– А я попробую, – с вызовом произнес я.
Расшнуровав горловину, я вытряхнул матрас, нашел «сосок» и стал надувать себе персональное ложе. Одновременно я по-новой обшаривал глазами нехитрое убранство рубки-каюты. Зацепиться и впрямь было не за что. Да, скромненько… Лишь повернувшись, чтобы исследовать тот угол у двери, что прежде оставался у меня за спиной – там сейчас покоились босые ноги Мари, – я увидел на стене две фотографии 10 на 15.
Я потрогал матрас – достаточно, пожалуй. Заткнул клапан. Теперь можно и полюбопытствовать. Что там за вернисаж?
Света было достаточно. Качества-резкости снимков хватало, чтобы рассмотреть и детали.
Я пригляделся, и меня словно холодной водой обдало.
Ключики. Река Ореховка и плот на ней. Тот самый, первый «Великий Океан», собранный из футляров от ракет какой-то там дальности. На берегу стоят, напряженно глядя в объектив, деревенские мальчишки. Много мальчишек. Наверное, это было время перемирия между левобережными и правобережными. А за ребятней, в сторонке, маячу я.
На второй фотографии были дядя Петя и опять же я. Мы сидим на лавочке у его дома. После бани, что ли? Расслабленные такие… Или выпили в меру, не переборщили. Или просто нам было покойно? У лавочки стоят ведра с клюквой.
Я не помнил этого момента. Не помнил, как нас фотографировали, и даже не догадывался, кто «щелкнул». Да и не в том дело. Пустое это. А вот то, что эти фотографии здесь, что Кривушин провез их по морям, портам и странам, это говорило о многом. Видно, очень дядя Петя на меня рассчитывал. А я… Я-то думал, что обиделся он на меня, проводить не пришел, из памяти вычеркнул. А он не обиделся, и снимки эти сберег, сохранил.
На смену холодной воде пришла горячая. Я потер лоб. Ладонь стала влажной.
Я повернулся к Мари:
– Свет выключить?
– Да.
Я нажал кнопку. Лампа погасла. Нашарил матрас. Улегся. Лежать было неудобно. Я вытащил из кармана коробку с портсигаром. Покачал ее на руке. Положил рядом с матрасом.
Чувства мои были, что называется, расстроенными. В голове теснились мысли и образы. Бычара. Кровь на руках чернявого бугая. Покатые лбы. Темные переулки Орты. Клюква и Ключики. Колька Миронов. Вот же гад!
Карусель вертелась все быстрее, лица теряли форму, сливались в одно – незнакомое. Голоса становились тише, звуки таяли.
Я уснул.
Глава 11
Утро не задалось. Хотя по-другому и быть не могло. Не та ситуация, не то положение – и далее по списку.
Минут десять я обустраивал отхожее место, сжимая при этом колени и скрипя зубами. Я был в бешенстве. Хуже того, я был обижен. И даже более – оскорблен.
Как там, в тесноте да не в обиде? Ну да, как же. Можно ли не серчать и не гневаться, если тебя не выспавшегося, помятого, с гудящей головой поднимают так бесцеремонно, как это произошло в моем случае.
Комплексами Мари не страдала. Когда приспичило, подняла крышку, спустила бриджи и уселась. О соблюдении тишины она особо не заботилась, потому и разбудила. Я продрал глаза и не поверил им. Какое бесстыдство! Вот она, их европейская мораль, похвальба одна. Я немедленно смежил веки и отвернулся. Мы в сорбоннах не обучались, но приличия ведаем.
Сделав свои дела, Мари вытерла руки влажной салфеткой, пачка которых лежала на столе, и улеглась, чтобы, надо полагать, вновь отдать себя в объятия Морфея.
Мне же было не уснуть. Потому что тоже захотелось. И так, что не стерпеть. Я вскочил и заметался по каюте. Покрывало, молоток… Гвозди! Где гвозди?
Разумеется, я натыкался на различные предметы, что-то ронял, поднимал и не поднимал. В общем, как и Мари, не пытался быть беззвучным и легким, как перышко. На, получи!
Я успел. Я все сделал. Отдернув занавес, я готов был прямо и гордо посмотреть в глаза бесстыжей европейке, но это мне не удалось. Мари спала. Не делала вид, она действительно спала, чуть распустив влажные губы и подложив ладошку под щеку.
Из меня будто пар выпустили. Я лег, но сны не возвращались. Вместо них в голову опять полезли разные мысли, и в основном мерзостные.
Вопреки примете, этим утром я не стал мудрее, чем вчерашним вечером, и будущее рисовалось мне все в тех же мрачных красках. Я не знал, что делать, и эта беспомощность пугала больше всего.
Я готов был, как вчера на пляже, безвозвратно кануть в пучине отчаяния, и так же, как вчера, меня спас дядя Петя. Это уже становилось традицией, а для Петра Васильевича, возможно, и так было доброй привычкой.
Открылась дверь, и он явил себя в ореоле солнечных лучей.
– Подъем!
Кривушин был весел, хотя и не навеселе.
– Что такое? – я приподнялся на матрасе скорее настороженный, чем обнадеженный.
– Bonjour, – приветствовала капитана пробудившаяся Мари.
