Между тем тенденция к этому была. Жесткий контроль в порту и «воздушных воротах» Фаяла результата не давал. И это объяснимо, резонно замечали журналисты, ведь полиция не знает, кого именно надо искать. Человека с бледным от кровопотери лицом и глубокой раной непонятно где? Как-то это шатко… К тому же опрос местных докторов и докториц показал, что ни с чем подобным к ним за последние недели никто не обращался.
На третий день в надежде на помощь общественности по телевизору показали запись с камеры видеонаблюдения. На ней просматривались две фигуры, которые сначала вошли (порознь!) в дом, где было совершено преступления, а потом вышли (вместе!) из него, точнее, выбежали. Однако запись была так себе, и даже хуже. И на просьбу правоохранителей об опознании никто не откликнулся.
Я себя не узнал. И Мари не узнал. Там вообще было темно, мутно, сплошные помехи, полосы какие-то, пятна. А если я не признал, то что говорить о других, хотя бы о бармене в кафе «Спорт», помогавшем мне устраивать алкогольные демонстрации, о портье отеля и спасателе в мультяшных трусах. А больше меня никто толком не видел, ни с кем другим я здесь толком и не общался. Ну, не брать же в расчет непредсказуемых в манере вождения ортинских таксистов и посетителей пляжа Варадуро.
– Ни черта не разобрать, – сказал Кривушин после того, как прокрутил ролик несколько раз.
Он отложил планшет, с помощью которого мы были в курсе того, что происходит в Орте. И это помимо живых рассказов дяди Пети, дополнявших новостные ленты.
По словам майора, местные обыватели языки стерли, обсуждая событие, нарушившее спокойный ход их жизни. Строились догадки, высказывались предположения, но все сходились на том, что убийца или убийцы все еще на острове, а если взглянуть шире, то без русской мафии здесь точно не обошлось.
Это Колька-то Миронов – мафия? Ну-ну. Рылом не вышел в мафиози записываться. Просто гадина. Без всякой патетики.
Я потянулся было к планшету, но остановил себя. Потом посмотрю. Сколько захочу, столько и… Большую часть дня планшет был в полном моем распоряжении.
Вручая его мне, Кривушин пояснил его основное предназначение. Специальная программа превращала не самый дорогой и, соответственно, не самый продвинутый планшет во вполне приличный картплоттер, то есть в прибор, без которого ни один мореплаватель нынче от берега не отходит. Ну, разве что он ревнитель старины, когда в ходу были секстант и бумажные карты, или отвязный невежда, уверенный в своей неуязвимости. Вторых – но не первых! – океан, как правило, жестоко наказывает за самонадеянность, сиречь за дурость. Нет, сейчас без картплоттера никуда: электронная карта, местоположение судна, течения, трек пройденного пути и так далее, и тому подобное, все к вашим услугам, плавайте, ох, пардон, ходите на здоровье.
Картплоттеры как таковые выпускают разные фирмы, гарантируя узкой специализацией непогрешимость прибора, но многие яхтсмены заменяют их планшетами, благо те совершенствуются не по дням, а по часам. Петр Васильевич Кривушин был из числа реформаторов. При этом, как было подчеркнуто, Средиземное море он прошел вообще без «всей этой электроники». Но то – море, у океана иные требования. Поэтому, добравшись до Атлантики, пришлось майору разориться на планшет.
Вместе с тем, наличие навигационной программы вовсе не отменяло других функций. WiFi в марине Орты был бесплатный, мощности и скорости хватало, так что я целыми днями валялся на своем надувном матрасе с планшетом в руках, знакомясь со свежайшими новостями. А когда от них становилось невмоготу, ставил себе какой-нибудь фильм. Одно было плохо: в заботе о конспирации приходилось пользоваться наушниками, а у меня от них голова болит.
Между прочим, наша славная Мари никакого неудобства от «общения» с девайсами явно не испытывала. Заткнув «капсулами» уши, растянувшись на топчане, она так и порхала пальчиками по экрану своего смартфона – что он у нее вообще есть, стало для меня открытием второго дня нашего совместного пребывания на плоту, – и мурлыкала себе под нос что-то из французского шансона.
Ну и пусть ее! У нас собственная гордость, это еще Маяковский утверждал. И, устав от новостей, озверев от боевиков и мелодрам, я включал музыку. У Кривушина оказалась своеобразная подборка. Я бы ее определил так: сентиментально-патриотично-ностальгическая. Из современных исполнителей – «Любэ» и Игорь Растеряев. Из композиций, проверенных эпохой, песни военных лет и «Ландыши». Как прослойка – «Песняры» и «Синяя птица».
– Там, где клен шумит… – так же тихо, как Мари, заводил я. Знай, мол, наших!
Так мы и жили с ней – каждый со своим девайсом, оставаясь невидимыми созерцателями происходящего за пределами плота «Великий Океан». И единственное, что нам мешало созерцать, это недостаточная емкость аккумуляторов. Но и тут выход был найден: дядя Петя протянул в каюту удлинитель от колонки-раздатки на понтоне.
– Подзаряжайтесь, – хмыкнул он. – Новости новостями, а без кино и музыки вы от скуки с ума сойдете.
