В общем, оплошал Колька. Хотел себя приподнять, а получается – опустил.
И еще деталь. Чтобы «низзя» было окончательным и бесповоротным, коробочку запрессовали в прозрачный пластик. И такой скользкий, что коробочка, как тот обмылок, так и норовила вылететь из пальцев. И не только из пальцев, из кармана тоже. Так я ее и потерял: присел, бедром приподнял, она, сцука, и вывернулась наружу.
– Ты поосторожнее, – предупредил я Кривушина, вроде бы вознамерившегося проверить упаковку на прочность.
Я ошибся. Заниматься такими глупостями, как рвать или царапать пластик, дядя Петя не собирался. Он вертел коробочку бережно, как ювелир-оценщик кольцо, как дама света…
– Да уж как-нибудь, – успокоил майор. – У меня не убежит.
Я шутку не оценил и разозлился:
– Что ты там высматриваешь? Нет там ничего.
Это я о том говорил, что на желтом боку портсигара не было ни слова. В смысле, как было бы здорово, чтобы там было выведено: «Дорогому Имеряку Имярековичу Имярекову от преданного ему вассала Николашки с нижайшим поклоном и на добрую память». И здесь же адрес: Азорские острова, остров Фаял, город Орта… улица, дом, аптека, фонарь.
Увы. До такого голимого примитива, как дарственная надпись, господин Миронов все же не пал. Хотя граверу работа нашлась. На крышке портсигара из сплетения изящных линий складывалась картинка: дом, дерево… фонарь, аптека… Тьфу ты, что-то меня заело! Но то, что картинка заказная, повелением Кольки сделанная, сомнений не вызывает. Да только что мне с того? Что нам с того?
– Ничего, ничего… – бормотал Кривушин, изучая портсигар. Потом поднес его поближе к глазам и просветлел лицом: – Так вот ты кто, сердешный.
– Имя! – потребовал я глухо.
– Имени я не знаю. Фамилии тоже. А вот дом этот… – Кривушин щелкнул ногтем по коробке, – видел.
– Где?
Я испугался, что в ответ услышу «в Караганде», то есть где угодно, но только не здесь, на Фаяле. За эти годы дядя Петя где только не побывал, каких только мест не перевидал, ну, разве что в Караганде не был, далековато она от моря.
– Где? – переспросил майор. – Да здесь, в Орте.
Я выдохнул. Оказывается, я даже дыхание задержал не по-детски, до звона в ушах.
– Значит, так, – сказал мой щедрый гений. – Хватаем такси, едем к этому дому, ты входишь, отдаешь портсигар…
– А потом?
– А потом как карта ляжет.
Только сказал, а Мари уж встала, всем своим видом выражая готовность отправляться немедленно. Вот это интуиция, восхитился я. По-русски не понимает, а что в путь-дорогу пора, сразу сообразила. Прямо-таки чтение мыслей на ближнем расстоянии. Может, ее фамилия Мессинг? Кстати, надо узнать, какая у нее фамилия, а то Мари да Мари. Но это после, после.
На Мари я глянул, а Кривушин на нее посмотрел. Есть разница. И не скажу, чего больше было в его взгляде – удивления или уважения, будем считать – пополам. А может, и еще чего было, но и с этим после, после.
Я махнул официанту и расплатился, оставив щедрые чаевые.
Кривушин встал, подхватив убранный в «фехтовальный» чехол металлоискатель. Мы тоже встали, и все вместе направились к стоянке такси.
И тут я остановился:
– Я вас догоню.
Справедливость требовала возмездия.
Я помчался к вышке спасателей. Добежал с заполошно бьющимся сердцем и внезапно родившимся чувством, что не надо, не стоит, надо быть выше.
Да, не надо. Да, не стоит. И я не стал оставлять письмена с оскорбительными пожеланиями красавцу в мультяшных трусах, тем более что писать было нечем и не на чем. Я не стал делать какую иную пакость. Я даже не плюнул под ноги, что, безусловно, с положительной стороны характеризовало мой моральный облик. Я лишь сказал с чувством и расстановкой:
– Гад ты, оказывается, Костя Федотов!
Сказал я это, разумеется, без всякой надежды быть услышанным, ибо в информационное поле «по Вернадскому» не верю. Сказал, несмотря на абсолютную убежденность, что атлетически сложенный испанский спасатель не читал книгу и не смотрел фильм «Республика ШКИД», уже вспоминавшиеся мне сегодня, никогда не прочитает и не посмотрит. Сказал, наконец, зря и попусту, потому что нельзя осуждать человека за скрупулезное следование правилам, мы же не в России, в конце концов. Сказал, потому что не мог не сказать. Но ведь не плюнул же!
Довольный и совсем не усталый я кинулся догонять своих спутников.
Глава 7
Если раньше все азорианцы представлялись мне тайными Шумахерами, то на сей раз нам попался таксист-тракторист. Или мне только казалось, что он еле тащится, в такой горячке я пребывал.
Быстро темнело. Когда мы выкатились на улицы Орты, зажглись уличные фонари. Неоновые вывески кафе и магазинов сделали это еще раньше.
Слева осталась марина с разрисованным бетонным парапетом. Справа мелькнули светящиеся буквы «Спорт». Однако самое знаменитое в городе кафе сегодня было не про нас, не про меня, хотя манило, манило… За других не скажу, но я бы сейчас выпить не отказался, показал русский класс восхищенным иностранцам. Но с этим придется подождать, не до этого пока, забот полон рот, их бы расхлебать.