Дядя Петя закрыл дверь, с одобрением посмотрел на сотворенный мною гигиенический уголок и примостился на топчане в ногах Мари. Та предупредительно их подобрала.
– Есть новости? – спросил я, хотя видно было, что они есть и явно не самые плохие.
– Держи!
На ладони дяди Пети лежал мой телефон.
– Как?
Кривушин вполне мог ограничиться «каком к верху», но опускаться до подобных пошлостей не стал. Рассказал все в подробностях.
Оставив нас на плоту, он наведался в кафе «Спорт». Там он повинился перед готовым отойти ко сну господином Азеведу за то, что давеча манкировал служебными обязанностями. Однако случайная встреча с соотечественниками не оставила ему шанса на выполнение оных! Что характерно, покоренный искренностью и глубиной раскаяния, португалец не стал выговаривать подчиненному за прогул, напротив, высказался в том смысле, что, мол, ничего, дело житейское.
Получив хозяйское прощение, Кривушин даже не заглянул в свою комнатку над кафе, а сразу отправился по указанному мной адресу. Добравшись до отеля, он не обнаружил у входа полицейских машин, равно как и личностей, смахивающих на русских бандитов. Перед отелем вообще никого не было – ни на улице, ни в задремавших у бровки автомобилях.
Дядя Петя подождал, подождал, а потом задумался: а чего он, собственно, ждет?
Этот простой вопрос побудил его к немедленным и решительным действиям по проникновению в отель.
Разумеется, он не направился широким шагом к парадному входу. Не спеша, словно нехотя, седовласый майор свернул за угол и оказался перед дверью, которой пользовались горничные, выносящие узлы с бельем, чтобы закинуть их в чрево фургончика прачечной.
Дядя Петя не сомневался: на этом тишайшем богоспасаемом клочке суши данная дверь будет открыта с вероятностью 999 против одного. Так и оказалось: дверь была открыта.
Коридор скупо освещали редкие «ночные» лампы. Паря над устилавшей пол ковровой дорожкой, дядя Петя через несколько секунд стоял перед дверью нужного ему номера.
Заперто.
Это майора не обескуражило. Просто он полагал правильным проверить.
Ретировался Кривушин так же беззвучно. Но лишь для того, чтобы вернуться кружным путем: если не в дверь, то через окно, так?
Удачей можно было считать то, что номер «смотрел» во двор. И это – раз. Второй благоприятный фактор: номер находился на первом этаже. И наконец, три: стеклянная дверь, ведущая на балкон, была приоткрыта. Ну, ясно, прошлой ночью нетрезвый постоялец открыл ее в надежде пустить в свои покои прохладу, а утром не притворил – некогда было. И горничная не позаботилась.
Отличные физические кондиции позволили майору легко перемахнуть через балконные перила, отличное зрение – обозреть комнату, ничего не упустив, прирожденная сноровка – в секунды покидать в сумку постояльца его нехитрые вещички, не забыв даже про зубную щетку в ванной. Последнее, что сделал Кривушин, – сунул в карман шортов мобильный телефон, лежавший на тумбочке у кровати.
Больше делать ему здесь было нечего, задерживаться долее – незачем. И он ретировался, оставив номер чистеньким и пустым, а персонал отеля в недоумении: когда же гость успел съехать? И чего раньше времени? Ну да они не в убытке, а остальное не их забота. Значит, нужно было человеку. И все тут.
– Их просветят, – сказал я мрачно, когда дядя Петя дошел до этого места в своем красочном повествовании. – Беглец! Преступник! Убийца!
– Может, и обойдется, – качнул бородой Кривушин и продолжил рассказ.
Покинув отель, он отправился на поиски жилища Мари. Хотя это громко сказано: куда идти – дядя Петя знал.
Вокруг дома, где находились искомые апартаменты… не в благородно-аристократическом, а в приземленно-туристическом смысле… не было ни полицейских машин, ни подозрительных личностей.
Наверное, майор смог бы повторить операцию по проникновению и изъятию, однако предпочел удалиться. Оправданием ему служили слова Мари, что ничего существенного в номере не осталось. Свою роль сыграл и облик девушки, указывающий на то, что ничего существенного у нее быть не может. Конечно, внешний вид в наше время обманчив, и потертый растаман или заплаточный хиппи вполне может оказаться миллионером с багажом на все случаи жизни вплоть до приема у какой-нибудь коронованной особы. Но бывают моменты, когда подобные допущения в расчет лучше не принимать. Дядя Петя поступил именно таким образом – и ушел.
Будить нас своим ранним возвращением капитан «Великого Океана» не стал. Остаток ночи провел в собственной постели. Поутру, толком не выспавшийся, но все равно посвежевший, Кривушин отправился на вторичный обход. Он побывал у дома-дворца, потом у моей гостиницы, потом, исключительно для чистоты совести, у апартаментов Мари. За истекшие часы ситуация не изменилась – везде царили тишь да благодать. Лишь после этого дядя Петя отправился в марину Орты, где и ступил на борт своего плота
О ночных приключениях Кривушина я узнал, однако, не сразу после его появления в домике-рубке, а чуть погодя. Сразу мне было не до того.
Я жадно схватил телефон.
– Два звонка было, – сказал дядя Петя. – Под утро и утром.
– От Кольки?
– От него.
– Ты…