— Готовы? — спросила она.
Глава 2
Протянув руку, госпожа секретарь распахнула дверь и толкнула меня в спину. Чтобы не упасть, мне пришлось сделать шаг в камеру.
Дверь захлопнулась.
Обманула. Она просто хотела перевести меня в другую тюрьму без лишних проблем! — эта мысль настойчиво билась в висках, в то время как глазами я подмечал детали, не соответствующие этой гипотезе.
Обитые светлым шпоном стены. Толстый ковёр на полу, блёклого оттенка овсяной каши. Мягкая мебель, портьеры, за которыми угадывалось фальшивое окно, или скорее, громадный плоский экран, в данный момент тёмный и пустой.
Одну из стен полностью занимал стеллаж, заполненный книгами, статуэтками, большими ракушками и свитками из натуральной кожи.
Сначала я принял их за рулоны бумаги, но запах — характерный для выделанной кожи запах химикатов и чернил, не позволил ошибиться.
В глубине комнаты — ибо камерой заключения это помещение назвать не поворачивался язык — стоял большой стол, на нём — старинная лампа с тяжелым кованым пьедесталом и абажуром зелёного стекла.
В круге тусклого света за столом сидел человек. Он должен был слышать и мои шаги, и стук закрываемой двери, но предпочёл не отрываться от своего занятия.
Тогда я сам пересёк комнату и подошел к столу. Ведь за этим меня сюда и привели, верно? Салтыкова сказала: вы должны кое-кого увидеть.
То, что это — не Шива, я понял сразу, и разочарование оставило горький след на языке. Но любопытство становилось всё сильнее.
Если госпожа секретарь потратила время на то, чтобы привезти меня сюда, значит, это очень важно.
— Одну минуту, — сказал человек за столом, не поворачиваясь ко мне. — Я должен закончить одно дельце, и тогда я в полном вашем распоряжении.
Голос у него был мягким, с приятной хрипотцой. И достаточно вежливым — чтобы я не выказал раздражения.
Не в силах сдержать любопытство, я подошел ближе и заглянул человеку через плечо.
На столе лежал альбом с прозрачными окошками. В каждое была вставлена небольшая картинка — три на четыре сантиметра, не больше.
В руке, осторожно зажатую пинцетом за уголок, человек держал такую же картинку. Сквозь мощную лупу он разглядывал изображение: космический челнок направляется к подвешенному в пустоте кубу с светящимися гранями…
— Это марки! — я не смог сдержать удивления.
В некоторых, не столь подверженных технологиям мирах, до сих пор существовал такой вид сообщений: почтовые письма. Для доставки адресатам использовался своеобразный способ оплаты: человек покупал марку, наклеивал её на конверт и бросал в ящик…
— Утраченное в нашем мире хобби, — всё также не поворачиваясь, сказал человек. — Но меня оно успокаивает.
Налюбовавшись картинкой, он аккуратно вставил марку в пустое прозрачное окошко и захлопнул альбом. А потом, не вставая, повернулся ко мне — кресло было вращающимся.
— Приятно познакомиться, — он протянул узкую смуглую руку. — Меня зовут мастер Никто.
— Курои.
Рука у него была горячая и твёрдая. Словно глиняная болванка, которую хорошенько нагрели в печи. Лицо узкое, тёмное, измождённое. В глазах, за налётом интереса и доброжелательности, таилась боль.
— Вы — не из нашего мира, — сказал мастер Никто. Так просто, словно сообщил о соринке, которую заметил у меня на рукаве.
— А вы — не узник, — не остался я в долгу.
— У вас двойная тень, молодой человек. Я вижу её так же отчётливо, как и ваше истинное лицо, спрятанное под маской изменённой плоти. Кстати: интересная техника. Это не иллюзия, но и не косметическая хирургия. Вы просто сделались таким… — он всмотрелся в меня ещё пристальнее. — Да. Теперь понимаю. Артефакт. Вы прошли глубокую настройку, но не остановились на достигнутом. Интересно, интересно…
Я только сейчас заметил, что он так и не отпустил моей руки. И теперь ощупывал её большим пальцем, поглаживал, надавливал — не слишком сильно, но чувствительно. Подавив стремление грубо отдёрнуть свою руку, я аккуратно вынул её из хватки мастера Никто.
— О, простите, — он мило улыбнулся. — Ко мне так редко приходят посетители, что я почти забыл, какой на ощупь может быть чужая человеческая рука…
— Вы заперлись здесь по своей воле, — сказал я. Такой вывод пришел в голову сразу: только добровольное заточение объясняло относительный комфорт помещения. А ещё — высокая ценность самого пленника. — А значит, можете и выйти, когда пожелаете.
— К сожалению, нет, — мастер вновь улыбнулся, и лицо его будто осветилось изнутри.
Он был магом очень высокого уровня. Но в отличие от других сэнсэев, которых я уже научился различать по степени прозрачности глаз, у этого радужки были угольно-чёрными, абсолютно пустыми.
— Вы правы, я сам обрёк себя на заточение. И сделал это совершенно осознанно. К счастью, государь Святослав пошел навстречу моему желанию и разрешил поселиться здесь, — он обвёл просторную комнату взглядом. — В относительном комфорте и безопасности.
— Чего же вы боитесь?
