– Кого из этих паршивых сукиных сынов мы убиваем первыми? – Я глаза вытаращил. – Подумай об этом, Следопыт. План в том, чтобы ни за что не дать нам уйти. Что ж, давай останемся. Эти трусы прожили без врагов до того долго, что, наверное, мечи за украшение почитают.
– У них людей сотни сотен. И еще сотнями больше.
– Нам незачем о сотнях беспокоиться. Всего о нескольких при дворе. Начиная с этой омерзительной Королевы. Путь идет как идет, играем дурачка. Скоро нас призовут ко двору, нынче вечером. А прямо сейчас надо бы на самом деле накормить этого…
– Мосси!
Табурет был пуст. Дверь на террасу раскачивалась взад-вперед. Малого в комнате не было. Мосси до того резво рванул на балкон, что мне пришлось ухватить его за плащ, чтоб он не свалился. Изо рта Мосси ни звука не вылетало, но он кричал. Я втащил его обратно в комнату, но он все равно рвался вперед. Я обхватывал его руками все крепче и крепче. Он перестал противиться и затих.
Мы дожидались темноты, чтобы отправиться на поиски О́го. Тот болван, что кормил меня, подошел к двери сообщить мне, что ужин будет при дворе, хотя и без Королевы. Мне следовало отправиться к докам ждать вагона, когда зазвучат барабаны. Нет? Да? Мосси стоял за дверью с ножом в руках. Кто-то, должно быть, увидел, как малый прыгнул навстречу смерти, даже если бедняжка не проронил ни звука на всем пути до земли. Или, может, смерть свалившегося раба не была в диковину в Долинго. Вот о чем я думал, пока этот человек старался просунуть голову в мою дверь. Не выдержав, я пригрозил: «Сэр, если вы войдете, я и вас отымею», – и его синяя кожа позеленела. Он произнес, что вернется для славнейшего завтрака завтра. Нет? Да.
Я чувствовал Уныл-О́го на МЛуме, третьем древе, том, что походило на столб с массивными крыльями, чтоб солнечный свет улавливать. Мосси беспокоился, что стражи станут следить за нами, однако высокомерие Долинго было таково, что никто не видел особой угрозы в двух будущих семенных стручках. «Каким занимательным, – сказал я Мосси, – должно бы показаться им наше оружие, не только наше с тобой, но всякое оружие. Они похожи на растения без шипов, никогда не ведавшие, что животные едят их». Когда взгляды разглядывавших нас мужчин и женщин заставляли Мосси хвататься за скрытый под плащом нож, я трогал его за плечо и шептал: «Скольких мужчин с кожей, как у тебя, им доводилось видеть?» Он кивал и сдерживал себя.
На МЛуме повозка остановилась на пятом этаже. Уныл-О́го располагался на восьмом.
– Не знаю, с чего она так скисла. Скисла даже еще до того, как до этого города добрались, – сокрушался Уныл-О́го.
– Кто – Венин? – спросил я.
– «Перестань называть меня этим грязным именем». Так вот и сказала. Но это же ее имя, как же еще мне ее звать? Вы же были там, когда она сказала: «Мое имя Венин». Разве не так?
– Ну, со мной она всегда угрюмой была, так что я…
– Угрюмой она не была никогда. И я с ней никогда не был угрюмым, когда позволял ей у себя на плече сидеть.
– Уныл-О́го, есть вещи более серьезные, и нам надо поговорить.
– «Почему нас от других отделили, Венин?» Вот и все, что я сказал, а она говорит, что это не ее имя, и вопит, требуя убрать мои чудовищные лапы и чудовищную морду, не смей, визжит, и близко подходить ко мне, «потому как я – грозный воин, что желает весь мир спалить». А потом назвала меня шога. Она другая.
– Может, не видит она всякое так, как ты это видишь, Уныл-О́го, – сказал Мосси.
– Кому известны повадки женщин?
– Нет, она другая и…
– Не говори Соголон. Ее костлявая рука в куда как многих горшках кашу для нас варит, чтобы обо всех переговорить. Уныл-О́го, есть заговор. И девочка вполне может быть в союзе с Соголон.
– Так она ж плюется, когда я имя ее произношу.
– Кто знает, почему они пререкаются? У нас есть дела посерьезнее, О́го.
– Все эти веревки, выходящие ниоткуда и тянущие все. Грязное колдовство.
– Рабы, О́го.
– Я не понимаю.
– Пусть это еще денек отдохнет, Уныл-О́го. У ведьмы другие планы.
– Ей не нужен малец?
– Это все еще ее план. Просто мы в него не входим. Она надеется сама заполучить мальца после того, как я его найду, – и с помощью Королевы. По-моему, они с Королевой сделку заключили. Может, когда Соголон освободит мальца, Королева предоставит безопасный проход в Мверу.
– Так ведь мы это и делаем. Зачем обманывать?
– Не знаю. Этой Королеве приспичило использовать нас в своей нечестивой науке, возможно.
– Это поэтому тут все синие? Нечестивая наука?
– Я не знаю.
– Венин, она меня за дверь вытолкала одной рукой. До того я, должно быть, ей противен.
– Она тебя вытолкала? Одной рукой? – удивился я.
– Так я и сказал.
– Я видел, как разъяренная женщина перевернула фургон, полный металла и пряностей. Это вполне мог бы быть мой фургон или я мог бы разъярить ее, – рассказал Мосси.
– Уныл-О́го, – заговорил я погромче, чтоб Мосси заткнулся. – Нам нужно быть настороже, нам нужно оружие, нам нужно выбраться из этой цитадели. Как ты настроен насчет мальца? Должны ли мы и его выручить?
Он взглянул на нас обоих, затем в дверь выглянул, хмуря брови.
– Мы должны спасти мальца. На нем никакой вины нет.
