Хорошо, что это всего лишь городская военная часть, а не настоящая военная база, — подумал я.
Секундная стрелка в голове отрезала короткие мгновения вечности, они падали в чёрную дыру, словно ломтики колбасы. С каждой секундой уверенность в том, что Фудзи жив, делалась всё меньше.
Возможно, его убили ещё вчера. Или сразу, как только узнали, что он — не посланник. Ведь если б его взяли в заложники, то выдвинули бы какие-то требования?
Приманка.
Шива прекрасно знает, что я приду. Приду сам, один — именно так себя и ведут посланники.
Я сглотнул. Спина покрылась липким потом, который мгновенно впитала ткань костюма.
Любава! — Шива не знает о девушке. Я и сам не знал о её существовании всего час назад. Она доберётся до штаба, а там…
Нужно торопиться. Нужно опередить девчонку во что бы то ни стало. Она не знает, насколько Шива жесток. На знает, что задумав убить, он не будет раздумывать ни секунды.
Итак… Плац впереди простирается голым асфальтированным полем. На дальнем его конце — группа рядовых. Они маршируют и орут речёвки. Отрабатывают построение…
В окнах штаба то и дело мелькают тени людей — рабочий день, все заняты делом.
Из трубы над просторным одноэтажным зданием поднимается дым. Пахнет чуть пригорелой гречневой кашей и тушенкой… Столовая. Но до обеда ещё далеко, а завтрак уже прошел.
Я ещё раз посмотрел на здание штаба, а затем представил: звучит тревога, рядовые и офицеры занимают боевые посты. Руководство не спеша, не паникуя, спускается в подвал. Открывается бронированная дверь…
И тут я увидел, как из столовой выходит офицер. В руках поднос: стандартные ячейки, в которых лежат булочка, яблоко, стоит стакан с чем-то прозрачно-розовым, ещё что-то… Ну конечно, он несёт запоздалый завтрак. Кому?
Часовые на посту не едят. Начальство, если я что-то понимаю в военной организации, питается отдельно. Какому-нибудь больному? Но в лазарете — своя кухня, там диетическое питание…
Перебегая от укрытия к укрытию, я шел за человеком с подносом. Интуиция стучала молотками в виски, сжимала диафрагму, подталкивала под коленки.
Всего один поднос. И несёт его не рядовой, не денщик — офицер. Майор. То есть, человек достаточно высокого ранга, чтобы стать посвященным… В заговор.
Очень даже может быть.
Офицер миновал здание штаба сбоку, с той стороны, где не было окон. Прошел мимо полосы препятствий, мимо беговой дорожки, вдоль плаца, где всё ещё занимались строевой подготовкой… А потом юркнул за здание склада боеприпасов.
Я — за ним.
Заметил: если двигаться достаточно плавно, костюм успевает принимать окраску всего, что есть вокруг: ствол берёзы, зелёные горбыли деревянной лавки, чугунная мусорка, серый асфальт, редкая, по-весеннему короткая травка.
Меня можно обнаружить, только если столкнуться.
Майор уже подходил к патрульной тропе у противоположного края забора. Там, рядом с грибком часового, был небольшой холмик… Дот. Сюда положено бежать пулемётчику, если звучит тревога.
Я пересёк последний открытый участок и залёг за небольшим бруствером перед контрольной полосой.
Майор с подносом подошел к доту и стал спускаться: исчезли ноги в начищенных ботинках, исчезли брюки с лампасами, руки, не слишком ловко держащие поднос, не привыкшие к этому плебейскому занятию… Плечи, фуражка — майор скрылся под землёй.
Если бы там сидел расчёт — еды было бы больше. Если всего один пулемётчик, который не может покинуть пост — поднос отправили бы с вестовым или с рядовым, на худой конец… И вообще: на посту не едят. Ждут смены караула.
Значит, там сидит тот, кто не может выйти. Или… Тот, кого не выпускают. Пленник.
Я гнал от себя радостную мысль, как назойливую собачонку. Фудзи жив. И если его собираются кормить — значит, не собираются убивать. Пока, во всяком случае.
Но не факт, что там — пленник. Это ведь всего лишь пулемётный дот, небольшая ямка в земле, укреплённая мешками с песком…
Но ведь там ТОЖЕ может быть бункер. Не такой роскошный, как при штабе, просто небольшая комната, со свинцовыми стенами, в КОТОРУЮ МОЖНО ПОМЕСТИТЬ МАГА.
Последняя мысль окатила, словно кипятком. Фудзи там.
Это ясно, как то, что я смотрю на майора, который идёт обратно. Помахивая опустевшей тарой, он направлялся в сторону столовой — туда, откуда пришел.
Я подобрался, чтобы скользнуть к доту, но наткнулся на стену из собственных мыслей. Любава! Ведь она полезет в штаб, и там её схватят. Шива специально устроил так, чтобы была очевидная цель.
Или даже не Шива, а сам полковник Разумовский — в сговоре с Бестужевым они построили на территории военной части камеру, в которой можно держать магов.
Я уже видел, как Любава, победно ухмыляясь, снимает капюшон костюма перед открытой дверью бункера — толстой, с ручным банковским колесом… Как вскидывает руки в попытке защититься, глаза её становятся огромными, а на груди и животе набухают тёмные пятна…
Что же делать? Оставить Фудзи здесь и поспешить на перехват Любаве? Остановить упрямую девчонку, рассказать новый план действий… Хранители! Почему у нас с ней нет связи?..
