– Знаешь, я ведь скоро умру.
У Виктории уже голова шла кругом. Она оглянулась и заметила под чахлой липой узкую неудобную скамейку. Другой поблизости не оказалось.
– Может, поговорим? – предложила Виктория. – Почему ты должен умереть?
Они сели на скамейку, и Дима чинно сложил руки на коленях. В классе он и минуты не мог просидеть спокойно, а теперь от всего его облика исходило такое благочестие, такая неспешность…
Как же все-таки меняются люди, мелькнуло в голове у Виктории. И те, кто с ней учился…
Она не успела додумать эту нехитрую мысль, потому что ее словно кто-то толкнул рукой в грудь. Виктория резко распрямилась.
Она поняла. Поняла, что именно беспокоило ее на вечере встречи, и сегодня, когда…
«Нет, этого не может быть!»
И тут же:
«Но почему, собственно? Все изменились, и она тоже должна была измениться. А между тем…»
А между тем она, Виктория, сидела на скамейке с одноклассником, который стал монахом. И, хотя он не был на вечере встречи, он хорошо знал Катю Корчагину. Может быть, он знает, почему ее убили?
Или хотя бы подозревает?
Она усилием воли отогнала от себя посторонние мысли и приготовилась слушать своего собеседника.
– Мне было знамение, – сказал Дима. – Скоро меня не будет.
– Ты болен? – встревожилась Виктория. Только сейчас ей бросилось в глаза, до чего он худой. – У тебя рак?
Дима усмехнулся и покачал головой:
– Нет, я ничем не болен. Но я умру. В общем-то, это правильно, Бог милостив. Раз Кати больше нет…
– Ты так ее любил? – спросила Виктория.
Дима ничего не ответил.
– Это из-за нее ты пошел в монахи? – допытывалась писательница. – Потому что она вышла замуж за другого?
Но Дима только упрямо покачал головой:
– Нет. Я пошел в монахи, потому что… Иначе я не мог.
Виктория вздохнула.
– У тебя кто-то умер? Твои родители? Или… – она замялась, – …ты пережил какое-то потрясение?
Он поглядел на нее, и она поразилась сосредоточенности его взора.
– Нет, – ответил Дима серьезно. – Я должен был искупить свои грехи.
– Что за грехи? – растерялась она.
– Это неважно, – отмахнулся он. – То есть, конечно, важно, но… – Он долго молчал и наконец выдавил из себя: – Пусть все останется между мной и Богом.
Нет, подумала Виктория, что-то его серьезно потрясло… не мог тот Дима Шульгин, веселый, беспечный парнишка, которого она знала, просто так, ни с того ни с сего, пойти в монахи. Какие у него могли быть грехи? Или все же измена Кати так на него повлияла?
Всюду ребусы, головоломки, загадки.
Совсем как в ее детективных романах, черт побери!
Тех самых романах, один из которых незримый убийца пытается воплотить в жизнь…
– Тебе известно, что произошло уже три убийства? – спросила Виктория.
Черный монах кивнул:
– Нам звонил следователь, как его…
– Антон Помогай?
– Да. Просил разрешения встретиться со мной. Мы договорились на вечер.
– Тебе есть что ему рассказать? – напрямик спросила Виктория.
– Почему ты так думаешь?
– Послушай, – взмолилась Виктория, – трех человек убили, и этот мерзавец… кто бы он ни был… он следует схеме убийств из моей книги. И если ты что-то знаешь… – Она вздохнула. – Я дорого дала бы, чтобы его найти, – наконец проговорила она беспомощно.
– Все в руках Божьих, – примирительно сказал Дима. – Я уверен, его найдут.
– Тебе что-то известно? – не отступала она.
– Расскажи мне о Кате, – попросил он, словно не слышал ее вопроса. – Какая она была? Я имею в виду, на том вечере? Я очень жалел потом, что не поехал, не встретился с ней… – Он умолк.
По правде говоря, Виктория невысоко ставила покойную Катю Корчагину, но всякий, кто услышал бы, как она описывает сейчас ее своему собеседнику, остался бы в уверенности, что Катя и Виктория являлись лучшими подругами. Послушать писательницу, так Катя на вечере была красивее всех, ярче всех, лучше всех…
– Она была очень хорошая, – вздохнул Дима, когда Виктория закончила. – Очень…
Его глаза затуманились. «Знает ли он, из-за чего она погибла? – гадала Виктория, косясь на него. – Почему он приехал сюда – только чтобы поговорить о Кате, или у него есть серьезные подозрения, о которых он по каким-то причинам не хочет мне говорить?»
– Ты бы хотел отомстить за нее? – не удержалась она.
И опять эта грустная улыбка, которой она никогда раньше не замечала у Димы Шульгина и которая появилась, очевидно, у него, когда он стал монахом.
– Ты спрашиваешь об этом меня, Виктория? Даже если бы я не был христианином… Разве это ее вернет?
– Не вернет, но если ты знаешь, кто Катю зарезал, это поможет предотвратить другие убийства.
Она говорила и думала: «Боже мой! Я уже разговариваю, как сыщики из моих романов…»
Возможно, Дима не читал детективных романов, во всяком случае, его тронуло ее волнение.
– Как я могу что-то знать, если я много лет ее не видел? Ни ее, ни Гену… И уж тем более мужа Кати. – Последнюю фразу он произнес чуть тише, чем остальные.
