— Тогда идём, — она плавно скользнула по тротуару. Движение было незаметным, девушка органично вписалась в игру света и тени, в поток редких прохожих, в шум покрышек по асфальту… Она словно бы сделалась частью улицы, совершенно незаметной — при довольно яркой внешности это было впечатляюще.
Я пошел рядом. Подстроился под её движения, скопировал ритм дыхания, походку, манеру двигать руками и ногами.
Любава недоверчиво скосила глаз.
— Что-то я не припомню тебя там, где я… училась.
Ей сказали, кто я такой. Но девчонка решила не верить на слово, и убедиться сама… Хорошее качество.
— Это потому что учился я… в другом месте.
Впрочем, не люблю, когда кто-то знает обо мне больше, чем я — о нём.
Мы уже подходили к высокому забору, которым была окружена военная часть. Со стороны тротуара забор был усилен кованой решеткой с острыми пиками, в каждой секции была встроена эмблема: двуглавый орёл на фоне солнечного круга.
— И в каком же? На островах? Школа Дай-го-цзу?
— Син-гон-ся.
— Не заливай.
— Отчего же?
Любава кинула на меня быстрый любопытный взгляд.
— Ты не из Империи. Не учился в наших вузах, не участвовал в соревнованиях, сборах и других молодежных мероприятиях — иначе я бы тебя запомнила. — Имеешь ярко выраженную японскую внешность, но — чуть заметный, для тренированного уха чужеродный акцент. Значит, родился и вырос где-то далеко. Боец, знакомый с практиками НЛП и приёмами психокоррекции. Возможно — только возможно — такому учат в каком-нибудь тайном дацане высоко в горах… Но вряд ли. С островными техниками я знакома, но ты — нечто другое. Ты — нечто особенное.
— Этого мало, — сказал я. Проницательность этой девицы заставляла чувствовать себя неуютно. И в то же время — пробуждала жгучий интерес. — Что ты можешь сказать ещё?
— Я знаю, что князь Соболев не так давно летал на острова, чтобы привезти домой внука. Я знаю, что поездка была успешной, а ты подходишь по возрасту. К тому же…
— Но тебе сказали, что я — не он.
— К тому же, — невозмутимо продолжила Любава. — На лицо — фамильное сходство.
— Откуда ты знаешь, как выглядит князь?
Девушка фыркнула.
— Ты газеты читаешь? Вашими с дедом портретами пестрят все последние издания. Фотографии с бала печатались огромными тиражами. Как постеры. Домохозяйки и школьницы разбирают их, как горячие пирожки.
Я моргнул.
— То есть, это лицо знает вся страна?
Она сощурила глаза.
— Вообще-то — весь мир.
— Ясно, — мало сказать, что я растерялся.
— Но ты не можешь быть внуком Алексея Григорьевича. А значит — тётя сказала правду.
Последние слова я пропустил мимо ушей. Сейчас меня больше всего заботило то, что Любава сказала немножко раньше. Моё лицо знает весь мир.
Сначала о принце Антоку раструбили журналисты Ямато. И вот теперь — русские.
Это значит, меня будут узнавать на улицах. Показывать по телевизору… Хранители! Я же сам, лично, давал интервью на балу… О чём я только думал?
Я сделал глубокий вдох.
Не паникуй, Чёрный Лис. Не все же такие проницательные и глазастые, как эта девчонка. И не у всех есть такая тётушка, которая взяла, да и рассказала племяннице, с кем ей придётся работать…
— А ещё тётя сказала, что тебе сто пятьдесят лет, — заявила Любава так, словно достала из рукава самый крутой козырь.
— Ну и что?
— В это трудно поверить. Ты ведёшь себя, как пацан.
— Как раз это — самое простое, — усмехнулся я. — За меня работают Директивы.
— Что такое директивы?
— Установки, вшитые в подсознание, в подкорку. Одна из них гласит: — «Посланник не должен выдать себя ни словом, ни делом. Посланник должен соблюдать „легенду“ оболочки».
— Соблюдать «легенду» оболочки… — повторила Любава. — А, я поняла. Оболочкой ты зовёшь тело, в котором э… оказался. И должен вести себя соответственно.
— Не просто вести, — я хмуро усмехнулся. — В самом начале, на уровне совмещения оболочки и разума, запускаются психосоматические механизмы, которые меняют ЛИЧНОСТЬ Посланника — в соответствии с внешностью и нервной организацией.
— И тебя это не напрягает? Ну то, что с каждым заданием тебе приходится меняться на таком базовом уровне?
Я честно задумался. Потом посмотрел на Любаву и пожал плечами.
— Знаешь, наверное, я об этом не задумывался. Работа — есть работа.
— А вот ты подумай, — она многозначительно пошевелила бровями и ускорила шаг, дав понять, что разговор окончен.
Мы прошли мимо КПП. Время утекало, но я никак не мог определиться с чувствами к этой девчонке.
Недоверие. Она слишком много обо мне знает. А я о ней — нет. Не представляю, как эта девица будет действовать в сложной ситуации. Чего от неё ждать?
— Предлагаю тебе обойти базу и взобраться по стене на крышу склада, — сказала Любава, когда мы, с виду мило болтая, продефилировали мимо КПП во второй раз. Рядовые на посту проводили девушку восхищенными взглядами.
