– Порадуй меня, скажи, что в этой скучной сказке появятся монстры.
– Это больше, чем колдовство. Если она зачинает, его хватают и в ствол засаживают. Он – спускная трубка, и его осушают дочиста. Осушают, пока не умрет. Но это только для того, кто попадет в королевскую линию. Других мужчин они хватают, осушают и убивают для остального населения. Даже из вашего О́го, от чьего семени никакой пользы, их ученый и ведьмак способны сделать посевной материал и разводить.
– Значит, цитадель должна быть напичкана детишками под завязку. Их прячут?
– Потом детей извлекают еще не родившимися и помещают на хранение в громадную матку, кормят, растят их, пока те не станут такими большими, как ты. Только тогда они рождаются. Но они здоровы и живут долго.
– Мужик, мой сверстник, лепечет «бабабаба» и обсирается дважды на день. Вот оно, великое Долинго!
– Прошло уже два дня. Где малец?
– Никаких детей, никаких рабов и никаких странников. Ты знала это. Знала с тех самых пор, как карта показала, что следующая дверь ведет в Долинго.
– Ни у кого нет безопасного прохода в Долинго, – пожала плечами Соголон. – Ты ж видишь, их головы заполнены не чем иным, как размышлениями. Требуется множество упрашиваний, бумаг и целый договор, только чтоб проехать по главной улице. Посмотри на великолепие цитадели. Думаешь, они добились этого, позволяя кому угодно проезжать и выведывать их секреты? Нет, дурачок. Они пускают каждого, кто оказывается на их улицах, на племя и убивают всякого, в ком не находят пользы.
– Ты отправила тех голубей, чтоб уведомить ее о нашем приходе. С дарами.
– Почему они так надолго застряли в Увакадишу?
– Я, префект и О́го – это в подарок.
– Почему они не приехали? – спросила она.
– Возможно, у женщин Увакадишу больше плоти и больше крови. Разве ты не южная женщина?
– Аеси уже на подходе к Долинго.
– Кто-то предал тебя? Что ты на это скажешь, Соголон?
– Тебе бы только шутки шутить.
– А тебе бы только предавать.
– Было два Долинго. Точно так же, как был Малакал до Малакала. В старом Долинго не знали ни Королевы, ни Короля, имелся у них Большой Совет – из одних мужчин. Зачем целое царство отдавать в руки всего одному мужчине, говорил им народ, как они уверяли (что было ложью: народ они никогда ни о чем не спрашивали). Мужчины же те рассуждают: «Зачем ввергать наше будущее в длань одного человека? Рано ли, поздно ли, если отдать власть в руку одного, то он сожмет руку в кулак. Забудьте про Короля с Королевой, создадим Совет из наших разумнейших мужчин». Скоро разумнейшие мужчины слушают одних только разумнейших мужчин и вскоре обращаются в глупцов. Вскоре все, начиная с того, где дерьмо убирать, и кончая тем, на кого войной идти, обсуждалось этим Советом до того долго, что дерьмо плыло по улицам и они едва не потерпели поражение в войне с четырьмя сестрами на юге. Десять и еще два мужчины, и когда они добиваются согласия, никто уже не смеет видеть за пределами их высокомерия. Когда же нет у них согласия, они сражаются и сражаются, а народ с голоду пухнет да мрет, они ж всегда до того высокомерны, что считают это свидетельством их мудрости. И народ Долинго осознал истину. Зверь с десятью и еще двумя головами не становится в десять и еще два раза мудрее. Он – чудище, облаивающее самое себя. Так что долингонцы убили десять и еще одного, а последнего сделали Королем.
– Они все еще боятся Великого потопа, какой никак не разразится, – сказал я.
– Нынче они вызывают зависть девяти миров. Всякий король желает союза с ними, каждый король желает их завоевать. Но вот первый мудрый указ Короля? Долинго не вступает ни в какую войну, у него нет врагов, все равно каких. Они торгуют и с праведными, и с нечестивыми.
– В истории твоей ни прелести, ни краткости.
– Я убеждаю Амаду, что никто из вас ему не нужен. Любые пять-шесть воинов да ищейка. Ты единственный, кто мне нужен, но даже ты – дурачок. Каждый из вас в отдельности – болван. Потратить столько времени на грызню и ругань, как голодные гиены, и ни один из вас не удосужился собственное дерьмо отыскать, не то что мальца. Хочешь знать, что для меня Конгор? Конгор – это там, где мужчина учит меня, в чем его истинная польза. И даже последнее, для чего он годится, свеча исполняет лучше.
– И все ж ты помогаешь отыскать мальчика, что станет мужчиной, – заметил я.
– А ты знаешь, что я делаю? Известно тебе, что я делаю? Я величайшую месть творю. Я погублю вас всех до единого. Всех до единого. Я у всякого смертного одра была. У всякого несчастья. У каждого поветрия дурного настроения. У каждого смертельного поворота. И я смеюсь. И если нож входил всего наполовину, я всаживала его глубже. Или странствовала по воздуху, одурманивая твой разум. И я все еще живу. Я погублю тебя, и твоего сына, и сына твоего сына. И я буду жить. Я… я… – Она умолкла и стала оглядывать темницу, будто впервые ее видела.
– Куда бы только что ни ушла, может, возвращайся-ка, – сказал я.
– Что за день, ко…
– Когда мужчина говорит тебе, что делать надо. У тебя что, уже духу не хватает этого сделать?