– Не знаю, – пробормотала Виктория, сконфуженная. – Может быть, Катя звонила тебе… просила о помощи…
– Нет.
И уже по его твердому тону она поняла, что расспрашивать бесполезно. Либо он действительно ничего не знает, либо решил ей не говорить.
– Ты видела следователя, который ведет дело? Как он тебе?
– По-моему, он хороший, – честно сказала Виктория. – Молодой. Но старается.
Дима кивнул, словно ожидал именно этих слов.
– Что ж, будем надеяться… Будем надеяться, что он найдет того, кто… кто это сделал.
Она поняла, что он не хочет говорить, кто убил Катю. И тут ее ожгла другая мысль.
– Дима… Прости меня, если я не права, но… Уж не задумал ли ты покончить с собой? С чего вдруг все эти разговоры о скорой смерти, если ты ничем не болен?
– Ты не поймешь, – сказал он устало. – Я могу объяснить, но ты не поймешь… Мне было знамение. И я понял, что скоро умру. Может быть… может, я не доживу даже до вечера этого дня, кто знает… – Он умолк.
– Потому что тебе что-то известно? – Виктория пошла напролом. – Дима, мы были одноклассниками, ты можешь мне доверять… Почему бы не сказать мне, ведь я заинтересована не меньше тебя, чтобы убийцу нашли…
Он слушал Викторию так, словно ее слова доносились до него издалека… И лицо его, едва она умолкла, приобрело замкнутое, непроницаемое выражение.
– Нет, – сказал он. – О том, почему умерла Катя, я ничего не знаю. Расскажи мне еще о ней… Что она говорила на том вечере? Катя… – он замялся. – Она хоть немного вспоминала меня?
– Она жалела, что ты не пришел, – солгала Виктория. Ей было жалко его, и в то же время ее разбирала досада.
Случайно подняв глаза, она увидела в окне третьего этажа Сергея, который смотрел на них. Уже через мгновение он отошел от окна, но, обернувшись к Диме, Виктория заметила, что монах смотрит туда же, куда и она.
– Ты можешь зайти, – предложила она. – Вера и Вероника тоже там… Я уверена, они будут рады тебя видеть. Да и Сергей… Ты же, кажется, дружил с ним.
Но Дима вновь упрямо покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Ты не обижайся, но из всего класса я бы хотел встретиться только с ней… – Он умолк и после недолгого раздумья добавил: – Впрочем, мы все равно скоро встретимся.
Виктория отвела глаза и запахнула куртку. Ветер гнал по дорожке пыль и листья, закручивая их в круговерти. Надвигалась гроза.
Глава 22
Каждое воскресенье Антон по раз и навсегда установленному порядку приезжал проведать свою тетку Ирину, которая жила за городом. Она с детства была парализованной и могла передвигаться лишь в инвалидном кресле. Из близких родственников у нее остался только племянник, а из друзей – супружеская чета Верейко. Муж ухаживал за садом и выращивал все, что можно было вырастить на скудной подмосковной почве, а жена присматривала за хозяйкой. Это были простые люди, но работящие и преданные. Других Ирина Помогай у себя в доме просто не потерпела бы.
– А вы сегодня поздновато, – сказала жена Верейко, впуская Антона в дом.
– Прокурор задержал, – объяснил тот.
– Вы и по выходным работаете?
– Преступники тоже без выходных работают, – улыбнулся он.
Снаружи хмурилось, а когда Антон снял плащ и вошел в гостиную, полило как из ведра. Жена Верейко зажгла свет и удалилась, тяжело шаркая ногами. Ирина отложила книгу, которую листала, и подняла глаза.
Это была темноволосая миловидная женщина чуть за сорок, которая казалась гораздо моложе своих лет благодаря размеренному образу жизни, который она вела. На ее лице выделялись голубые глаза, горевшие каким-то лихорадочным светом. Когда Ирина говорила, она то и дело сжимала и разжимала руки, переплетала пальцы и теребила складки на одежде.
– Здравствуй, Антоша… Как твои дела? Будешь обедать с нами?
Он не стал объяснять, что у прокурора его накормили до отвала, можно даже сказать – на убой. Жена Игнатова не признавала современных диет, и салатик из трех листиков вызывал у нее лишь брезгливое недоумение.
– Конечно, буду, тетя Ира…
По окнам столовой змеились струи дождя. Антон, подперев щеку кулаком, задумчиво смотрел перед собой. Перед ним на столе дымился нетронутый суп.
– Антоша, остынет, – напомнила тетя.
Он взглянул на нее и опустил руку, на которую опирался.
– Извините, тетя Ира… Что-то аппетита нет.
Ее глаза наполнились слезами. Она хлюпнула носом, пытаясь сдержаться, но все же не смогла.
– Значит, ты не забыл? – прерывающимся голосом спросила она. – Сегодня день рождения Сонечки. Ей бы восемнадцать лет исполнилось…
Соня была сестрой Антона, которая погибла вместе с их родителями. После чего парализованной Ирине пришлось взять на себя заботу о племяннике и воспитывать его. Справедливости ради стоит заметить, что Антон не доставлял ей никаких хлопот.
Племянник беспокойно шевельнулся. Ему было совестно, что его поведение было истолковано таким образом, и еще более совестно из-за того, что он и в самом деле забыл про день рождения сестры.