Тут и Мари подоспела, превратив наш дуэт в трио.
– Спешить не нужно, – сказал Кривушин, он даже не запыхался. – Поспешать следует. Айда за мной.
Он свернул в переулок, устье которого было частично перекрыто мусорным контейнером.
Прежде, чем окунуться в темноту переулка, я бросил взгляд в сторону дома-дворца, который запросто мог стать моим последним пристанищем. Нас никто не преследовал.
– Под видеокамеры они не полезут.
Кривушин был прав. Не полезут, не нужно им это. Тут другое любопытно: как майор догадался, что «они», а не он? Сообразить, что если бежим, то удираем, с этим понятно. Но с «они» логика не работает. Вдруг за нами гнался маньяк с бензопилой, занесенный на Азоры с голливудских подмостков? В принципе, и такое могло быть, но товарища майора киношными байками не проведешь. Однако и это все детский лепет на фоне «видеокамер» и того, что «не полезут». Хотя… Чтобы такой дом да без видеокамер у ворот? Быть такого не может. Отсюда и расчет.
Переулок оказался коротким. Миновав его, мы оказались на улице, в точности похожей на ту, что осталась за спиной. Те же особняки, изгороди и даже магазин с темными стеклами.
По этой улице мы прошли налево метров пятьдесят, пересекли ее, снова нырнули в переулок, чтобы вынырнуть на другой улице.
Кривушин шел уверенно, не позволяя мешкать ни себе, ни нам. Металлоискатель, свисавший на ремне с плеча, похлопывал его по бедру. А у меня голова шла кругом от этих стен и заборов. Впрочем, не исключено, этому способствовали остаточные явления удара чернявого бугая.
– Привал, – объявил наш Сусанин.
Мы стояли посреди крошечного садика. Вокруг возвышались непритязательные в своем бетонно-стеклянном исполнении здания. По виду муниципальные, во всех странах неотличимо одинаковые.
Я вдруг труханул, что дядя Петя решил доверить дальнейшее разбирательство со мной и всем тем, что вокруг меня, органам местного правопорядка. Но я только начал пугаться, по-настоящему струхнуть не успел.
– Здесь тихо, – пояснил Кривушин. – Никто не помешает. Рассказывай!
Я рассказал все как было. Дядя Петя выслушал меня, не перебивая, что, как оказалось, не означало, что он удовлетворен полнотой моего повествования. Для большей ясности ему требовалось еще кое-что.
– Как думаешь, там сейчас два трупа или один?
Этого я не знал. Кровью хлестало – это правда, но была ли рана смертельной, откуда мне знать? Вообще, хотя чернявый и обошелся со мной не по-божески, а собирался обойтись и вовсе по-свински, уже и удавку приготовил, зла я ему не желал. Пущай живет, я не против. Вот его шеф – это другой коленкор, ему долгих лет жизни я не пожелаю. Все-таки когда тебя бьют молотком по голове, надо не молоток винить, а руку рубить. Увы, блюдо своим краем-бритвой полоснуло не того, кого следовало бы.
– Может, и два, а может, и один.
– Ну, это, в общем, не так важно.
– А что важно? – всполошился я.
Дядя Петя ответил не сразу, он думал. Потом снизошел:
– Говоришь, камера у ворот двигалась.
Я кивнул.
– Значит, работала, значит, видела и записала и тебя, и подругу твою.
– Она не моя подруга.
– Не важно.
– Так что важно-то?
– А то, что приедет полиция, посмотрит записи и… Как думаешь, кого они в первые подозреваемые запишут? Правильно, тебя и подругу твою
– Да не подруга она мне!
– Не важно.
– А что… – начал я по инерции, и только тут до меня дошло, что, собственно, имеется в виду. И как-то у меня все тут же смешалось. И рад бы что сказать, а не могу и нечего.
Наверное, Кривушин неверно истолковал мое молчание, приняв замешательство за растерянность. Впрочем, растерянность тоже была, да и не антонимы это.
– Здесь, на Фаяле, конечно, мирно живут, – заговорил он. – Тюрьмы все позакрывали. Контингента нет. Если кто серьезно проштрафится, того на материк отправляют, пусть там сидит. А раньше, при тюрьмах еще, как было? Заключенные будки для собак делали. Такая у них была трудовая повинность. Или трудовое воспитание, это на чей взгляд. И так из года в год, конура к конуре. И столько они этих будок настрогали, что уже не покупал никто. Тут собак не напасешься. К тому же, в Орте они все больше в домах обитают, членами семьи. Тогда будки стали прямо на улицу выставлять, авось все же кто-то заберет. Потому народ местный всегда знал, есть кто в тюрьме или нет никого. Со временем, глядь, тут нет, там нет, пустели тюрьмы, закрывались за ненадобностью.
– Будки собачьи, небось, опять в дефиците? – хмыкнул я. – Можно выгодный бизнес открыть.
– Вот ты и попробуешь… потом, если захочешь. А пока меня слушай. Я к чему все это говорю. Чтобы ты не обманывался. Полиция здесь будь здоров бдит. Вот и спокойно на острове, а не потому лишь, что у граждан правосознание на высоте. Хотя в этом им не откажешь.
