– Отбился, значит, директор? – спросил я.
– Можно и так сказать. Себя не уронил, это точно, но станцию все равно потерял.
– То есть?
– Инфаркт его свалил. С последствиями, препятствующими осуществлению трудовой деятельности. – Кривушин снова улыбнулся, но как-то совсем уж вымученно. – Прислали нового начальника. Тот не растерялся, все правильно понял, срубил фишку. Шахер-махер – и нет станции, а есть элитный клуб для особо состоятельных особ. Со всем необходимым: бар, девочки, сауна и, по желанию, прогулки по Волге на легком катере. Это для колорита. Поглядел я на все это безобразие и засобирался в путь-дорогу. Вот и нам, Сережа, собираться надо. Пора!
Кривушин так резко оборвал свой рассказ, заговорив о насущном, что я ни мозгами, ни тем более движениями за ним не поспел: он уже на ногах, а я и не дернулся.
– Куда торопимся? – спросил я, имея в виду, разумеется, не пляж, а то, почему минуту назад мы могли огрести неприятностей, а сейчас уже нет.
Дядя Петя опять оставил меня в неведении. В данный момент его больше занимала лихая девушка Мари, которая оказалась на ногах раньше меня. Гляди-ка, челку откинула и смотрит спокойно так, даже с вызовом.
– Мадемуазель, – бархатным голосом опытного ловеласа проговорил Кривушин. – Мы должны покинуть вас, ибо дела наши не терпят отлагательства. Исключительно в заботе о вашей безопасности я настоятельно рекомендую вам задержаться в этих скромных апартаментах. Было бы неблагоразумно с вашей стороны настаивать на том, чтобы сопровождать нас, поскольку события могут принять неожиданный оборот, и если мужчины могут и должны встречать опасность лицом к лицу, то не в меньшей степени их долг оградить женщину от них.
– Вынуждена отказать вам в просьбе, месье, – ответствовала растаманка. – Я предпочту последовать за рыцарями, коими, безусловно, вы являетесь. Заверяю вас, что буду чувствовать себя гораздо спокойнее в вашей компании, нежели оставшись одна и страдая от неведения.
Ничья. 1-1. Ответим на вашу вежливость нашей любезностью, на ваш хук нашим апперкотом. Но не поэтому, нет, не поэтому челюсть моя отвалилась, грозя пробить грудную клетку. С Мари понятно, она была в Париже, может, даже жила в нем, и сам Марсель Марсо ей что-то там такое… Нет, братцы, режьте меня, собаку, на части за брехливость, но свою половину дядя Петя произнес на чистейшем французском! И наверняка с каким-нибудь изысканным акцентом, с каким только в лазурных кущах Сан-Тропе и Монако говорят. Вот гадом буду!
Я подтянул челюсть и выдавил:
– Откуда?
– Ась? – сощурился Кривушин. – Чо гришь-то?
– Брось придуриваться, дядь Петь! Ты же двух слов по-ненашенски связать не мог. Жаловался еще, меня в толмачи звал.
– Ах, Сережа, – тряхнул седыми патлами Кривушин. – Если зайца долго по голове бить, и он спички научится зажигать. Это вроде бы еще Чехов подметил. Вот и мне жизнь по голове стучала-стучала, стучала-стучала…
– Юродствуешь? – вкрадчиво поинтересовался я.
– Шучу. Проще все. Когда среди французов живешь, быстро их языку учишься.
– И манерам.
– И манерам тоже. И обхождению. Когда хорошо, отчего ж не поучиться?
– А еще какие языки знаешь?
– Английский, турецкий немного, новогреческий, испанский.
Я вздохнул:
– Помнится, мне говорил, что понадобится – наблатыкаюсь, а вышло, что самому пришлось полиглотом заделаться. И здесь пожил, и там пожил. Ох, дядя Петя, долго тебе о похождениях своих рассказывать придется. Но смотри – не отвертишься.
– И не собираюсь. Все расскажу. Потом. А сейчас… – Кривушин шаркнул ногой и вновь перешел на французский: – Мадемуазель, прошу.
Отважная девушка Мари благодарно взыграла ресницами и покинула комнату. Я двинулся следом. Кривушин вышел в коридор последним, закрыл и запер дверь. Пусть заграница, пусть столько лет прошло, а вот она – любовь к порядку. Военная косточка!
Глава 5
Улица была утомлена солнцем. Вечерний бриз трепал кроны деревьев. Людей на набережной прибавилось, но моих недругов видно не было. Наверное, один зализывает раны, а двое других ему в этом помогают. Вот и славно, трам-пам-пам.
Дядя Петя уверенно шел первым, мы с Мари поспешали следом. Так, не сбавляя шаг, наша великолепная троица добралась до гавани Орты.
Здесь всем нашлось место – и круизным лайнерам, и рыболовным судам всяческого назначения и различных модификаций, но больше всего было яхт. Пока шли к марине, как принято называть стоянку для яхт, я волей-неволей разглядывал «автографы», которыми пестрил бетонный парапет гавани. Это была еще одна традиция, хотя и не такая древняя, как джин с тоником в кафе «Спорт». Все яхтсмены, прибывающие в Орту, считают своим долгом оставить на парапете свои рисунки, стихотворные послания, подчас настоящие живописные полотна. При этом насколько велик дар живописца у ревнителя традиции значения не имеет. Тут важен факт. А все почему? Суеверие, господа, суеверие. Считается, не отметишься, проигнорируешь освященный временем обычай, непременно попадет твое судно в беду. И тут уж никто не будет виноват. Что, лень было кисточку в руку взять или баллончик с краской? Ах, лень, ну, извиняйте, дядьку, сами напросились.