А… Почему нет?
Дарья сказала, костюм — прототип космического скафандра. Но в скафандрах ВСЕГДА есть связь. В безвоздушном пространстве особенно не поболтаешь, и рацию держать нечем. В шлеме обязательно есть переговорное устройство.
— Любава? — на пробу сказал я тихонько.
— Наконец-то ты додумался, что мы можем общаться.
Голос самодовольный и торжествующий. Настолько, что я чуть не пожалел о своей затее.
— Любава, не ходи к штабу. А если ты уже там — убирайся. В бункере ловушка. Любава, слышишь меня? Не ходи к штабу!
Я боялся, что она воспримет мои слова, как провокацию. Подумает, что таким нехитрым образом я хочу выиграть время…
— Любава, у тебя наверняка есть способ убедиться, что меня там нет, — сказал я. — Я нахожусь у западной стены, в левом нижнем углу. У пулемётного дота.
— Тогда подними голову и внима-а-ательно посмотри перед собой.
Я послушался.
Трава в трёх метрах от меня вдруг пошла рябью, на мгновение в зелёном контуре обозначились очертания лежащей на животе девушки. И всё прошло.
Я моргнул. Захотелось протереть глаза — не думал, что эти костюмы НАСТОЛЬКО хороши. Значит, я и вправду зря предпринимал все эти меры маскировки. Мог бы просто пройти через плац, — я горько улыбнулся. — Никто бы даже не почесался.
— Ты всё знала, — сказал я сердито.
— Не обязательно говорить вслух, — теперь голос Любавы звучал намного глуше, и чуть невнятно. — Можешь обозначать слова, не разжимая губ, вокализатор на горле будет считывать звуки.
— Ты знала, что штаб — это ложная цель. Точнее, ты её придумала — чтобы отвлечь меня.
— Ну, не настолько я коварна. Я уже приближалась к штабу, когда заметила этого майора с подносом. Так случилось, что я знаю его лично: это Щербатов, главный прихлебатель Разумовского. Получил внеочередное звание буквально на днях. Нетрудно было совместить поднос с завтраком в его руках с этим неприметным дотом, в котором, если подумать, довольно удобно держать узника.
— Но почему он шел по части так открыто? Ведь не только у нас могли возникнуть вопросы о нелепости происходящего.
— Ты плохо знаешь Разумовского. — Во вверенной ему части уже давно никто не задаёт лишних вопросов.
— Отлично. Тогда согласуем действия.
— Ой, да ладно тебе. Уже ничего не нужно согласовывать. Просто войдём туда и освободим принца.
— Тебе особое удовольствие доставляет произнесение титулов, верно? Его зовут Фудзи. Так он хочет сам.
— Извини. Привычка.
— Избавься от неё. У агента не должно быть привычек.
— А ты считаешь меня агентом?
— А сама-то ты считаешь?
Со стороны дота послышался невнятный шум, я вскочил и побежал на звук…
Она заговаривала мне зубы. Просто для того, чтобы успеть первой. Ну и девка. Намучаюсь я с ней… — мысль была какая-то лишняя, и я её отбросил.
Хватило десяти шагов. Внутри, в прохладном сумраке, окутанные клубами пыли, боролись две фигуры. Точнее, одна фигура — они всё-таки поставили часового — и вывалянный в пыли призрак.
Охватив помещение широким взглядом, я понял, что никого здесь больше нет, и спустился по ступенькам. Примерился, поймал часового за шею борцовским захватом и надавил.
Костюм усилил нагрузку, так что пришлось проследить, чтобы у парня не сломалась шея. Через пару минут он обмяк, через три я его опустил на пол, закатив под узкую лавочку.
Любава тем временем сняла капюшон. Рыжие волосы чуть растрепались и поднялись нимбом вокруг головы, щеки раскраснелись, губы наполнились жаром.
Я невольно засмотрелся.
— Что? — она распахнула глаза, и в моё сердце полетели синие молнии.
— Ты очень красивая, — прошептал я. — Тебе никогда не стать хорошим агентом.
Она собиралась ответить. Сказать что-нибудь колкое, что-то оскорбительное. Но сдержалась. Чем повысила ртутный столбик моего уважения ещё на пару пунктов.
— Давай подумаем, как открыть дверь, — Любава указала подбородком на ржавый тёмный прямоугольник в дальнем торце дота.
Дверь была небольшой, мне по-пояс. Вероятно, там был погребок для хранения боеприпасов, который переоборудовали в камеру.
— Для начала можно обыскать часового, — сказал я. — Раз пленнику давали еду, значит, кто-то должен был открыть дверь.
— Еду давали не пленнику, — она кивнула на остатки булочки и пустой стакан на металлическом откидном столике. — Зря я не остановила Щербакова, — сквозь зубы прошипела девушка. — Ключи могли быть у него.
Она уже наклонилась, и быстрыми движениями обыскивала бесчувственного лейтенанта.
В заговор посвящены только офицеры, — мельком подумал я, но Любава уже выпрямилась и сверкнула на меня глазами.
— Ты его не убил, — она выплюнула это, как обвинение. Во всяком случае, мне так показалось…
— Поверь, убийство — не всегда самый действенный способ избавиться от свидетеля, — примирительно сказал я.