В этот момент к нашему разговору подключилась Мари. Бросила теребить свои бусины и… попала в тему. И это при том, что говорили мы с Кривушиным по-русски. И снова у меня возникло подозрение, и уже не смутное, что она пусть не до конца, не до самых глубин, но понимает нас с дядей Петей, когда мы общаемся на великом и могучем. Впрочем, мудрено не попасть в тему при данных обстоятельствах, потому как при данных обстоятельствах иную тему и представить мудрено. Во как завернул!
– Полицию будем вызывать?
Такой вот простой вопрос. А ведь ни мне, ни, похоже, Кривушину он на ум не приходил. А действительно, если не мы, то кто?
– М-да, – протянул дядя Петя задумчиво.
Уверен, он, как и я, тоже перебирал варианты.
Вот, допустим, могут это сделать мои несостоявшиеся убивцы? Наверное, да: «В доме таком-то по улице такой-то что-то не то происходит». И так натравить на меня полицию, пущай ищет.
Да, могут, но… вряд ли. Потому что им нужны портсигар и я. Или так: я и портсигар. Первое, очевидно, правильнее, но второе мне, как мыслящей личности, не так обидно. Изымать же меня (и портсигар) из полицейского участка – та еще головная боль.
И все это только «во-первых». Потому что «во-вторых» тоже есть. Моя рожа в видеозаписи – это еще не доказательство, что я и убил. А если кто-то другой? А если это три туриста из России постарались – один с бритым черепом и пластырем на виске, со стальными глазами, и два высоких, с железными мускулами? И еще ложка меда в бочке дегтя: на дедуле внешних повреждений нет, а комната в кровище. Как так? Жертва перед смертью порезала неизвестно чем неизвестно кого? Нет, шалишь, неувязочка.
– Своего они с собой утащат, – сказал дядя Петя. – Мертвого или живого. Оставлять его в доме резона нет. Он и мертвый на них полицию выведет. Они же втроем много где засветились: в аэропорту, в гостинице, наверняка номера рядом. Уйдут они тем же путем – по задворкам, чтобы ни в объектив, ни на глаза никому не попасть. А в полицию они сообщать не будут. Им это без выгоды. Им, наоборот, нужно, чтобы полиция про убийство как можно позже узнала. Им время нужно. Чтобы тебя, Сережа, найти. Понял, что за тонкость?
Я усмехнулся – и наверняка криво, совсем безрадостно:
– Значит, чтобы не попасть в лапы бандитов, мне нужно отдать себя в руки полиции. Позвонить и сказать: вот он я, вот как было. Только боязно звонить-то. Доказывай потом, что я не я и хата не моя. Кстати… – я оживился. – Вы дом видели? Солидная хата. Ясно, что не старик в нем чистоту наводил, не он за лужайкой ухаживал. Придет утром горничная… или повар, или садовник, они кипиш и поднимут.
– Нужно звонить в полицию, – перебила меня Мари. Ее, казалось, ничуть не раздражало наше упорное нежелание изъясняться на доминантном английском языке, тем более на французском. – Себя не называть. Но позвонить. И подождать, когда поймают тех троих. Или двоих…
– И сколько их будут ловить? – спросил Кривушин.
Мари не ответила. Вообще, эта растаманка, наряду с прилипчивостью, отличалась редким немногословием. За время нашего знакомства, такого короткого по часам и немалого по вместившим в себя событиям, она лишь раз – в комнатушке над кафе сеньора Азеведу – продемонстрировала, что умеет произносить больше пяти предложений за раз.
– Они могут улететь с острова, – внес свою лепту я. – Чего им под статьей ходить? Может, они сейчас уже в аэропорт мчатся. Я бы на их месте так и сделал.
– Ты не на их месте, ты на своем, – парировал Кривушин. – И твое место ничем их не лучше. Не поедут они в аэропорт, и в порт не поедут, чтобы на паром сесть. У них раненый на руках. Куда им с такой поклажей?
– А если не раненый, а труп? Прикопают где-нибудь, а потом смоются.
– Если… если…Нет, Сережа, права твоя подруга.
– Не моя она!
– Ладно, ладно, не твоя. Дела это не меняет. Права она: и насчет звонка в полицию – только не сейчас, а попозже чуток, и насчет того, что затаиться вам надо. Тебе и ей. Я-то под видеокамеру не лез, я для всех никто и звать меня никак. А там поглядим, куда кривая вывезет.
– Мне в отель нельзя. Вдруг они меня там поджидают?
– Про отель никто не говорит. И Мари в свой отель лучше не возвращаться. Тоже засветилась. Вам в таком месте укрыться надо, где точно искать не будут. И место такое есть.
Дядя Петя приложился ладонями к голым коленкам и встал со скамейки, на которой мы сидели. Повесил металлоискатель на плечо.
Мы с Мари переглянулись и хотели последовать за нашим проводником, но не успели сделать и шага. Кривушин протянул руку в сторону бетонно-стеклянного здания, окна которого были темны, как… как темно и непроглядно было мое будущее.
– Видишь, нет собачьих будок. Ни одной.
– Так это что, тюрьма? – опешил я.
– Она самая. Какой год пустая стоит.
Я возмутился:
– Нельзя же так, дядя Петя! Нашел поляну беседы беседовать.
– А что? Нормально. Тихо тут. Ну, чего стоим?
Он повернулся и зашагал прочь. Футболка на его спине морщилась, и казалось, что надпись BOG OFF издевательски мне подмигивает, настойчиво предлагая «идти вон». А я бы и не прочь – мне бы сейчас в деревню Ключики! – да вариантов нет.