Кривушин, сидевший рядом с водителем-трактористом, дал последние ценные указания. Такси свернуло на улицу, зажатую уже не домами – оградами. За ними были лужайки, сейчас серые, но при солнечном свете – поручусь – изумрудно-зеленые. Рассеченные подъездными дорожками – от узорчатых ворот к крыльцу, – лужайки льнули к вычурным особнякам.
Машина остановилась. Я полез в карман за деньгами, но Кривушин расплатился сам. Я не халявщик, но спорить не стал, потом отдам все до копеечки, до последнего цента. Вообще, так выходит, что я дяде Пете крупно задолжал, может, по гроб жизни обязан. И никаких преувеличений.
По улице струился цветочный аромат. Эти мне гортензии!
Я завертел головой, но не жираф я, поверх зеленых оград заглянуть не могу, поэтому искомого объекта не обнаружил.
– Где? – спросил я.
– А вон!
Идти было всего ничего – туда, где кончался забор и кусты за ним. И тут я повел себя – сам не ожидал! – как человек в высшей степени ответственный и до кончиков ногтей благородный. Потому что сказал:
– Вы меня здесь подождите.
Кривушин покачал головой:
– В компании веселее.
Перед последним словом он чуть запнулся, что заставило подозревать первоначальное намерение употребить другое определение. Например, «надежнее».
Мне бы обидеться: что я, честное слово, маленький? Но на обиды я права не имел. Зато товарищ майор, напротив, имел все основания сомневаться в человеке, умудрившемся столько за последнее время наворотить, если не сказать резче – проср… профукать все, что только можно.
– Нет, дядя Петя, – гордо молвил я. – Сам в дерьме измазался, самому и отмываться. И эту придержи, – я кивнул в сторону Мари. – Навязалась, понимаешь.
Кривушин опять качнул головой, но уже по-другому, выражая согласие. Правой рукой он ухватил Мари под локоток – в левой у него был металлоискатель, и увлек девушку за собой – через дорогу. Там темнел окнами крошечный магазинчик, невесть как попавший в край прилизанных лужаек и ухоженных вилл. Забор одной из них делал плавный изгиб, чтобы встретиться со столь же прихотливо изогнувшейся оградой соседнего особняка. На образовавшемся пятачке и стоял магазин. Он был закрыт, но вполне жизнеспособен, о чем говорили два холодильника, набитые «колой» и соками. Они высились, словно стражи, опоясанные никелированными цепочками с замками. И конечно же, у дверей магазина стояли стулья, на которых так любят сидеть-посиживать добропорядочные азорианцы. Как жители деревни Ключики на своих завалинках… Но сейчас была ночь, магазин закрыт, стулья пустовали. Кстати, эти мало напоминали тот стул, что подвернулся под руку Мари в переулке за кафе «Спорт». Эти были попроще – из железных труб, с фанерными спинкой и сиденьем. Если таким по кумполу шандарахнуть, точно зашибить можно. Намертво.
Я медлил, потому что моя решимость вдруг улетучилась. Но окликать дядю Петю, просить составить мне компанию, было бы совсем стыдно.
Дождавшись, когда мои спутники усядутся, я пошел туда, где мне предстояло каяться и посыпать голову пеплом. В общем-то, такими делами и впрямь лучше заниматься без лишних свидетелей. Я же не флагеллан какой-нибудь, что когда-то прилюдно хлестали себя плетьми, надеясь через публичное самоистязание открыть себе путь в Царствие Божие. Мне мазохизм ни к чему, врата рая могут и подождать, меня сейчас другие врата куда больше интересуют.
Забор кончился воротами из замысловато переплетенных прутьев. От ворот стелилась усыпанная гравием подъездная дорожка. На другом ее конце стоял он – дом. Хотя лучше так: оно – здание, в котором было чуть-чуть от особняка и много от дворца. Но точно не дом. Никакой прозы. Сплошная поэзия. Модерн. Серебряный век. Хотя в этих местах эпоху болезненного изящества в архитектуре наверняка называют как-то иначе. Но тоже сладостно и томно.
Здание это, с выхваченными из темноты гранями – спасибо умелой и неброской подсветке, – было то самое. С портсигара. Что и говорить, постарался Колька Миронов. В чем-то оплошал (в том прежде всего, что мне доверился), а тут проявил вкус и выдумку. Без надписи презентик, но с посланием. Бывал здесь Колька, ясен пень, видел хоромы эти, может, и сфоткал на память, оттого и такая своеобразная благодарность за гостеприимство. Тонко.
В створку ворот была врезана калитка. Но мы люди образования европейского, мы за ручку дергать и вперед ломиться не будем, потому как со всем почтением к частной собственности. И к privacy, то бишь к праву на неприкосновенность личного пространства. Тем более вот же коробка с кнопкой внутренней связи.
Я нажал кнопку. Зеленая лампочка на коробке моргнула, но цвет на красный не поменяла. Что означало: вызов – есть, ответа – нет.
Я нажал еще раз. Подождал. Так, и что прикажете делать? От ворот поворот? Ох, как не хочется. С одной стороны, один облом к другим обломам, а с другой, ну, всему же есть предел!