Мари коснулась моего плеча:
– Are you OK?
– No, – честно ответил я.
И мы направились вслед за Кривушиным.
Глава 10
Я верил дяде Пете, верил безусловно и безоглядно. Попроси кто меня озвучить свои чувства, я сделал бы это с готовностью: «Веди нас, товарищ майор! На бой кровавый, святой и правый!» И моя вера не пошатнулась, не осела и не треснула, когда я понял, куда Кривушин привел нас и что, по его мнению, в городе Орта на острове Фаял будет для нас с Мари самым надежным убежищем. Каково на сей счет мнение Мари, я не спросил.
Добирались мы долго. Щедро освещенных улиц Кривушин старался избегать. Мы передвигались все больше переулочками с неизменными мусорными баками и специфическим запахом, перед которым пасовали ароматы цветущих гортензий.
Один из переулков показался мне знакомым. Что-то неуловимо узнаваемое было в домах, в ступеньках, ведущих к закрытым дверям. Потом я увидел сломанный стул, кособоко стоящий у стены, и мне тут же захотелось выпить. В точности так же, как днем, когда я шел на встречу с ныне покойным стариком. Немедленно! Как в книжке Венечки прописано. Однако я подавил предательский позыв, сдержал позорные порывы. Я даже головы не повернул в сторону фамильной обители господина Азеведу. Кафе «Спорт» со всеми его прелестями – джином, тоником, виски и пивом, вымпелами и плакатами, яхтсменами и музеем scrimshaw – сейчас было не для меня. Жаль.
Подавленный и смирившийся, я шел за дядей Петей и старался не вспоминать о том, что произошло, и не прикидывать, что ожидает впереди. Вряд ли что-нибудь хорошее. Уж больно погано все складывается. С другой стороны, стоит ли раньше времени терзать поджилки? Еще успеется.
На нашем пути мы не встретили ни единой живой души. Можно было подумать, что город вымер. Но он спал.
Пускай преступность на Азорах стремится к нулю, но не ноль же! Я знаю, я видел, я сам тому порукой. Есть трупы в нерусских селениях! И все равно это было странно: ни полупьяных компаний, ни семейных разборок, выплеснувшихся из домов на улицы, ни грабителя с кистенем за ближайшим углом. Образцовый город!
Между тем мы все ближе подбирались к порту и набережным, которые никогда не спят, лишь затихают немного под утро. Там – люди, и среди этих людей вполне могут оказаться те, кому я очень… не нравлюсь.
Обошлось. Мы проскочили набережную, примкнув к группе галдящих немецких яхтсменов, на всю катушку отмечающих успешный переход через Атлантику. Вместе с ними мы свернули в марину и там успешно «отпочковались».
Еще сто метров набережной, и еще сто – вдоль парапета, чья «боевая раскраска» сейчас казалась черно-белой, мимо причалов с прижавшимися к ним спящими яхтами, затем по бону, уводящему нас от набережной к марине. И вот мы прибыли в пункт назначения.
Передо мной был плот.
Плот, да не тот. Сколько лет прошло, но я помнил, как выглядел «Великий Океан». Этот был похож, спору нет, но и отличий хватало. Где мачта циркулем? Где рулевое весло? Нет его. Вместо него штурвал. Да, это был другой плот, но… родственная душа, преемник и наследник, о чем свидетельствовало название, крупными буквами выведенное на стене рубки-хижины: «Великий Океан II». Когда же этот второй пришел на смену первому?
– Все на борт! – скомандовал капитан.
Это было смешно, потому что борта как такового у плота «Великий Океан II» не было, его роль исполнял ряд хлипких на вид столбиков с протянутой между ними то ли цепочкой, то ли металлическим тросиком. Или это слово следует трактовать расширительно? Так часто делается. Например, фраза captain on the board, полученная SMS-кой от коллеги, обычно не имеет никакого отношения к морю и кораблям, означая лишь, что шеф в офисе, и значит, прогулять службу никак не получится.
Я ступил на трап. Доски подо мной предательски скрипнули, подались упруго, но я уже был на палубе.
За мной по трапу сбежала Мари.
Кривушин замкнул процессию.
– Сюда.
Владелец и капитан «Великого Океана» предлагал нам укрыться в хижине, занимавшей чуть ли не половину площади плота. У хижины были оконца. Не круглые, как обычные иллюминаторы, такие были на первом «Великом Океане», а похожие на окна в автобусах, с «зализанными» углами, только маленькие, будто игрушечные.
Дверь была узкой и низкой. Входя, мне пришлось пригнуться. Внутри, однако, было достаточно, чтобы стоять без опаски расшибить голову.
Дядя Петя прикрыл за нами дверь и зажег лампу, подвешенную к потолку и с виду точь-в-точь керосиновую. На самом деле свет она дарила электрический – довольно теплый и достаточно яркий.
– Pardon la mademoiselle.
Протиснувшись мимо Мари, он поставил в угол металлоискатель, сослуживший нам… мне!.. столь добрую службу, и стал задергивать шторки на окнах. Я тем временем осматривался.
