Я выругался про себя. Таким внимательным прикидывался, сочувствовал. А еще в трусах мультяшных! А может, проще все, он правила блюл… блел… блял…
– Да черт его знает, – пожал я плечами.
– Его проделки, – согласился Кривушин. – Без черта не обошлось. Ладно, сейчас протестирую мою хреновину и начнем.
Проверка «на вшивость» заняла минуту, не больше. За эту минуту я узнал, что металлоискатель дядя Петя купил в магазине. Простенький, индукционный. В чем заключалась его простота и чем индукционный металлоискатель отличается от любого другого, я уточнять не стал. Все равно не пойму. Приобретенную «хреновину» Кривушин усовершенствовал с целью повышения ее чувствительности. И повысил втрое. В помощь ему были профессиональный опыт и русская смекалка. Нет сомнений, японские инженеры, узнай они об «усовершенствовании» своего детища и количестве «лишних» деталей, надолго впали бы в ступор. Но японские конструкторы ничего не узнали, а дядя Петя со своей стороны просвещать их не собирался. Кто их знает, вдруг иск вчинят вместо премии за рационализацию? С них станется.
– Работает, – сказал майор-сапер. – Пошли.
Мы направились к месту, которое я и Мари дружно и равно невнятно определили как «где-то». Остановились у его незримой границы. Дядя Петя надел наушники и щелкнул тумблером. На приборе, закрепленном двумя хомутами на штанге металлоискателя, засветились зеленые диоды.
– Здесь подождите. Мешать будете.
Сказав это, Кривушин сделал шаг, другой… Кольцо металлоискателя пошло влево, потом вправо, опять влево, при этом оставаясь в паре сантиметров над песком.
Дядя Петя был прав: топтаться рядом с ним смысла не имело. Но и стоять пень пнем посреди пляжа было глупо.
Я оглянулся. Мари отдирала с лежаков ленту-липучку, благодаря которой они только и стояли «шалашиком». Это она правильно. Сидеть – в хорошем смысле, конечно, – всяко лучше, чем стоять. В ногах вообще правды нет.
Липучка напоследок жалобно взвизгнула, и лежаки упали на четыре точки. Мари села. Я сел рядом. И спросил:
– Ну чего ты ко мне привязалась, а? Дел у тебя своих нету, что ли?
Мари не ответила. Ну, к ее безответственности, это если буквально, я уже привык, поэтому молчанием этим задет не был. Хотя немногословность ее относительна, если вспомнить, как она с Кривушиным щебетала: пардон, месье, плезир…
– Выпить бы, – сказал я. – И жрать хочется.
Жрать хотелось даже больше, чем пить. И это было для меня внове. Причем именно жрать, а не есть. Вот, казалось бы, не до того сейчас, чтобы о желудке думать, а думается, и еще как думается! В красках! В лукулловых образах и даже с ароматами.
Я зажмурился, чтобы отогнать от себя навязчивые картины накрытых столов и шкворчащих сковородок. Почти невероятно, но мне это удалось.
Кривушин присоединился к нам где-то через полчаса.
– Пять минут на перекур, – сказал он, усаживаясь на соседний лежак. – Да ты не отчаивайся, Сережа. Если портсигар где-то здесь, найдем обязательно. Глянь, какой «улов».
Дядя Петя запустил руку в карман шортов и вытащил оттуда горстку «метизов», то есть изделий из металла. На ладони лежали пяток монет, крестик на цепочке, пилка для ногтей, запонка. Вот чего-чего, а запонку на пляже и впрямь найти мудрено.
– Не богато, – сказал я.
– Ошибаешься, – не согласился Кривушин. – Если о количестве, то за полчаса очень даже солидно. Почти рекорд. Обычно куда меньше бывает.
– Я о другом.
– Вот ты о чем… Да, не богато, хотя запонка, похоже, серебряная. Есть тут у один ювелир, он скажет.
– Ты, как я погляжу, даже знакомым ювелиром обзавелся.
– А это первое дело. На пляже что обычно теряют? Ну, деньги, это само собой, а еще часы да украшения всякие, кулоны там, сережки. Так что без ювелира нельзя. Но ты не подумай, по-разному бывает. Те же часы. Одно дело, когда часы и часы, каких тысячи, и другое, когда гравировкой, с надписью, дарственные, в общем. Такие отдаю спасателям. Мне спокойная совесть дороже.
Я хмыкнул:
– Ой, дядь Петь, двойную бухгалтерию разводишь.
– А хоть бы и так, – не стал спорить Кривушин, убирая находки обратно в карман. – Мне так проще. Я тут свою малую выгоду имею, не без этого, но и оправдание к ней. Если потерял какой растяпа вещь, значит, судьба. Значит, суждено было потерять. А мне приварок. Без такого дохода я не на Фаяле сейчас был бы, а где-нибудь в Турции или Марокко. Я ведь не босяк подзаборный, мне дальше плыть надобно. А это деньги, и немалые. Плот заботы требует, чтобы он о тебе в море позаботился. Еще продовольствие, связь. Вон сколько расходов. Я поначалу-то надолго зависал. Сначала в Тольятти, потом в Ростове, в Таганроге. На Украине погано пришлось: в Севастополе три года прожил, еще два – в Одессе. Потом в Болгарию перебрался, в Варну, там два года бултыхался. Потом Турция – два года в Мармарисе и Бодруме яхты в маринах караулил. Потом Греция. На Родосе я эту штукенцию и заимел. – Кривушин с любовью огладил ручку металлоискателя. – И чего раньше не сподобился? А тут прямо как глас небесный: вот тебе, сапер, за старания твои и мечту твою. Ну, с той поры все шибче и пошло. Годик – и дальше, еще годик – и снова вперед.