– И от тоски, – добавил я.
Глава 12
Затосковать было с чего. И чем дальше, тем становилось беспросветнее.
Нет, азорианской полиции я не опасался: при всем апломбе ее руководителей расторопность их подчиненных вызывала большие сомнения. Мои соотечественники беспокоили меня куда больше.
Когда полиция предала гласности имя покойника, я даже обрадовался: теперь все честь честью, имя-фамилия-отчество, а то все «старик в панаме» да «старичок на скамейке». Но радость моя была кратковременной, потому что… Игорь Давидович Кульчицкий, вот о ком бычара отозвался так: да, покуролесил старик в свое время, столько людей загнобил.
Мне сразу показалось, что вроде бы знакомое имя, то ли в прессе читал, то ли по телевизору слышал, но когда и что именно – не вспомнить, давно было.
Наличие планшета и WiFi позволило порыться в русскоязычном секторе Интернета. То, что я выудил, напрочь отбросило не отпускавшее меня напряжение как что-то аморфное и достойное насмешки, заменив его простой и ясной паникой.
Игорь Давидович был знатным вором. Хотя «законником» его не называли, криминальное прошлое его было весьма насыщенным. Буйная юность гражданина Кульчицкого, несколько раз прерывавшаяся «ходками», плавно перетекла в бурную зрелость, также отмеченную продолжительными отсидками. Только перечисление статей, имевшихся в его «послужном списке», заняло бы поболе страницы.
Смена экономических отношений в стране, где коммунизм обещали построить еще к 1979 году, кардинальным образом изменила не только мою судьбу, но и жизнь Игоря Давидовича. Он выплыл на поверхность, заявив о себе как о добропорядочном бизнесмене с демократическими взглядами, готовым трудиться во славу Родины строго в рамках действующего законодательства. Ну, а что парился на нарах, так многие парились, но свое он отсидел, теперь чист, а что было, то быльем поросло.
Декларируемое верховенство закона Игорь Давидович, в преступной среде известный как Культя, понимал по-своему – как верховенство прежде всего своего закона, который его обслуживает и ему подвластен. Что это именно так, могли бы подтвердить десятки, а то и сотни людей, которые неосмотрительно заступили дорогу человеку с таким жалостливым погонялом. А кто-то и рад был бы подтвердить, да только мертвые не говорят, они даже не потеют, хотя Культя в кругу приближенных как-то пошутил, что в компании с ним даже мертвеца пробьет испарина. Ха-ха! Очень смешно.
Сферу деятельности Кульчицкий выбрал, можно сказать, профессиональную. Занялся экспортом древесины и деревообработкой в память о лесоповальной юности. Потом-то ему уже западло было на лесосеке вкалывать, «авторитет» не позволял.
А когда и дело знакомое, и закон под себя писан, и ребята есть на подхвате для «стрелок», то с чего же бизнесу не развиваться?
К концу 90-х силы Игорь Давидович набрал изрядно. В первые ряды олигархов, правда, не выбился, но потому лишь, что не очень-то ему туда хотелось. Вторые роли, которые всегда в тени, его вполне устраивали. Впрочем, «тень» эта была относительной: его имя частенько появлялось на страницах газет, в эпицентре рейдерских скандалов, да и в списке богатейших россиян, составляемом журналом Forbes, он утвердился прочно.
Казалось, что прочно. Казалось, ибо ничто не вечно под Луной, особенно если мертвенным светом своим она озаряет российские просторы.
Первая половина 2000-х внесла коррективы. Кто бы что ни говорил, а с правопорядком на государственном уровне стало построже. С рейдерством – труднее: можно и по мордасам огрести. С экспортом-импортом – сложнее: на одних взятках не выедешь, а если не химичить, то прибыль уже не та. Появились проблемы и у Игоря Давидовича. Доходы упали, его «лесная империя» перестала расширяться, что с высокой степенью вероятности вело к стагнации, а в дальнейшем, и тут лишь о сроках речь, к неизбежному угасанию.
Помимо объективных причин, имелись и субъективные факторы. Не тот стал Культя, не тот! В былые годы пойди что не так, он поставил бы народ на уши, заставил вертеться и жилы рвать. А что теперь? Печень, почки, мигрени и сердце все чаще где-то у горла стучит, пугает.
Диагноз был безжалостным, анамнез суровым, доктора хмурились, и все же пациент Кульчицкий был уверен, что вывернется, что успокоится печень и сердце затаится там, где ему положено, в груди. Он лечился, соблюдал режим и диету, но делами занимался по-прежнему, разве что обороты сбавил.
Не помогло. Не уберегся. Так припечатало, что коридор видел – тот самый, по которому души на суд Божий бредут. Но не пустили его, не позволили предстать перед троном и Ликом, вернули.
Культя, как очнулся, долго размышлял: отчего так? Что ему такого на земле осталось? Что он исправить должен, по-иному остатком своих дней распорядившись? И он распорядился. Церковь построил, чтобы прегрешения в ней свои замаливать. Наивно это было, слишком просто, потому что не верил урожденный еврей Игорь Давидович Кульчицкий, что удастся ему за все им совершенное прощение получить. Но не синагогу же ему, выкресту, было строить!