— Я поклялся защищать сэмпая любой ценой, — упрямо качнул головой Колян. И вышел.
Стань своим собственным шпионом, — говорил государь Святослав. — Похоже, для некоторых людей это единственно приемлемый образ жизни.
На душ, переодевание и приведение себя в порядок у меня ушло не более восьми минут. Но когда я вновь вышел в комнату, сразу почувствовал: что-то изменилось.
Колян, мрачнее тучи, ждал меня у двери.
— Планы изменились, — сразу сказал он. — Идём, тебя хочет видеть князь.
Он вновь провёл меня сквозь заслон из солдат к лифту — не общему, а другому, в конце коридора. Приложил к панели сканера ладонь, и только потом нажал кнопку вызова.
Личный лифт князя, — понял я.
В пентхаусе Соболева наверху почти ничего не изменилось с моего прошлого посещения. Не было лишь опутанного трубками кресла, и ковёр, залитый кровью в тот достопамятный вечер, заменили на другой.
Едва открыв дверь, мы услышали звуки сирен. Они шли из динамиков большого плоского телевизора. Перед ним стоял князь, по обыкновению заложив руки за спину, и смотрел на экран.
Съёмки велись явно с дрона: я узнал Нефритовый дворец, толстую, окружающую его со всех сторон каменную стену, затем мелькнули зелёные крыши, тенистые дворики…
А потом дрон завис над площадью, на которой стеной стоял народ.
Люди стояли молча, плечом к плечу. Они ничего не делали, просто смотрели на дворец — точнее, на громадные двустворчатые ворота.
Перед ними растянулась тонкая цепочка чёрных головастых муравьёв с белыми иероглифами на груди и спине. Силы быстрого реагирования.
Солдаты держали перед собой прозрачные щиты, поверх которых в людей были направлены стволы автоматов. Не ружей с резиновыми пулями, не водомётов для разгона толп — это было боевое оружие.
— Что случилось? — успел я спросить, но тут дрон развернулся, направив камеры на ворота…
Сначала я ничего не понял. Но когда картинка стала чёткой, и получила увеличение, с губ моих сорвался стон.
На воротах висели люди. Каждый на своей верёвке, обмотанной вокруг шеи. Ноги некоторых ещё подёргивались.
Лиц не показывали, и я был за это благодарен: не хотелось лицезреть искаженные смертной мукой черты.
Но в следующий миг дрон прянул вниз, и пошли картинки крупным планом…
Я не стал закрывать глаза. Я смотрел на каждого — некоторые из них были японцами, другие — русскими. Всего — двенадцать человек.
Бесстрастная камера запечатлела последние мгновения их жизни. Выпученные глаза, в которых плещется ужас небытия. Посиневшие лица. Вываленные языки…
Потом послышались выстрелы, дрон совершил резкий нырок, и картинка пропала.
— Они его сбили, — тихо сказал Колян. — Но сначала дождались, чтобы камера передала все подробности.
— Акция устрашения, — тихо сказал Соболев. — Возвращение к старым традициям.
— Он что, возомнил себя сёгуном семнадцатого века?
Я вспомнил, о чём совсем недавно говорил Набунага.
Меня тошнило. Сердце колотилось о стенку живота где-то под диафрагмой. А ещё меня душила злость.
Изображение восстановилось. Теперь на экране был флаг Ямато — красный круг, без всяких следов двуглавого орла. Сверху вниз шла бегущая строка.
— В сообщении сказано, что эти люди — политические изменники, — комментировал строку Соболев. Я был ему благодарен: перед глазами всё плыло, и я просто не мог сосредоточиться на чтении иероглифов. — Разведка Микадо провела тщательную проверку и выяснила, что эти люди — имена прилагаются — заложили бомбы в Нефритовом дворце. Но их вовремя разоблачили, и катастрофу удалось предотвратить. Их казнь должна послужить предупреждением для всех, кто осмелится покуситься на власть Микадо.
— Он точно сошел с ума, — сказал я. — Какие бомбы?.. Кто бы смог пронести их во дворец? Там что, настолько плохая охрана?
— В сообщении говорится, что заговорщики смогли взять приступом арсенал, — коротко ответил Соболев.
— Не верю, — я покачал головой. — Фудзи много чего говорил о своём старшем брате. Но никогда не упоминал, что тот — дурак.
— Так или иначе, наше мероприятие придётся отложить, — вздохнул Соболев. — Слишком опасно. Там сейчас муха не пролетит. А ещё люди на площади… Одной искры хватит, чтобы эти молодцы в чёрном принялись стрелять.
— Он на это и рассчитывает, — подал голос Колян. — Люди начнут восстание, он его доблестно подавит. А потом задушит страну репрессиями — якобы для того, чтобы отыскать зачинщиков. Сётоку — гнусный садист.
— Эта акция рассчитана на меня, — медленно сказал Соболев. — На то, что увидев эти зверства, я потеряю терпение.
— И позовёте на помощь Святослава, — догадался я. И внезапно меня осенило: — Не делайте этого. Ни в коем случае не делайте этого!
— Но мы не можем оставить без внимания…
— Я всё понимаю, — от избытка чувств я схватил деда за руку. — Но вспомните Бестужева. Он сбежал из России не с пустыми руками.
— Артефакты, — кивнул князь.
— Государя ждёт чудовищная ловушка, — сказал я то, о чём Соболев подумал. И добавил: — Я иду во дворец.
— Что?..