По размерам каюта-рубка (когда снаружи – рубка, когда внутри – каюта) была примерно 2.5 на 3.5 метра. Пол устлан циновкой. Слева от двери топчан с наброшенным на него покрывалом, подозрительно похожим на распущенный по «молнии» спальный мешок. Справа столик с выдвижным ящиком под столешницей. По краям прибиты планки, которые, это и простаку вроде меня понятно, должны при качке воспрепятствовать осыпанию колен мореплавателя хлебными крошками и втыканию в мягкие части тела ножей и вилок. У дальней стены картонные ящики в пятнах логотипов, некоторые с иероглифами. По одному ящику из крашеной суриком жести у столика и топчана. Еще… А в общем-то, ничего больше в каюте и не было. Все по-спартански просто и аскетично строго, как и в комнате на берегу, что отвел ценному иностранному сотруднику господин Азеведу.
– Располагайтесь.
Мы сели на топчан.
– Есть хотите?
Я есть не хотел, я хотел пить. Вернее – выпить. Хотя бы пива. Пожелание свое я озвучил без стеснения. Кривушин, утром отчитавший меня за пристрастие к спиртному, на сей раз встретил просьбу с пониманием, но облагодетельствовать смог лишь бутылкой минералки.
Мари тоже не отказалась от водички. Ловко свернула пробку и припала к горлышку.
– Well, well, well, – заговорил дядя Петя по-английски, чтобы всем все было понятно. – Здесь будете ждать. Из каюты не высовывайтесь. Вода здесь есть. Продукты имеются. В ящиках. Разберетесь. Мари, занимайте койку. А тебе, Сережа, надувной матрас. – Кривушин вытолкнул из-под столика мешок с перетянутой бечевкой горловиной. – И не балуй тут, а то осерчаю!
Последнее напутствие было произнесено по-русски. Мари о моем гипотетическом баловстве знать не следовало.
Бравый капитан постращал, выполнил свой начальственный долг и вновь перешел на английский:
– В город пойду. Понюхаю, что там и как. Ты в каком отеле припарковался?
Я сказал. Назвал и номер, в котором и провел-то всего одну ночь после приезда.
– Знаю такой. Покручусь вокруг. В номере что ценное оставил?
– Паспорт с собой. Кредитка. А телефон забыл. Шмотки там остались, но ничего такого – обойдусь.
– Придется. А вы, Мари, где остановились?
Та ответила не сразу, словно вспоминала, где живет и есть ли у нее что-то, о чем стоит пожалеть. Видимо, таковых предметов не нашлось.
– Не надо туда. Опасно. Документы у меня здесь. – Мари похлопала по карману бриджей так же, как чуть раньше сделал я, только хлопал я по карману брюк. – И деньги.
Но Кривушин адрес все же выпытал.
Я же думал о другом. Наша спутница продолжала упорствовать в немногословии, и если раньше меня это не слишком беспокоило, то сейчас заставляло задуматься. Вот чего она прилипла ко мне, как банный лист к седалищу? Что ей надо, этой растаманке? В то, что влюбилась в меня без памяти, а за милым в огонь и в воду, в это я не поверю. Так какого, спрашивается, рожна? Правда, не появись она тогда, глядишь, и не выпал бы мне случай метнуть блюдо-фрисби в чернявого бугая. И лежал бы я сейчас бездыханный с синей мордой и мокрыми штанами, при асфиксии всегда так. А еще она стулом по голове хорошо бьет, что опять же не мне – ей в актив. Получается, кругом я ей обязан. Как и Кривушину. Так, может, на самом деле это и напрягает?
И еще кое-что.
– Дядь Петь. А как тут…
– Чего?
– Ну, если приспичит.
– А-а, вот ты о чем. – Кривушин поднял крышку ящика – того, что у стола, и объявил: – Биотуалет. Пользуйтесь. Без него нынче никак. Очень тут, понимаешь, об экологии пекутся. Хотя я и без него нормально обходился.
– А нам и с ним сложновато будет, – сказал я.
– А? Ну, да, конечно. Возьмешь, вон, покрывало, сделаешь занавеску. Веревка, молоток, гвозди – в углу. Найдешь.
– Все равно как-то…
– Придется потерпеть, – отрезал майор. – А я пошел. Отдыхайте. И вполголоса тут. На яхтах слева-справа людей нет, на приколе стоят, но все равно.
Кривушин провел пальцем по усам, расправил в талии футболку с провокационной надписью – и ушел.
Дверь за собой дядя Петя закрыл плотно, но не на замок – замка на двери вообще не было. А зачем? Ведь Азоры! Территория, свободная от криминала. Добро пожаловать!
– Только убийства иногда случаются, – пробормотал я.
Мари вопросительно взглянула на меня.
– Это я о своем, – пояснил я ей доверительно. – О девичьем.
Поправив подушку, лежащую в изголовье, Мари вытянулась на топчане. Маечка натянулась, подтянулась…
Смотри-ка, у нее и формы есть, отметил я. Раньше Мари представлялась мне не то чтобы бестелесной, но какой-то… невнятной. Ну, растаманка, хиппи, что с нее взять? Поначалу я ее вообще за девчонку принял. Одежда с курса сбила – бриджики эти, майка. А то, что ни складочки мысли на лице, так это я ошибся, с безмятежностью спутал. А сейчас в ней вдруг проступило женственное. И вообще, губки, ротик-носик, прочее – все на месте. Под тридцать, не меньше, но хороша, слов нет. А мне за сорок, соотношение самое то.
«Не балуй!» – вспомнил я грозное предостережение дяди Пети и спросил:
– Будешь спать?
– Отдохну, – с обычной лапидарностью ответила Мари, что в равной степени можно было понимать и как «да», и как «нет».