– Мы о тебе говорим. Ты говоришь о ком угодно, только не обо мне. Взгляни на все, тобой сделанное. Содружество разлетелось еще до того, как мы вместе в долине собрались. Вы втроем ускакали в Темноземье, и пришлось идти за вами следом, потому как ты – мужик, а мужик никогда не слушает. Мы целую луну по времени потеряли.
– Значит, ты нас продала.
– Значит, я убрала тебя с дороги.
– А все ж глянь на меня и глянь на себя. У одного из нас нюх есть, а у другой в этом все еще нужда имеется, – сказал я.
– Из нас один в цепях, а другая нет.
– Ты так и не научилась просить о помощи.
– Королева использует тебя с префектом и О́го получше всяких наложниц.
– Уж не подарит ли она каждому по дворцу, куда никогда ни ногой?
– Меня всю жизнь мужчины уверяют, что то была бы жизнь выше всех жизней. Тут появляется Королева Долинго и возглашает: «Только этим тебе и быть предстоит, сколько бы долго ты ни жил». Судя по тому, как мужчина говорит, это должно быть самым большим даром.
– Дар был бы намного больше, если бы этот мужчина сам выбор делал.
– Так ты теперь во всем на женщину похож. Как тебе такое?
– Накажи гриотам песнь сложить про твою победу над мужчиной.
– Мужчиной? Ты всего лишь нюх.
– Нюх, которому ты все еще находишь применение.
– Да, нюх, какой еще может сгодиться. Все остальное в тебе просто мешается. И когда я заполучу мальца, знай, что ты помог вернуть на север естественный порядок вещей. Пусть это питает тебя, раз уж суждено тебе оставшиеся дни своей жизни тут провести.
– Тут, где все противоестественно. А на север насрать дьявольски.
– Ты посмотри на меня получше, мальчик. Потому как раньше ты меня никогда не видел. Не бывал никогда в Конгоре? Не видел никогда, как Семикрылы толпами собираются? Что, по-твоему, у этого Короля на душе? Король на юге слишком торопится обратить свой трон в сральник, так чего бы им собираться толпами? И не одни только наемники в Конгоре. Пехота на границе с Малакалом и Увакадишу была призвана луну назад. Кавалерию Фасиси всю перевели в лагерь. Южный Король – один вид безумия. Северный Король – еще один, куда хуже. Первый собирается нарушить договор и напасть на Увакадишу, поверь моему слову. И этим дело не кончится, потому как на этом ядовитом пути остановиться не дано никому. Потом он собирается захватить все, куда на карте ткнется его палец. Долинго.
– Он может спалить Долинго дотла.
Сологон подступила ко мне поближе, по-прежнему держась подальше от моих цепей, когда я встал.
– Ха. Думаешь, он остановится на Долинго и всех свободных государствах? Что, по-твоему, он намерен учинить с Ку, Гангатомом и Луала-Луалой? Большему королевству понадобится больше рабов. Откуда, по-твоему, он собирается их заполучить? Ему плевать, жирафьи ли у них ноги или нет ног вовсе.
– Ну и ведьма же ты проклятущая!
– Проклятущая ведьма, кто знает: единственное будущее для твоих детишек в том, чтобы Фасиси вернул себе ценности истинного севера. Он уже забирает мужчин и каждого здорового мальчика из Луала-Луалы. Мир слишком долго вращается, сбившись с оси, и все вышло из равновесия. А эта морщинистая сука, что перед тобой? Она все примет и любого покорит, особенно мальчишку ничтожнее следа дерьма каторжника на крепостной стене, если это вернет на трон сестру, наследницу по истинной линии. Истинный север. Будущее севера в зенице ока мальца. И, может быть, тогда боги вернутся. Это будущее громаднее меня, оно громаднее тебя и даже громаднее Фасиси. Я не жду от тебя понимания, ты все еще во сне пребываешь, и от такого сна мужик вроде тебя вовек не пробудится.
– Тогда поищи мою помощь во снах, сука.
– Королеве ее новый осеменитель нравится целеньким, это правда. Но она уже выбрала себе осеменителя, и это не ты. Красавчик-префект отодрал ее славно. Я была там, видела. До того славно, что она даже не понимает, что ему-то мужчина по вкусу. Ему предстоит приятная жизнь, пока в нем семя не выйдет, или силы не убудет, или не постареет, или ей не наскучит – и тогда отправит она его в огненную камеру для другого применения. Но ты-то? Им все равно, какой орган в тебе измочалить, сломать или отрезать, коль скоро это не то самое. Послушай меня, дурачок. У тебя в этом никогда никакой выгоды не было, ты уже знаешь это. Ты ничего не теряешь, и все, чем ты собирался разжиться, лишь малостью денег. Денег меньше, чем я уличным нищим подаю. Теперь тебе есть много что терять. Ты видишь этот народ, он всю жизнь живет, управляя рабами. Думаешь, они не понимают, что с тобой делать?
– Один вопрос. Ведьма Лунной Ночи – так они тебя называют?
– Люди всегда дают женщине имя, когда одно у них уже есть.
– Ты словами бросаешься, как женщина, будто со всяким болтаешь. Будто ты из какого-то сестринства будешь. И все же – скольких сестер ты предала?
– Будущее Фасиси громаднее, чем все, о чем ты говоришь.