— Послушай, — я выпрямился, держа в руке пучок морковки. — Давай предположим, что таким образом сработала наша общая сила, — и тут мне пришла в голову вполне разумная мысль… — Катастрофы случались, когда кто-то пытался противопоставить свою силу — силе другого, верно? — Такеда неуверенно кивнул. — А мы с тобой старались действовать слаженно. Вместе, понимаешь?
Мальчишка затряс головой.
— Сэнсэям запрещено объединять энергетические потоки. Только буси могут это делать. Во время войны, с разрешения императора. Если мы нарушили закон — нам навсегда запретят использовать эфир.
Я почесал макушку не замечая, что в руке всё ещё морковка. Пучок зелени пощекотал щеку, в нос ударил свежий запах травы. И почему бы Такеде не упомянуть об этом раньше?..
— А если мы никому не скажем?
— Сэнсэй знает, — угрюмо сказал Такеда.
— И что? Он тут же побежит докладывать?
— Нет. Сэнсэй — не такой.
— Значит, всё в порядке? Если ты никому не скажешь — то и я не скажу.
Тайна. Общее знание, недоступное другим, объединяет лучше любых слов.
— Ты не такой, как другие даймё, — сказал Такеда, вешая на плечо набитую продуктами сумку. Поврежденную руку он всё также прижимал к животу.
— Это уж точно, — согласился я, отрывая от рубахи вторую полосу и сооружая из неё удобную перевязь для его запястья. — Поверь, друг: не все люди одинаковы.
— Ты назвал меня другом? — что-то было в его глазах… Жгучая ярость, а сквозь неё — надежда.
— После всего, что с нами случилось? Конечно.
До самого вечера мы перетаскивали продукты. Такеда настоял, чтобы мы отыскали все рассыпавшиеся яблоки, пакетики с чаем и спички — собирая их по одной, в уцелевший коробок.
После третьего подъёма я думал, что больше никогда не смогу ходить — не только по ступеням, но и по ровной местности.
Но присев наверху, у небольшого ручья, мы от души напились, а потом погрузили натруженные ноги в ледяную воду.
Такой свежей и вкусной воды я не встречал нигде. В ней был привкус цветов, скошенной травы, каких-то ягод и мяты. Эта вода сама по себе была, как лекарство. И исцеляла не только тело, но и душу.
В горах темнеет раньше, чем на равнине. Когда мы в последний раз поднимались, таща по ящику со стручками фасоли и пучками спаржи, солнце уже скрылось за вершинами дальних гор, погрузив храм Тысячи Ветров в тихие фиолетовые сумерки.
Из додзё доносился нестройный гул ученических голосов — казалось, они читают нараспев какую-то мантру. Их время от времени поправлял сухой голос сэнсэя.
Слушая эти звуки, я ощутил укол сожаления. Итог первого дня обучения: знания — ноль, дружба — плюс один.
Согласен, дружбу переоценить трудно. Но к выполнению своей задачи я не приблизился ни на шаг.
С уходом солнца стало довольно холодно. Байкерская куртка — единственная моя тёплая одежда, осталась где-то под обломками хижины.
Боль в мышцах, усталость — перешли на какой-то новый уровень. Мой разум как будто парил над телом, ощущая все неудобства издалека, словно чужие. Я бы с большим интересом изучил эти ощущения, но усталость накрывала мозг серой пеленой. Думать совершенно не хотелось.
Раздался гонг, и ученики, переговариваясь, потянулись на ужин. Такеда пошел вместе со всеми, а я вдруг понял, что не хочу есть.
— Я захвачу твой ужин в спальню, — пообещал мальчишка. Я только вяло махнул рукой. Пусть делает, что хочет.
Усевшись на камень со стороны обрыва, я стал смотреть на тонущие в сумерках горы. В ущелье, далеко внизу, заклубился туман, но он оставался на дне. Казалось, вершина горы вместе с храмом парит над облаками.
— Я тоже люблю смотреть на горы именно с этой точки, — сэнсэй возник как всегда беззвучно и совершенно неожиданно. Словно соткался из воздуха. — Не вставай. Места хватит для двоих.
И он уселся рядом.
От наставника исходил лёгкий запах мыла, пряной селёдки и чеснока. Загорелая шея резко контрастировала с белым воротником кимоно, и была покрыта сеткой мелких морщин.
Он гораздо старше, чем кажется на первый взгляд, — подумал я, стараясь не слишком пристально разглядывать мастера.
Его близость, а также запахи еды и чистой одежды, сделали сэнсэя как-то ближе. Он словно сошел с горы Пэнлай, чтобы на время стать обычным смертным.
— Мы, адепты Эфира, считаем, что любование природой — один из самых действенных способов очищения таттв, — сообщил Сергей Ильич.
— Полностью с вами согласен. Хотя не имею понятия, что такое таттвы.
Удивительно, но в этот вечер я ощущал единение с природой. Я наконец-то почувствовал этот мир.
— Ты не из нашего мира, — он не смотрел на меня. Не отрывал взгляда от гор, так же, как и я.
Те, что близко, были совсем тёмными, возвышались над землёй, как хребты гигантских китов. Но чем дальше, тем они становились призрачнее, тоньше. За горами, в густо-синем небе, загорались звёзды.
— Так и есть.
— Мы знали, что что-то случилось, — кивнул Сергей Ильич. — Эфирное поле Тикю словно проткнули раскалённой иглой. Дважды. Такое случалось и раньше. Иногда. Редко.