– Тогда вот что мы сделаем, – начал Мосси. – Мы ждем, когда они прибудут в Долинго. Мы возьмем их сами, не связываясь с ведьмой.
– Нам нужно оружие, – напомнил я.
– Я знаю, где они его держат, – сказал Уныл-О́го. – Ни один мужик не смог поднять мои перчатки, так что я отнес их хранителю мечей.
– Где?
– На этом древе, самый нижний уровень.
– А Соголон? – спросил Мосси.
– Там, – ответил Уныл-О́го, указывая нам за спины. На дворец.
– Хорошо. Мы выступаем, когда кровососы придут. А до той поры…
– Следопыт, это что? – спросил Мосси.
– Что-что?
– У тебя нос есть или нет? Этот сладкий запах в воздухе.
Когда он сказал это, я учуял. Запах делался слаще и сильнее. В красной комнате никто не увидел подымавшийся с пола оранжевый туман. Мосси свалился первым. Я зашатался, упал на колени и увидел, как Уныл-О́го бросился к двери, в гневе ударив кулаком в стену, шлепнулся на задницу, затем завалился на спину, сотрясая комнату, прежде чем все в комнате сделалось белым.
Я помнил, что прошло семь дней с тех пор, как мы покинули Конгор. И сорок и еще три дня, как отправились в этот поход. И еще одну полную луну. Я помнил, ведь только тем и держался ногами на земле, что считал цифры. Помнил, что мы были в стволе одного из дерев. Один большой обруч у меня на шее, скрепленный с длинной тяжелой цепью. Руки мои скованы за спиной. Одежда пропала. Приходилось оборачиваться, чтоб увидеть шар, к которому крепилась цепь. Ошейник и шар были из камня. Кто-то рассказал им про меня и металлы. Соголон.
– Так, говорю, скажи нам, где малец, – увещевал он.
Канцлер. Королева, должно быть, наверху была, вестей ожидала. Нет, не Королева.
– Если Соголон нужны вести о мальце, передай ведьме, чтоб сама за ними пришла.
– Малыш, малыш, малыш, для твоей же пользы, расскажи мне о том, что чуешь. Если я уйду, другие люди придут – с инструментами, да.
Последний раз, когда я в темнице сидел, из темноты вышла ко мне женщина-оборотень. Воспоминание заставило поморщиться, и этот дурак решил, что это из-за его угрозы пыткой.
– Ты уже чуешь мальца?
– Говорить я буду только с ведьмой.
– Нет, нет, нет, так не пойдет. Ты…
– Я чую кое-что. Козлом пахнет, козлиной печенью.
– До чего ж ты хорош, человек из племени Ку. Завтрак! А на завтрак и в самом деле печенка, сорго с моих полей и кофе от купцов с севера, очень изысканно, да.
– Только козлиная печень, что я чую, сырая, и почему это от твоей промежности так вонью несет, канцлер? Твоя Королева знает, что ты белой ученостью пользуешься?
– Наша славнейшая Королева позволяет все умения.
– Пока они не затрагивают двор твоей славнейшей Королевы. Ты пойми, канцлер, тебе придется пытать или, по крайности, убить меня. Ты знаешь, это правда: ничто не помешает мне рассказать любому, кто слушать станет.
– Если только я тебе язык не отрежу.
– Как отрезаешь своим рабам? Разве твоей Королеве не нужны мы, путешествующие иноземцы, в целости и сохранности?
– Нашей Королеве нужна только одна часть от вас – сохранная и целая.
Я неосознанно сдвинул ноги, и он громко расхохотался.
– Где сейчас малец?
– Малец сейчас нигде. Он все еще перебирается из Увакадишу, а разве на это не уходят дни? Можешь встретиться с ним в Увакадишу.
– Вы здесь, чтобы встретиться с ним в Долинго.
– А его нет в Долинго. Где ведьма? Она слушает? Она тебе на ушко нашептывает или ты просто жирное эхо голосов поважнее?
Канцлер зашикал.
– Да, говорят, у меня есть нюх, но никто не поведал тебе, что я и на язык горазд.
– Если я уйду, то обязательно вернусь с…
– Со своими инструментами. В первый раз твои слова напугали меня больше.
Я встал. При том, что шея моя была на цепи и деваться мне было некуда, канцлер слегка попятился.
– Я не стану говорить ни с тобой, ни с твоей Королевой. Только с ведьмой.
– Мне даны полномочия…
– Только с ведьмой – или приступай к своим пыткам.
Он подхватил свою агбаду и оставил меня одного.
Вскоре я почуял ее приближение, и все ж она застала меня врасплох. Дверка напротив моей клетушки открылась, и она вошла. За нею в нескольких шагах два стража. Один – с ключами – отпер ей решетку и широко распахнул ее. Стражи изо всех сил старались не выказать страха перед Ведьмой Лунной Ночи. Она села в темноте.
– Знаю, ты раздумывал над этим, – заговорила. – Дивился, почему не видел в Долинго ни единого ребенка.
– Раздумывал я о том, почему не убил тебя, когда возможность была.
– Одни города скот разводят, другие пшеницу выращивают. Долинго выращивает мужчин – и не неестественным способом. Объяснять тебе незачем, а на рассказ ушли бы годы. Вот что знать тебе следует: луна сменяла луну, год сменял год, скопление лет сменяло скопление лет, и семя с матками сделались для долингонцев бесполезными. Все, что не бесплодно, порождает монстров, непередаваемо ужасных на вид. Дурное семя попадает в дурное лоно, в одной и той же семье, раз за разом – и долингонцы превращаются из умнейших детей в полных болванов. Пятьдесят лет уходит на то, чтобы они сказали друг другу: «Взгляните на нас, нам нужно новое семя и новые матки».