Оба они: и Соболев, и Колян, просто взвились.
— Ты же должен понимать, Вован, там щас все на ушах стоят.
— Любаву нужно вытащить, — упрямо сказал я. — Иначе она может оказаться среди следующей группы повешенных на воротах.
Князь сжал зубы. Ясно, что и сам он об этом думал. И Колян тоже. Любава обречена: после ТАКОГО, ни о каком примирении с Государем, путём заключения династического брака его дочери с Микадо, и быть не может. А значит, Сётоку изначально не рассматривал этот вариант. Это ведь мы сделали такие выводы, основываясь на логике, на здравом смысле и на том, что Сётоку всё-таки хочет сохранить страну, чтобы стать правителем, а не просто кровавым мясником.
Сколько же ошибок мы совершаем, когда ждём от других, что они будут поступать разумно и логично!
Для Сётоку Любава была просто трофеем. Тем самым рычагом, используя который, он может не просто управлять государем Святославом, а причинить тому невыразимую боль.
А ведь Фудзи нас предупреждал. Он твердил, что его брат — сумасшедший на всю голову, что он психованный садист… Но мы слышали лишь то, что хотели: политический переворот, престол, отделение от России… Не это ему было нужно.
— Я сейчас же отправляюсь во дворец, — сказал я. И я знаю, как туда попасть, — взмахом руки я пресёк возражения Коляна. — Мне нужно только, чтобы вы помогли мне незамеченным выбраться из Соболев-Плаза и попасть на побережье за городом. Ну и ещё, — я смущенно потупился. Как подросток, который просит у папаши денег на гулянку. — Чтобы вы снабдили меня оружием.
Князь задумчиво переглянулся со своим телохранителем. По-моему, они оба сразу догадались, что я имею в виду. Ну и хорошо. Не придётся ничего объяснять.
— Так я пойду, распоряжусь, — Колян пошел к выходу из апартаментов, и неслышно прикрыл за собой дверь.
— Обещай мне беречь себя, внук, — сказал князь. Я был благодарен ему за то, что он не стал меня отговаривать. Не стал предупреждать об опасности, и вообще вести себя, как наседка. Ведь он и сам всю свою жизнь провел на передовой. Он привык жертвовать — в первую очередь, собой. Он знает, что такое долг.
— Обещаю.
Мы обнялись.
— У тебя появились новые интересные возможности, — не отпуская, возле моего плеча сказал князь.
— Сам ещё толком не разобрался, — я смутился. В голосе князя было неприкрытое уважение.
— Вот ещё что… — отстранив меня, он снял с шеи цепочку с небольшим медальоном. — Возьми. Это тебе сейчас нужнее, чем мне.
Я послушно надел цепочку себе на шею.
— Ух ты! — внезапно я почувствовал такой прилив сил, будто коснулся Кладенца. — Что это?
— Усилитель. Небольшой Осколок, работающий в унисон с нашим семейным Артефактом. Потребовалось перерыть половину мира, чтобы отыскать именно его.
Так вот для чего Сётоку нужны Осколки. Он думает через них управлять Артефактами…
— Спасибо, — я посмотрел на князя и испугался. Глаза его потускнели. Кожа приобрела сероватый оттенок. Морщины обозначились глубже, а кожа на шее обвисла, как у старого варана. Я поспешно потащил с головы цепочку. — Я не могу это принять.
— Конечно можешь, — с трудом улыбнулся князь. — Ты же понимаешь: любой дополнительный козырь повышает твои шансы. А я просто тебя дождусь.
Он сел в кресло и перевёл дух. Морщины немного разгладились, на щеках выступил слабый румянец.
— Не всё так плохо, как кажется, — он меня ещё и утешал. — Это как ломка после военного коктейля. Скоро мой организм приспособится, и я почувствую себя лучше.
Я знал, что он лжет.
В этот миг я очень хорошо понимал Коляна: ну как защищать человека, который всеми силами от этой защиты отказывается?
Сняв с шеи медальон, я подошел к креслу и опустился на колени. А потом вложил Осколок ему в ладонь и сжал его пальцы своей рукой.
— Самым лучшим для меня будет знать, что всё в порядке с ТОБОЙ, — сказал я с нажимом. — Ты должен продержаться, пока меня не будет, дед. А я справлюсь и так. Ты же сам сказал: я за это время многому научился…
— Извини, — князь Алексей слабо улыбнулся. Но румянец уже возвращался на его щеки, и это обнадёживало. — Мне всё время кажется, что я сделал для тебя не всё, что мог.
— Ты сделал главное: признал меня своим внуком.
На мгновение я приложился лбом к его руке, вскочил и поспешно вышел.
…Из Соболев-Плаза я стремительно вылетел на мотоцикле. Мощный двигатель утробно урчал, широкие колёса поглощали километры с завидной скоростью. Голову мою скрывал глухой чёрный шлем, тело защищали кожаная куртка без опознавательных нашивок, и такие же штаны.
За спиной был плоский неприметный рюкзак, который Колян напичкал всем, чем только можно: от короткоствольного пистолета-пулемета для стрельбы в городских условиях, до россыпи микроскопических мин, величиной с кофейное зёрнышко.
Стэллс-костюм был надет под куртку. Не тот, аккумуляторы которого питались магией. Обычный, для простецов. Спину, бёдра, предплечья до локтей покрывали пластины батарей — Колян сказал, их хватит на шесть часов в самом полном режиме…