— Так значит, вы прошли Инициацию? — быстро спросил Бестужев. Я посмотрел на него с предубеждением.
— Не знаю, граф, где вы получали свою должность Великого Магистра… Не уметь распознать, прошел маг инициацию, или нет. В Ямато это умеет каждый школьник.
С одной стороны, я хотел его разозлить. С другой — говорил совершенно искренне. Как мог занять столь высокий пост человек, мягко говоря, настолько некомпетентный?
Щека его дёрнулась, словно от пощёчины. Но глаза… Глаза остались спокойными. Граф не оскорбился. Это значит… он просто ДЕЛАЕТ ВИД, что ничего не понимает.
Ах, какая игра! В другое время я получил бы огромное удовольствие, схлестнувшись с таким виртуозным противником. А ведь я почти купился…
— Вы правильно сказали: должность, князь Владимир, — проговорил Бестужев медленным шипящим голосом. — А высокие должности, как правило, занимают не самые лучшие. А… самые умелые. Я — из таких. И поверьте: мои УМЕНИЯ простираются ОЧЕНЬ далеко.
— Хорошо, я понял, — наш разговор зашел в тупик. По-сути, граф так и не ответил ни на один вопрос, который меня интересовал. — Вы — главный маг страны… Так что вы делаете у меня в комнате, пробравшись сюда ночью, под покровом тайны?
— А никакой тайны нет, — он даже развёл руками, показывая: да, действительно. Никакой. — Я пришел принять вашу присягу на верность ордену Четырехлистника. Это моя святая обязанность, как магистра: принимать присягу у новых членов ордена. Как князю, я оказал вам любезность: не потащил на Лубянку, в резиденцию ордена. А пришел сам. Пользуясь тем, что всё равно был здесь, в Каховке, я подумал: так будет проще для всех. Без церемоний, без помпы… Приму, и всё.
— А с чего вы взяли, что я её дам?
Граф Бестужев сделал вид, что обескуражен. У него расширились зрачки, участилось дыхание, покраснел кончик носа…
Ах, какой актёр! Любо-дорого посмотреть. И всё же… Всё же было в его глазах что-то неуловимое. Глубоко, на самом дне.
— Помилуйте, молодой человек! Да я ведь не прошу у вас вашу жизнь. Только клятву верности. С вашим титулом, с вашим положением в обществе, вы просто ОБЯЗАНЫ состоять в ордене. Простая формальность: один росчерк пера — и я вас покину.
— Из-за формальности вы нацепили на меня наручники?
— Предосторожность, только и всего. Вы вспыльчивы, князь. В чём я уже успел убедиться. Ваш организм слишком остро реагирует. Разумеется, я сниму оковы, как только вы дадите слово…
Я рассмеялся. Что-то ему от меня нужно, нужно позарез. Поэтому Бестужев, забыв гордость и положение, и пробрался в мою спальню, как обычный домушник.
Решил, что застав врасплох, развести мальчишку будет легче лёгкого. И до сих пор так думает — иначе не сидел бы, развалившись, и не улыбался бы мне красивым женским ртом…
— Артефакт, — сказал я. — Кладенец Соболевых. Я могу ошибаться, но если я сделаюсь вашим сюзереном — или как там у вас это называется, — вы будете иметь право распоряжаться Кладенцом.
Это была догадка.
Губы графа вытянулись в ниточку, глаза сделались далёкими и холодными, как звёзды. Он выпрямился, упёрся длинной белой рукой себе в колено и посмотрел на меня, как на пустое место. Нет, даже не так: как на насекомое. Неприятное, кусачее — от которого лучше всего избавиться. Бестужев больше не притворялся.
— А ведь вы в моей власти, Володенька, — сказал он, окидывая меня неприязненным взглядом. — Я могу убить вас. И тогда не придётся торговаться: с вашей гибелью князь опять превратится в развалину, а я спокойно заберу Артефакт, чтобы присовокупить его к своей коллекции. Понимаете? Убить. В любой момент. Вот хоть прямо сейчас.
Он выхватил пистолет так быстро, что я этого не заметил. Ствол направлен мне в грудь, рука не дрожит — он прекрасно знает, как обращаться с огнестрельным оружием.
Всё. Ждать больше нельзя.
Щелчок — и большой палец выходит из сустава, я выдергиваю руку, прыгаю вперёд, навстречу Бестужеву, а впереди меня уже летит голубой шар…
ВЫСТРЕЛ.
Показалось, что меня толкнули в грудь концом твёрдой палки. Но боли не было. Зато по лицу Бестужева, как горячий суп из миски, расплёскивалась энергия…
Заваливаясь на спину, я успеваю увидеть, как граф прижимает руки к лицу, как отдирает от кожи голубое свечение — комкая его в ладонях, словно паутину.
С лицом его что-то творится, оно течёт. Кожа стала жидкой, один глаз съехал к носу, щека обвисла до плеча…
Магистр сбрасывает опасный голубой шарик на пол, вновь берёт пистолет и делает ещё два выстрела. Меня вновь словно тыкают палкой, я чувствую, как содрогается тело. А потом вижу, как появляется Белый Лотос. В руке её, затянутой в длинную шелковую перчатку, тоже пистолет, и она целится куда-то во тьму.
