-недоумки, потому как отец его плодил наложниц. А явись один дядя безумный, как Южный Король, и смерть постигает почти каждую жену, кто не родит ему сына. В какой книге все это записано? Гниль пошла по всему семейству. Вот вопрос и правдивый на него ответ. Когда ты в последний раз видел дождь в Фасиси?
– И все ж деревья-то растут.
– Не поражение беда. Беда – победа.
Даже Мосси подался вперед, услышав это. Соголон наконец-то обернулась и села на подоконник. Я почти ожидал, что Бунши полегоньку стечет по стене.
– Да, великие короли Севера воевали и много побед одержали, только они всегда хотели большего. Вольные земли, спорные земли. Те крупные и небольшие города, что не вставали на их сторону. Они ничего не могли с собой поделать: мужчину растит мужчина, а не женщина. Женщина не мужчина, ей не знакомо обжорство. Каждое королевство расширяло границы, каждый король становится хуже. Южные короли делались все безумнее и безумнее, потому как погрязли в инцесте. У королей Севера безумие было другого рода. Зло прокляло их, потому как вся их линия происходила из наихудшей разновидности зла, ведь какое же зло губит свою же собственную кровь?
– Интереснее вопросы, ответом на какие служит малец, – сказал я.
– Ты сказал, что знаешь его? Расскажи же, что ты знаешь, – поддразнила Соголон.
Я обратился к Мосси, что переводил взгляд туда-сюда, как человек, еще не решивший, кому верить и за кем идти. Он оглаживал свою молоденькую бородку, ставшую длиннее и рыжее, чем помнилось мне, и поглядывал на бумаги, что держал в руке.
– Мосси, прочти.
– «Боги небесные… нет, владыки небесные. О духах земных не говорят больше. Голос королей становится новым божественным гласом. Прервите молчание богов. Пометьте палача богов, потому как он метит убийцу королей. Палач богов на черных крыльях». И остальное?
– Сделай милость.
– «Отвезите его в Миту под надзор одноглазого, идите через Мверу, и пусть оно поглотит ваш след. Не знайте отдыха до самого Го».
Соголон поводила головой: этого она не читала и о таком не слышала никогда. И не знала, что мне это известно.
– Фумангуру, значит, просит отвезти мальца к одноглазому в Миту, идти советует через Мверу, а потом направиться к Го, городу, что живет только в снах. А Аеси – палач богов? Может быть, ошиблась я, выбрав этого Басу, – бормотала Соголон.
– И ты смеешь говорить это сейчас? Как раз твой выбор и навлек на него смерть, – сказал я.
– Попридержи язык, – подала голос девочка.
– Я что, приставал к нему с ножом к горлу, мол, Фумангуру сделай это? Нет.
– «Пометьте палача богов, потому как он метит убийцу королей», – напомнил я.
– И?
– Оставь девочке дурочку валять, Соголон. Палач богов и есть Аеси. А убийца королей – малец.
Соголон засмеялась, сначала легко, как бы в насмешку, потом залилась в голос.
– И это предсказания, разве нет? О том, что некий ребенок…
– Что за предсказание строит надежду на ребенке? Что за предсказатель такой глупец? Сучьи ведьмы из Ку? На мелочи, какой и десяти лет не прожить? Твой красавец-префект пришел из мест, где люди не перестают вести разговоры про волшебных детишек. Детей судьбы – им люди вверяют все свои чаяния. Все надежды на существо, что ковыряет пальцем в носу и ест то, что вытянет оттуда.
– И все ж в этом предсказании больше смысла, чем в той белиберде, о какой талдычите вы с рыбой, – сказал я. – В этот путь я пустился с вами потому, что считал, что он к чему-нибудь да приведет. Малец этот такое же веское свидетельство, что Фумангуру убил Король, как и царапина на заднице осла. Ты по-прежнему в груди у себя зажала – правду-то. Я знаю, Соголон, чего ты нагородила у меня на пути, чтоб найти было нельзя, в том числе и то, что ты была в доме Фумангуру и пыталась колдовством скрыть это. И искала ты способы самой найти мальца, чтоб не было у тебя нужды во мне. У тебя на это даже времени целая луна была, и все ж – вот они мы. Ты права: не Бунши твоя хозяйка. Только она не привыкла врать людям. Она едва умом не тронулась, когда я поймал ее на двусмысленности. В любом разе вот эта девочка, она кто? Ты проводишь ее в какие-то тайные двери, заставляешь ее играться в копья и ножички, а теперь она зовет себя воином? Не это ли еще один человек, что умрет под твоим присмотром? Я тоже вижу это, ведьма, и в этом тоже можешь винить Сангому. Мертвая, она сильнее, чем живая.