– Наши, – сказал дядя Петя.
Я тоже увидел российский флаг, какую-то эмблему, а под ней пять фамилий. Написано было по-русски. Мне стало приятно, хотя с чего бы? Ну, ходят наши люди по морям-океанам, что в этом особенного? Весь мир ходит, и наши тоже. Нормальная глобализация.
– Много их здесь?
– Средне. Недавно пара была из Москвы. Муж с женой. Симпатичные люди. Андрей и Лена Невзоровы. Может, слышал?
– Нет. А чем симпатичные?
– Да понятные. Работали себе работали, а потом подумали: и дальше что? Купить машину, чтобы ездить на работу, чтобы заработать на новую машину, чтобы ездить на работу. И вся перспектива. Дети у них выросли, за юбку больше не держатся, сами себя содержат. Вот и решили они мир посмотреть. Яхта есть – не роскошная и не новая, но крепкая. Поднялись по Волго-Балту до Питера. Из Балтики – в Северное море. Потом уж сюда. Месяц здесь стояли. Хорошие ребята. Я им помог краску на корпусе подновить, ну, и с двигателем тоже, муфта у него полетела.
Кривушин остановился:
– Вы меня здесь подождите.
– А ты куда?
– На плот. Здесь он у меня стоит. Взять кое-что надо. Я быстро. Пять минут.
Дядя Петя отсутствовал меньше. Я даже не успел занервничать, а Мари толком расположиться на парапете и предаться привычному развлечению – игре с бусинами в волосах и оценке качества лака на ногтях.
– Порядок. Можно ехать.
На плече майора висела сумка-чехол длиной метра полтора, вверху узкая, внизу пошире. На сумке был рисунок: человек в белом отчаянным выпадом пытался сделать дырку в невидимом противнике – на вражину просто не хватило места. Напрашивался вывод: дядя Петя стал шпажистом, или саблистом, или рапиристом, а в сумке его амуниция вкупе с холодным оружием. Возможен, однако, и другой вариант: мой старый товарищ сошел с ума.
– И куда мы поедем? – осторожно осведомился я. Известно: помешанных лучше не злить, особенно если они помешаны буйно.
– На пляж, куда же еще? – удивился Кривушин. – Портсигар искать будем.
Я представил, как дядя Петя бродит по пляжу, тыкая в песок шпагой (или рапирой, или саблей), а из-под сетчатой маски фехтовальщика торчат клоки седой бороды. Картина была фантасмагорическая. От таких не смешно – дурно. Но мне вдруг стало настолько на все с высокой горки, что я, чисто по-Высоцкому, махнул рукой и сказал:
– Согласный.
Такси домчало нас до пляжа. Он был пуст. Ветер гонял по песку конфетные обертки и обрывки фольги. Встречая препятствие, отходы цивилизации начинали истерически биться, требуя соблюдения своих законных прав на свободу передвижения. А препятствий на пляже было достаточно. Если в Средиземноморье лежаки каждый вечер громоздили друг на друга, то здесь их заваливали на бок и сцепляли попарно. Получалось что-то вроде баррикад. Я еще вчера спьяну над этим хихикал: баррикады есть, а революционной ситуации нет.
– Ну? И где? – спросил дядя Петя. – Хотя бы примерно.
– Там, – я показал рукой. – Примерно.
Кривушин посмотрел на Мари. Та наклонила голову, соглашаясь, что, действительно, там где-то.
– Ясно, – сказал дядя Петя, хотя ясности наши «исчерпывающие» ответы не добавили ни на йоту.
Сумка соскользнула с плеча и мягко шлепнулась на песок. Мягко не потому, что она была легкая и вся из себя воздушная, а потому что таким был песок пляжа. Это к утру он напитается влагой из ночного воздуха, станет твердым, и по нему так удобно будет бегать трусцой, а пока…пух, пыль, мечта не спортсмена, но загорающего, прибывшего на Фаял из какой-нибудь дальней холодной страны.
Взвизгнула «молния». Сумка открылась сама собой, как гигантская женская косметичка, перенабитая всякой всячиной, и моему взору открылось…
– Это что? – озадачился я.
– Металлоискатель.
Кривушин выпростал из складок сумки металлическую трубу, металлическое же кольцо и какой-то прибор. Все это он стал сноровисто прилаживать одно к другому.
– Я же по воинской специальности сапер, – проговорил он. – Не забыл? А сапер – тот же минер. Сейчас поищем твой портсигарчик.
И снова удивил меня дядя Петя, сильно удивил. Но и себе впору удивляться. Чего ж сам-то не сообразил? Сколько раз видел людей, шастающих по пляжу с металлоискателями, а что они мне первые помощники, это на ум не пришло.
– И давно ты этим пробавляешься?
Кривушин накинул на шею наушники:
– Давно. В Греции первый раз увидел. С той поры и шарюсь. Почитай, каждое утро. Днем-то нельзя: и не то что запрещено – не принято. Спасатели пляжные могут подойти, замечание сделать, могут и полицейского кликнуть.
– Ты поэтому время тянул? Поэтому сразу не поехали, да? Ждал, когда у спасателя рабочий день кончится?
– Верно. Нет человека – нет проблемы, как говаривал сам знаешь кто. Тут чего интересно… Вот ты говорил, что со спасателем лясы точил. Что ж он тебе не подсказал утром к какому ни то «саперу» подойти? Их тут много ошивается. Разное советовал, а это – нет? Как считаешь, лениво ему было или из вредности?