…А я уже бегу по горбатому мостику навстречу маленькой девочке. Её зелёное платье переливается в лучах солнца, круглое лицо, по-детски нежное и пухлое, улыбается мне, и в передних зубах — щербинка, которая делает улыбку неизмеримо милой…
Очнулся от боли. От дикой, невыносимой, выкручивающей внутренности боли. Я видел перед собой, очень близко, бледную щеку, и маленькое розовое ухо, и завиток чёрных волос… Белый Лотос на меня не смотрела. Она что-то делала там, у моей развороченной груди, и от этого становилось ещё больнее.
Я попытался что-то сказать, попросить не делать мне больно. Но рот наполнился горячей жидкостью с привкусом меди, и она полилась на подбородок…
— Чёрт! — кричит Хякурэн, увидев кровь, и начинает действовать с удвоенной энергией. — Держись, Курои! Слышишь?.. — она косится в сторону моего лица, и только сейчас я понимаю, что её глаза могут быть не только спокойными, как озёрная гладь в безветренный день. Они могут быть грозными, как штормовое море.
Боль перешла в почти нестерпимый жар. Свечение от ладоней Хякурэн поднялось надо мной, окутывая мягким золотым ореолом. Я вспомнил, что такое же свечение уже видел, когда на острове сэнсэй-целитель вытаскивала осколок стекла из моего плеча…
И я успокоился. Сейчас Белый Лотос вытащит пули, и всё будет хорошо.
А потом в поле моего зрения появились чьи-то ноги. Брюки с лампасами, начищенные ботинки… Это, наверное, князь. Или Фудзи. Или Колян.
Меня разобрал смех. Как бы мы ни пыжились, не старались выглядеть по-разному, давая друг другу имена, назначая ранги и титулы… Копни поглубже, и окажется, что все одинаковы. Всего лишь чёрные брюки и начищенные ботинки.
Когда я попытался рассмеяться, рот снова наполнился тягучей сладкой жидкостью. В ней была ещё розовая пена, она неприятно клокотала в горле.
— Ничего не получается, — это был голос Хякурэн. — Я стараюсь дотянуться до пуль, я чувствую их у него в груди… Но ничего не могу сделать.
— Я могу попробовать, — надо мной склоняется ещё одна голова. Это Фудзи, его золотые кудри окружают лицо, как львиная грива. — Не спи, чудовище, — я понимаю, что он обращается ко мне и моргаю в знак согласия. — Не теряй нас. Мы здесь. Мы что-нибудь придумаем.
Мои губы шевелятся.
Я пытаюсь сказать, что граф использовал свинец для экранирования Эфира. Если у него есть наручники, кто мешает сделать такую же «рубашку» для пуль? И тогда они будут неподвластны никакой магии… Можно зарастить рану, но только ВОКРУГ пули.
Надо, чтобы они меня услышали.
Но каждый раз, как я открываю рот, из меня извергается поток крови. Весь подбородок, белоснежный мундир, драгоценный ковёр на полу — всё залито ярко-красной жидкостью.
Отрешенно я думаю, как это должно быть красиво: ярко-красные пятна на белом. В моём воображении они превращаются в цветы, которые раскрывают жадные пестики и принимаются щелкать зубами…
Толчки в щеку. Довольно болезненные.
— Не спи, чудовище! Мы тебя вытащим.
— Почему вы не вынимаете пули? — новый голос принадлежит князю. В нём скрежещет металл, гремит горная лавина, воет ледяная стужа.
— Я ничего не могу сделать! — а вот в голосе Хякурэн звенит отчаяние.
А мне уже совсем тепло, и почти ничего не болит. Только в груди открылась огромная дыра, в которую падают планеты, звёзды и целые галактики…
— Рука! Что у него на руке? — это опять князь. А может, и нет. Я уже не понимаю.
Передо мною вновь горбатый мостик, переброшенный через речку, что течёт рядом с домом, в котором бабушка неизменно, когда бы ты не появился, печёт пирожки… И моя сестра, взяв меня за руку, говорит:
— Ты получишь то, что хочешь. Но совершенно не тем способом.
Нестерпимая боль возвращает меня в реальность. Я хочу заплакать. Действительность просто ужасающе не похожа на чудесный сон, в котором я наконец-то могу говорить с сестрой.
Но ничего не выходит. Слёз нет. Глаза остаются сухими.
— Владимир, вы меня слышите? — надо мной опять лицо Хякурэн. На мгновение мне кажется, что это Сакура, но у Сакуры волосы светлые, а у этой девушки — чёрные, как вороново крыло… — Моргните два раза, если слышите.
Я послушно исполняю требуемое.
Но со мной говорит не Белый Лотос. Та назвала бы меня Курои…
— Мы отвезём вас в больницу. Там вам сделают операцию: вытащат пули, и потом можно будет зарастить раны…
Я пытаюсь сказать, что меня нельзя никуда везти. Но из горла вновь идёт кровь, и я только булькаю, мотая головой.
— Его нельзя никуда перевозить, — а вот это голос князя Соболева. Его-то точно ни с каким другим не перепутаешь. — Мой внук жив лишь благодаря Артефакту. Только Кладенец не даёт ему умереть. Так что делайте операцию прямо здесь.
— Но…
— Никаких «но». — Говорите, что вам нужно и через минуту это у вас будет.
Глава 13
Открыв глаза, я долго не понимаю, где нахожусь. Вижу белый потолок, идеально ровный, и первая мысль: я в капсуле метасендера, в Корпусе.
Дома.
Но потолок гораздо выше, и это значит, что я лежу в каком-то помещении. В груди неприятно булькает, а голова лёгкая, словно набита перьями.
Заметив боковым зрением прозрачную трубку и проследив её взглядом, я понимаю, что трубка кончается иглой, воткнутой мне в руку…