Я никак не мог понять: зачем Салтыкова привела меня к этому сломленному человеку.
— Себя, — просто ответил мастер Никто. — Точнее, своего могущества.
— Вы заперлись здесь потому, что стали… Слишком хорошим магом?
— Не совсем, — наконец он поднялся из кресла и я с удивлением понял, что узник был совсем крохотным. Он едва доставал мне до локтя. — Даже наоборот: я испугался того, насколько ПЛОХИМ я могу стать.
— Объясните.
Я привык полагаться на свои суждения. Даже гордился тем что могу просчитать и понять любого человека. Но мастера Никто я понять не мог. И вовсе не потому, что он говорил загадками. По-сути, он вообще ещё ничего не сказал…
— Когда-то я был таким же, как и вы, Курои.
Поддёрнув длинные полы шелкового халата, узник посеменил к стеллажу, взял там что-то, и вернулся ко мне. Предложив жестом сесть на узкую кушетку, сам вновь взобрался в своё кресло.
Думаю, когда наши глаза оказались на одном уровне, ему стало заметно спокойнее.
— Вы тоже пришли из другого мира? — вопрос вырвался сам, после того, как я прикинул несколько вариантов.
— Нет, не в этом смысле, — он опять улыбнулся, коричневое лицо на мгновение озарилось. — Просто я очень быстро овладел магией. В нашей семье тоже хранился Артефакт, и я привык обращаться к нему с детских лет. Хотя обычно у нас проходят инициацию лет в двадцать… Вундеркинд — говорили другие маги. — Такое бывает иногда. Рано загораются, очень быстро сгорают…
— Они вам завидовали?
— Ещё бы. Всестихийник, в руках которого одна таттва преобразуется в другую так же легко, как вода приобретает форму ёмкости, в которую её поместили. Как слетающий пух одуванчика. Как птица, которая кружит в потоках воздуха, как песок, утекающий в чашу песочных часов… Уж простите за обилие природных метафор. Давно не был на улице. Соскучился, знаете ли.
— А как быть с таттвами Порядка и Хаоса? Их использовать запрещено.
— А знаете, из-за кого? — и он подмигнул.
— Из-за вас. Их запретили использовать из-за того, что вы сделали что-то особенное. Что-то разрушительное настолько, что ужаснулись все. В том числе — вы сами.
— Не будем ворошить прошлое, — его голос вдруг сделался сухим и ломким, как старинная бумага. — Потому что и без него будущее может оказаться достаточно страшным.
— Поэтому она и решила нас познакомить, — сказал я. Мастер Никто всё вертел в руках ту вещь, что взял со стеллажа. Я никак не мог разглядеть, что это такое — настолько маленьким оно было. — Дарья хотела, чтобы я проникся вашим печальным опытом, и перестал совершать ошибки.
— А вы их совершаете? — спросил узник.
— Постоянно.
— Ну что ж, — хлопнул себя руками по коленям. — Хорошо уже то, что вы это признаёте. Я долгое время был очень упрям.
— Артефакт изменил меня, — сказал я тихо. — Не просто прошел, как вы это называете, настройку, — сказал я. — Мне кажется, на какой-то миг я слился с Артефактом. Стал с ним одним целым. И это изменило меня. Но каким я стал — я и сам не знаю.
— Когда я сделал то же самое… — сказал мастер Никто. — Понимаете, мы жили на небольшом острове. Я и моя семья, — он замолчал, словно погрузился, вопреки собственному запрету, в воспоминания. — Я слился с Артефактом, стал с ним одним целым. Мне казалось, я постиг его природу… Но когда я пришел в себя после Слияния — оказалось, что я остался один. Весь остров, вместе с родовым поместьем, пашнями, садами — ах, какие у нас были виноградники!.. Люди, животные — всё ушло под воду.
Я помолчал, пытаясь осмыслить то, что поведал мастер. Но даже проработав в голове несколько версий, не нашел ничего лучшего, чем сказать:
— Но ведь у меня получилось.
— Вам крупно повезло, юноша. Провернуть такой трюк посреди Москвы, на удалении от Артефакта — да вы счастливчик. Один шанс на миллион — за то, что выживете вы. Миллион в сотой степени — за то, что не пострадают окружающие.
— Я этого не знал.
Мысли путались. Я попытался осмыслить масштабы катастрофы, которой, по словам мастера Никто, не случилась только чудом.
— Незнание не избавляет от ответственности, — наставительно сказал узник. — А также от чувства вины.
Если хоть что-то пошло бы не так, — подумал я с ужасом. — Я мог уподобиться Шиве. Город, миллионы людей — и всё это было в моих руках. Я не задумываясь применил свою силу, будучи уверенным, что выступаю на стороне добра.
Вот теперь мне стала понятна ярость мадам Салтыковой. Мальчишка! Ни секунды не подумав о последствиях, я сделал то, что считал нужным.
И ведь я искренне полагал, что совершаю доброе дело! Меня пытались остановить, — вспомнил я магов, сломя голову бегущих ко мне, стоящему в круге из вращающихся Артефактов.
Они-то, в отличие от меня, прекрасно представляли, что может произойти. И они были уверены, что произойдёт! Ведь такое уже было.
Был семейный Артефакт. Был молодой маг, который считал, что сможет совершить невозможное.