— И многие могут это… почувствовать?
— Нет. Не многие. Главное, в это очень трудно поверить. Если бы я не видел тебя собственными глазами, я бы не поверил.
— Вы можете увидеть, что я… занял чужую оболочку? — я тут же прикусил язык. Сакура специально просила не использовать термин "оболочка". Хотя в Корпусе все именно так и говорят.
— Это как раздвоение души. Иногда бывает такая болезнь.
— Я не болезнь, — я поёжился. — Мне нужно выполнить задание, и я уйду. На моё место вернётся прежний хозяин тела.
— У всякого события есть причина. И последствия, — сказал сэнсэй. — А ещё есть Предназначение и Карма.
— Вы хотите сказать: я не зря занял место принца Антоку?
— Откуда мне знать? — дед пожал широкими плечами. Седой венчик волос колыхал ветер. — Ты сам должен понять: зачем ты здесь. Чего хочешь достичь. Как распорядишься достигнутым.
— И вас не волнует, что я занял тело другого?
— Ты — тот, кто ты есть, — сказал сэнсэй. — Владимир Антоку, или Курои Кицунэ — не важно. И чем раньше ты это поймёшь — тем проще тебе будет это принять.
— Но принц Антоку жив! Он сейчас в моём мире, в моей оболочке…
— Ну, вот и славно, — сэнсэй поглаживал свои колени грубыми заскорузлыми руками, и всё также смотрел на горы. — У него — своё предназначение, у тебя — своё. Значит, каждый на своём месте.
Мы ещё посидели. Каждый думал о своём. Ну, я так точно думал — несмотря на усталость, разум кипел от мыслей.
— Там, откуда ты родом, есть сэнсэи? — неожиданно спросил Сергей Ильич.
— Нет, — я покачал головой. Было очень холодно, меня пробирала мелкая дрожь. — Там, откуда я родом, люди умеют множество удивительных вещей. Но эфира там нет.
Я вспомнил, что говорили по этому поводу операторы: Эфир — уникальная особенность именно Тикю. В Центральных мирах не знают, что это такое.
— Странно…
— Что именно?
— Ты не похож на новичка, — Сергей Ильич сел поудобнее и сложил руки на коленях. — Сакура сказала, что тебе нужно учиться ходить.
— И это так, — я старался побороть дрожь, но становилось только хуже. — Я ничего не знаю об Эфире.
— Не правда, — покачал седой головой сэнсэй. — Не нужно учиться ходить тому, кто умеет летать.
— Я вас не понимаю.
— Протяни руку, — приказал Сергей Ильич. — Не так. Просто вытяни, ладонь поверни к земле. А теперь представь, что в ладонь бьёт тёплый поток.
Земля за день напиталась солнцем, она была намного теплее, чем окружающий воздух. Я это чувствовал босыми ступнями, сидя на камне.
Когда я вытянул руку и потянулся к теплу, в ладонь словно ударила струя горячей воды. Я вздрогнул, но сделал глубокий вдох и успокоился.
— А теперь направь этот поток по руке в своё тело.
— Ух ты…
Я вытер со лба испарину.
— Излишки можешь выпустить в камень — по другой руке. Да, спасибо. Так сидеть гораздо приятнее, и он поёрзал задом, словно устраиваясь поудобнее.
— Почему вы сами не подогрели камень?
— Я использовал это, как пример, — сорвав травинку, Сергей Ильич прикусил стебелёк зубами. — Сила нужна не для того, чтобы твоей заднице было тепло. Не только для этого.
— Расскажите, — потребовал я. — Об Эфире, о таттвах — я хочу знать.
— Долго придётся говорить, — буркнул сэнсэй. — У нас такие вещи знает каждый ребёнок.
— Расскажите основы. Дальше я разберусь.
Сергей Ильич пожал плечами.
— Когда-то была всего одна таттва — Эфир. Это был первый элемент материи, который Брахман поместил в наш мир. Со временем таттв стало больше. Появились таттвы Огня, Земли, Воды, и Воздуха. И появились люди, адепты таттв, — он выплюнул травинку. Немного помолчал, словно решая, продолжать, или нет. Но потом сказал: — Есть ещё две таттвы. Но они запрещены к изучению и о них опасно даже говорить.
— Почему?
— Эфир — это стихии. Сэнсэй может выбирать: земля, вода, воздух, огонь… Но ведь есть ещё Свет. И Тьма. И тут всё становится гораздо сложнее… Как можно управлять Тьмой, но не впустить её в свою душу? Как управлять Светом, но не ослепнуть от сияния? Таттва Хаоса и таттва Порядка. Непредсказуемые. Опасные. Тот, кто владеет Хаосом — владеет всем миром. Но тот, кто овладеет Порядком — может выйти за его пределы.
Я моргнул. Интуиция посланника работала на полную мощность. Я чувствовал, что за словами Сэнсэя кроется ещё один смысл. Но новых понятий и слов было слишком много, я тонул в них, как в зыбучем песке.
— На сегодня хватит, — Сергей Ильич по-молодому спрыгнул с камня, отряхнул приставшие к кимоно травинки. — Ложись спать, Курои Кицунэ. Завтра будет трудный день.
— Можно последний вопрос?
Сэнсэй обернулся.
— Почему Такеду считают тупым?
Я видел, как он управляется с эфиром. На мой взгляд, тупостью здесь и не пахло.
— Потому что он — адепт таттвы Хаоса.
— Вы не пускаете его в мир, чтобы мальчишка не причинил там вреда?