Хорошо. Значит, они ничего не знают — о том, что внутри находится заложник, и о предательстве командира… Обычное скучноватое дежурство. Очередной день службы.
— Каждый из нас проникнет в часть независимо от другого, — продолжала говорить девушка. — Добраться до штаба и спуститься в подвал — дело техники. Встретимся у бункера. Наверняка его охраняют часовые, так что кто первый — тот их и обезвредит.
Сейчас день. По части шастает куча народу. Караульные, офицеры, просто солдаты. Но насколько я помню, доты расположены вдоль патрульной полосы, они призваны защищать штаб и казармы…
— Как ты собираешься пройти незамеченной через всю часть?
— Стэллс-костюмы, забыл? — Любава посмотрела мне в глаза и я неожиданно понял, что мы с ней одного роста. — Мы не пользуемся никакой электроникой, а определителей магии нет у них. Мы спокойно пройдём сквозь строй хоть на параде. Главное, не забывай подпитывать костюм Эфиром. Ты ведь инициирован на Артефакт, — она подошла почти вплотную и потянула носом, словно принюхиваясь. — Я чувствую фамильный Кладенец Соболевых. Обращайся с ним бережно и уважительно, чужак. Артефакт — не игрушка.
— Я ведь тебе не слишком нравлюсь, — сказал я. — Ты бы предпочла действовать в одиночку. Потому что считаешь, что ты — лучшая. С тобой никто не сравнится. Остальные — балласт, они будут только мешать, — Любава скрестила руки на груди. И молча ждала продолжения. — Но дело в том, что я думаю точно так же. Это МНЕ тебя навязали, а не наоборот. Я тоже привык работать один, и не знаю, чего от тебя ждать. Но твой слишком снисходительный тон наводит на размышления.
— И какие? — голос Любавы стал угрожающе тихим.
— Ты склонна недооценивать противника. Ты всегда была лучшей, и уже привыкла к своему статусу. В школе, в училище — везде. Ты считаешь, что остальные отстают от тебя на несколько шагов. И ты готова приложить любые усилия для того, чтобы так было всегда. Но хочу разочаровать тебя прямо сейчас: это — не соревнование. Жизнь — штука упрямая и непредсказуемая. И ты конечно хороша, очень хороша. Но не лучше всех.
— Отлично, — она вновь сузила глаза и задрала подбородок так, что я видел только маленькие аккуратные ноздри. — Посмотрим, кто первым доберётся до бункера.
Я вздохнул.
— Ты так ничего и не поняла, — внезапно я ощутил страх. Страх того, что у нас не получится спасти Фудзи. — Для тебя доказать своё превосходство важнее, чем выполнить задание.
— Успешное выполнение задания — это и есть доказательство того, что ты — лучший, — выплюнула Любава, резко повернулась и пошла вдоль забора.
Глава 19
Секунду я смотрел, как Любава грациозно движется по тротуару. Миг — и остались лишь тени вязов на вспученном корнями старом асфальте, и лучи солнца, похожие на желтые пальцы. Девушка скрылась среди теней.
А я повернулся и побежал вдоль забора.
Хотелось изучить военную часть вживую, не на карте. Не то, чтобы я не доверял плану Любавы, как таковому. Просто нужно убедиться.
Слишком многое поставлено на карту, и если меня схватят или убьют — пострадают многие люди.
А скажи-ка, друг Курои, в этом ли дело? — неожиданно в голове зазвучал голос Фудзи. — Что тебя больше волнует? Не желание ли утереть нос самоуверенной девчонке, найдя лучший способ проникновения и выполнив задание в одиночку?
Может быть, — ответил я этому воображаемому Фудзи. Потому что лучше так. Лучше разговаривать с другом в своей голове, чем представлять его лежащим на голом бетонном полу с головой в огромной кровавой луже… — Опыт говорит, что не может столь юная и самоуверенная пигалица быть лучше меня. И я буду полагаться на этот свой опыт, и на свою интуицию — потому что именно они помогали мне остаться в живых.
Грустно думать, что моя жизнь превратилась для тебя в соревнование с девицей, — говорит Фудзи. — Хотя выбор — одобряю. Тебе всегда нравились рыженькие.
Ничего подобного, друг Фудзи, — я уже карабкался на ствол дерева, ветви которого раскинулись в опасной близости от забора. — От рыжих одни проблемы…
Конечно, до самого забора оставалось метров семь-восемь, удобная для прыжка ветвь находилась довольно высоко. Наверное, так и думали солдаты, когда пожалели прекрасный дуб и не стали пилить эту величественную и роскошную ветку.
К тому же, на той стороне, сразу за патрульной полосой, на равном расстоянии друг от друга, находились такие грибки: столб с крышей, под которой может укрыться постовой в ненастную ночь.
А дубовая ветвь давала густую тень — что было очень приятно и своевременно в жаркий летний денёк…
Любава не наврала. Совершить десятиметровый прыжок в этом костюме не составило никакого труда — тем более, что прыгал я вниз.
Ткань, уплотнившись, компенсировала удар о землю, спружинила в коленях и бёдрах — не пришлось даже перекатываться, чтобы погасить инерцию.
Я сразу спрятался под одним из грибков. Костюм принял коричнево-зелёную окраску, и я полностью слился с тенями.