ни их боевому уровню. Если в начале войны эсэсовцы шли в бой с воодушевлением, воспламененные культом Гитлера и убежденные в необходимости принесения жертв во имя новой Германии – фюрера и рейха, что представлялось молодым идеалистам само собой разумеющимся, то могилы и деревянные кресты на просторах России очень скоро положили конец этому заблуждению. Добровольцам второй волны, в значительной степени лишь считавшимся таковыми, недоставало легковерия их предшественников. Они и службу-то свою несли с большой неохотой, подчас под давлением. Вступив в ряды войск СС без воодушевления, будучи плохо обученными и скептически настроенными, они принесли в свои части образ мышления, резко отличавшийся от прежнего.
Главное оперативное управление отмечало весною 1943 года: «Духовный уровень солдат плох, заметно отрицательное влияние родительского дома, церкви и многого другого. Поэтому многие рассуждают так: «Если меня призовут, тут уж ничего не поделаешь, добровольно же не пойду».
Главный вербовщик Бергер уже не мог поставлять в войска СС желаемого пополнения, поскольку исчерпал свои возможности. В конце 1942 года его основу составляли уже призывники. Немцы, наслышанные о жестоких методах ведения боевых действий и больших потерях, были настроены против войск СС.
В феврале 1943 года командование войск СС получило 13 донесений из различных пунктов вербовки добровольцев, в которых говорилось: «Набор идет плохо. Былого воодушевления к военной службе нет. Молодежь отказывается записываться добровольцами… Отмечаются случаи пассивного сопротивления… Даже страх перед гестапо не оказывает должного воздействия».
В донесениях из Мюнхена и Нюрнберга отмечалось негативное воздействие родителей, которые порой прямо запрещали парням записываться в войска СС. А из Вены сообщали о прямом противодействии церкви: «Кто пойдет служить в войска СС, окажется в аду». Имелись случаи отказов от направления в юнкерские школы. Заметным был и рост антивоенных настроений: «Мы не хотим войны. Кому она нужна, пусть тот и воюет».
Обо всем этом Бергер доложил рейхсфюреру СС, на что Гиммлер заявил 14 мая 1943 года: «Для меня вполне очевидно планомерное отравление нашей молодежи церковью с ее христианским вероучением, которому мы почти ничего не противопоставляем, особенно сейчас, в ходе войны».
В поисках новых резервов Бергер перенес свои усилия по вербовке добровольцев в центры допризывной подготовки гитлеровской молодежи и лагеря трудовой повинности, упреждая призывные комиссии вермахта, применяя давление и угрозы, заставляя, в частности, подписывать заранее подготовленные бланки заявлений.
Вот как описывает происходящее в письме своему отцу один из «кандидатов» в войска СС. Письмо было затем передано Гиммлеру. «Дорогой отец! Сегодня я пережил самую большую подлость и низость в своей жизни. К нам прибыли трое эсэсовцев и один полицейский, которые потребовали от всех шестидесяти человек подписать заявления о приеме в войска СС, угрожал нагоняем или тремя сутками ареста. Все парни были сильно возбуждены и возмущены, некоторые попытались как-то выбраться из помещения, воспользовавшись открытыми окнами. У дверей стоял полицейский и никого не выпускал. С меня всего этого хватит, я ведь стал другим человеком».
Из окружного управления Мозеля в партийную канцелярию было направлено сообщение следующего содержания: «Из парней, проходящих трудовую повинность, отбираются юноши ростом выше 165 сантиметров, которых принуждают „добровольно“ вступать в ряды войск СС, прикрываясь приказом, полученным будто бы непосредственно из штаб-квартиры фюрера».
В Засбах-Ахерне вербовщики, придя в учебное помещение, заявили, что «никто не покинет здания, пока не подпишет заявление о добровольном вступлении в одну из частей войск СС».
В Мюльхаузене эсэсовские офицеры пригрозили строптивым «кандидатам» выселением родителей из Эльзаса.
Фронтовое командование войск СС было явно недовольно пополнением, о чем Юттнер докладывал Бергеру уже в августе 1941 года, а потом в марте и сентябре 1942 года. О принудительной вербовке командованию становилось известно не только от самих молодых солдат, но и из писем их родственников. Да и выучка их оставляла желать лучшего.
«Большая часть таких солдат, – докладывал командир дивизии СС „Мертвая голова“ Айке, – почти совсем не обучена. На лицах их читаются незаинтересованность и нерешительность».
Таковы были солдаты, прибывавшие из самой Германии, еще хуже обстояло дело с «фольксдойче», что отрицательно сказывалось на боевом духе войск.
Примечательно, что даже истинные добровольцы очень скоро разочаровывались в войсках СС, а офицеры штаба дивизии СС «Флориан Гайер» были уверены, что «определенная часть „фольксдойче“ считают эту войну не своей и не хотят рассматривать свою службу в войсках СС как обязательство перед немецким народом». Айке высказывался еще более резко: «Среди „фольксдойче“ имеется много умственно недоразвитых, значительная часть их не умеет ни писать, ни читать по-немецки. Они не понимают командного языка и склонны к непослушанию и бездельничанью. Отданные приказы и распоряжения не выполняются под предлогом того, что, мол, им непонятно, чего хотят от них командиры. Чаще всего этим прикрывается трусость».