– А когда отсюда срываться думаешь?
– Да я бы уже месяц, как ушел, – со спокойной улыбкой проговорил Кривушин. – Меня сеньор Азеведу задержаться попросил. Сезон потому что, а от меня ему конкретная польза. Пришлось задержаться. Хорошему человеку отказать грех.
– Так у тебя корабль под парами?
– Вроде того.
Мари тихонько кашлянула, и дядя Петя отчего-то, я уж и не знаю с какой стати, воспринял это как сигнал к продолжению поисков.
Он ушел, а я остался, вновь возмечтав о сытном ужине под пивко. И меня совершенно не волновало то обстоятельство, что сидящая рядом со мной девица тоже пребывала на жесткой диете. Женщины вообще терпеливые, не нам, мужикам, чета. Нам нужны белки и углеводы, жиры и… что там еще полагается для полноценной жизни? Нам без этого плохо, мы без этого не можем. Я не могу. Вот жизнь собачья!
Словно откликаясь на мои мысли и чаяния, мимо меня проследовала импозантная дородная дама со шпицем на поводке.
Поводок был длинный и не мешал шпицу шнырять по сторонам, периодически запуская острый носик в песок. Иногда рыжий песик оборачивался и тявкал, вероятно, выражая свое одобрение хозяйке и жизни в целом. Дама в ответ покровительственно улыбалась, отчего три ее подбородка приходили в движение, грозя соскользнуть на шею.
Вообще-то, в приличных местах и цивилизованных странах вход на пляж с собаками запрещен. И вроде Фаял, как территория Испании, и пляж Варадуро в частности к таким местам относятся. А вот поди ж ты, нонсенс какой. Или потому дама вольность себе такую позволила, что вечер, пляж пустой, спасателя на «этажерке» нет? Наверное, поэтому. Они же здесь законопослушные, иначе бы не осмелилась.
Шпиц снова тявкнул. Подбородки снова заколебались: сползать или погодить?
Я скривился. Не люблю собак. Но это у меня не врожденное – приобретенное. Так бывает: тяпнет какая-нибудь сучка ребенка, и даже не сильно тяпнет, а слегонца, а у него потом на всю жизнь страх и стойкая неприязнь. Но это не мой случай. Я кобелей этих и сук капризных невзлюбил во вполне солидном возрасте. Была в моей жизни такая страница. Памятная.
После того, как Миронов выставил меня на улицу, я много чем занимался. Сначала иностранных туристов по Москве сопровождал. У меня же английский с французским в багаже! Дело было не слишком прибыльное, но не скучное. Говорил я бойко, гостям заезжим нравился, и руководство фирмы, в коей я подвизался, было довольно.
Тогда же женился. Вот не буду уверять, что по любви, скорее – время пришло: надо, пора.
Жили мы с супружницей нормально, ровно, без особых воспарений, но и без скандалов. Если и случались размолвки, то из-за моей мамы. Обычное дело: невзлюбила свекровь невестку. И та ей той же монетой. Но, как люди интеллигентные, женщины опять же, старались они границ нейтралитета не переступать. И все же без терок не обходилось. А в конце под раздачу кто попадал? Я.
И вот же странное дело, когда мамы не стало (возраст, сердце, и хватит об этом), отношения мои с женой лучше не стали. И это при том, что никто теперь между нами не стоял, с советами и нравоучениями не лез. Но, видно, выработался ресурс. А тут еще благоверная не ко времени на повышение пошла – была просто бухгалтером, стала главным. С соответствующим увеличением зарплаты. В разы! Тут у нее крышу и снесло. А я как был гидом-экскурсоводом, так в этом положении и оставался, и никакого света в конце туннеля. Плюс к тому детей у нас не было – жена не хотела, говорила, что не ко времени, что подождать надо, укорениться по-настоящему, чтобы никакие катаклизмы нас с ног не сбили. Что до меня, то, честно признаюсь, я не настаивал. Зря, наверное.
Вообще, вины за то, что расстались мы, на мне много, и снимать ее с себя, отбрехиваться, я не собираюсь. Мало дети, я после смерти мамы сильно пить начал, каждый день принимал.
Два года прошло в раздорах и размолвках, прежде чем мы развелись. Можно сказать, полюбовно. Хотя любви никакой не осталось, да и была ли она, любовь между нами? С моей стороны – вряд ли, а с ее… не знаю, не знаю.
Потом меня за пьянку с работы выгнали. Я в другую фирму – и там долго не продержался. Я в третью – с тем же успехом, то есть без всякого успеха, выперли с треском.
И понеслось. Где я потом только не работал! И кем только. В издательствах разных на договорах – романы детективные, фантастику всякую, фэнтези переводил. Но и там не задержался, потому что сроки сдачи срывал, никакой график мне был не указ.
Еще грузчиком работал, штабелером на складе. И как раз между двумя этими ипостасями – между грузчиком и штабелером – подвернулась мне занятная работенка. Собак выгуливать. Два часа утром и час вечером, хозяевам-то недосуг. И не до сук – так еще точнее. Расчёт каждую неделю. Лафа, в не работа. Так мне поначалу представлялось. Но оказалось, что не все так просто.