В результате этого некоторые командиры дивизий отказывались от такого пополнения.
Что же касается европейской молодежи, то она шла в войска СС с воодушевлением. Численность добровольцев ненемецкого происхождения достигла в них 200 000 человек. Однако будни войны быстро отрезвляли и их. К тому же лозунг антибольшевистского крестового похода не мог скрыть все более разраставшегося движения сопротивления немцам в большинстве стран Европы.
Попадавшие в войска СС из разных стран добровольцы, обладавшие различными взглядами и идеологиями, непосредственно в подразделениях сталкивались с прусской муштрой и зашоренным тоталитарным мировоззрением. Там им приходилось общаться с людьми, которые не имели ни малейшего представления, как себя вести с представителями других народов и вероисповеданий. Поэтому вскоре посыпались жалобы на высокомерное обращение с ними со стороны офицеров и унтер-офицеров. А фламандцы, голландцы и норвежцы даже протестовали против немецкой муштры. В начале 1943 года резко возросло число заявлений добровольцев из Голландии, Дании и Бельгии об увольнении из войск СС. В Норвегии же бывшие солдаты войск СС вообще выступили против вербовщиков Бергера.
В главном управлении СС в октябре 1942 года был сделан малоутешительный вывод, что непродуманное обращение с такими людьми в войсках СС приводит к изменению их мировоззрения и даже превращает некоторых из них во врагов. Военной цензурой, например, было перехвачено письмо голландского юнкера Веера своему другу в Амстердаме, в котором он написал, что чувствует радость вследствие высадки войск союзников в Италии. Гиммлер сразу же приказал предать его суду эсэсовского трибунала.
Бельгиец Леон Дегрель, штурмбанфюрер СС, награжденный Железным крестом с дубовыми листьями, как потом оказалось, находился в войсках СС с единственной целью: воспрепятствовать плану Гиммлера об отделении от Бельгии территорий, заселенных фламандцами, и присоединении их к Германии. А пропагандист национал-социалистского движения в Голландии Фоорхеве оказался на деле противником Германии и великогерманской политики. Он сказал одному из своих друзей, что «благодаря вступлению в войска „этих тупоумных идиотов“ можно реально противодействовать планам СС».
Даже самые недалекие европейские добровольцы войск СС стали понимать, что данные им обещания не выполняются. Некоторые из них наивно думали, что своей службой у немцев они смогут обеспечить независимость своих стран в новой Европе Адольфа Гитлера. Для поддержания этих настроений руководство войск СС, изображая, как говорится, в красках будущее, которого, как они знали, никогда не будет, шло на некоторые хитрости. Так, в Бад-Тёльце юнкерская школа была преобразована в так называемую европейскую военную академию, в которой ненемцы могли даже критически оценивать национал-социалистскую партийную программу, а в Голландии планировалось сооружение «памятника германскому воину».
Но и у офицеров войск СС представление о мире, в который они когда-то верили, стало меняться. Идеологическая нить, связывавшая таких фюреров, как Штайнер, Хауссер, Биттрих и Дитрих, с «черным орденом», становилась из месяца в месяц все тоньше и тоньше. Вера в Гитлера была подорвана, уверенности в окончательной победе уже не было, появились угрызения совести. Личный состав дивизий СС, оказавшийся между идеологическими фронтами, толком уже не знал, относится ли он по-прежнему к охранным отрядам.
По определению швейцарского социолога Рольфа Биглера, в войсках СС стало складываться своеобразное отношение к государственному авторитету и правительству. «Для солдат и офицеров их части становились истинным отечеством, а связующим мистическим звеном – память о тяжелых боях и павших товарищах».
Даже генералы войск СС стали проявлять большую самостоятельность и определенное непослушание в отношении вышестоящих инстанций. Характерный пример – поступок Пауля Хауссера, получившего в феврале 1943 года распоряжение остановить наступавшие советские войска и удержать Харьков. Когда же 12 февраля русским удалось выйти в тылы его 2-го танкового корпуса и создалась угроза окружения, Хауссер отдал приказ оставить город, несмотря на строжайшее указание фюрера не отступать. 15 февраля его корпус вышел из сжимавшегося кольца, не выполнив распоряжений главного командования сухопутных войск, но сохранив личный состав и технику. Генерал-фельдмаршал фон Манштейн140 буквально через несколько дней использовал корпус Хауссера при организации своего контрнаступления. Гитлер высказал недовольство непослушанием генерала, но трогать его не стал.
Командование вермахта отмечало факты непослушания и самостоятельных действий и у других генералов войск СС. Так, командира лейбштандарта Дитриха обвинили в выдвижении своих подразделений в сторону Ростова «из-за престижных соображений». Генерал-фельдмаршал Клейст отдал приказ, в котором командиру дивизии СС «Викинг» предписывалось: