– На парапете?
– У входа в марину. А другого пути на пирс нет, и получается, что мимо него ни пройти, ни выйти, только с понтонов вплавь.
– Шутишь?
– И не думаю. Я для них никто, поэтому туда-сюда – запросто. А вот вам, друзья мои, из марины путь заказан. Стерегут вас. Поочередно. Потому что сегодня, вот прямо сейчас, на парапете уже их главный – бритый.
Я быстро взглянул на окошко-иллюминатор, но дядя Петя упредил мое движение:
– Отсюда не разглядишь. Но там он, точно там.
Тут о себе напомнила Мари:
– Их может быть больше.
Майор посмотрел на нее с уважением:
– Верно говоришь. Сколько их, доподлинно мы не знаем. Вдруг они пополнение получили? И у каждого твое, Сережа, фото в кармане. В Москве разжились. Возможно такое?
Я приподнял плечи, что означало скорее согласие, чем сомнение.
– То-то и оно. – Дядя Петя прищурился, спрятав глаза в морщинах. – Я даже больше скажу: вам не только тут, в Орте, вам на всех Азорских островах лучше не светиться.
– Не понял, – осторожно проговорил я.
– А чего тут понимать? Что такое Азоры? Ну, Фаял, это само собой. Плюс соседи – Грасиоза, Пику, Сан-Жоржи, Терсейра. Это те, что рядышком. На западе Корву и Флориш. На востоке – Санта-Мария и Сан-Мигел. И самолеты местных линий туда летают, и паромы, катера ходят. Так вот, будь я на месте бритого и Миронова, то направил бы туда своих людей, чтобы бдили и тебя поджидали. Или еще проще, за мзду малую нанял бы местных бездельников, фотографии твои раздал и наказал строго: увидите этого мужичка – позвоните вот по этому номеру. И ведь позвонят, лишних вопросов задавать не будут.
– А если подальше? – с надеждой спросил я.
– На материк вам не выбраться, об этом мы уже говорили. Ни в Португалию, ни куда еще в Европу, ни в Африку. Попробовать, конечно, можно, но, честное слово, я бы рисковать не стал. Есть другие острова. Канары, например. Это на юге. Острова эти испанские, но Португалия с Испанией нынче рука об руку ходят, это в прошлом они друг другу каравеллы и галеоны жгли, а сейчас полное взаимопонимание. Так что со стороны полиции никакого послабления. Еще Мадейра есть, а в 150 милях от нее целый архипелаг Селваженш.
– Не слышал про такой.
– Не удивительно. Острова в архипелаге маленькие и необитаемые. Заповедник. Только буревестники, их там тьма тьмущая, и рифы вокруг. Там, конечно, укрыться можно. А толку?
Смутные подозрения начали тревожить меня. Но… нет, лучше уж пойти и сдаться. Пусть допросы, суд, тюрьма. Даже Колька с бычарой. Всяко мучиться меньше придется.
Кривушин, не дождавшись от меня реакции, продолжал программировать меня с обходительностью опытного нейролингвиста:
– Вам с Мари нужно в такие края убраться, откуда преступников не выдают. Хорошо, хорошо, не преступник ты, а Мари тем более. Вот там вы и подождете, пока все разъяснится, и всем станет понятно, что вы чисты, аки агнцы Божьи. И такие края есть. За океаном. Карибские острова. Лучшее укрытие для беглецов всех мастей – хоть они «крести», а хоть «буби». И вообще, там – рай.
– И на чем плыть? – с кривой улыбкой спросил я, с вероятностью процентов, эдак, на 100, зная, что услышу.
– То есть как на чем? На нем! – И дядя Петя притопнул ногой по полу… по настилу… нет, все же по палубе плота «Великий Океан».
Глава 13
Не в обычае это было у Кривушина – давить.
Безоглядно давить вообще опасно – можно добиться противоположного: человек ощетинится, лишь из чувства противоречия будет говорить «нет», «нет» и «нет». Товарищ майор, человек служилый и опытный, прекрасно знал об этом эффекте, поэтому даже не уговаривал, он просто рассказывал. И в этот день, и в следующие. Их потребовалось четыре.
Для начала дядя Петя освежил в моей памяти ту информацию, которой давным-давно поделился в Ключиках. Тур Хейердал и «Кон-Тики». Тогда же он упоминал Эрика де Бишопа с его плаваниями по Тихому океану. Теперь конкретизировал: два плавания и два плота – бамбуковый «Таити-Нуи» и сделанный из кипариса «Таити-Нуи II». Ни тогда, ни сейчас он не скрыл, что второе плавание французского аристократа с характером завзятого авантюриста закончилось трагически – гибелью капитана. Но Эрик де Бишоп был болен и немощен, потому и не смог уцелеть в прибое, когда плот разбило о скалы. Но остальной экипаж спасся! Было бы у Бишопа чуть более крепости в теле – сила духа ему никогда не изменяла, – он бы наверняка остался жив.
За годы, прошедшие со времени, когда «Великий Океан» только готовился стартовать из заводи реки Ореховки, дядя Петя обогатил свои знания о морских плотоводцах. Овладение иностранными языками оказало ему в этом решительное содействие.
Если отталкиваться от хронологии, то первым плотом, еще в 1867 году покорившим Атлантику, был американский плот «Нонпарель». Правда, если судить строго, это был не плот, а тримаран, просто термина такого в те годы не существовало. В основе плота было три надувных резиновых баллона, ради которых, собственно, и было предпринято плавание. Капитан Джон Майки и два его товарища намеревались посредством преодоления океана от берегов Америки до британских берегов создать рекламу резиновым баллонам в целом и своему оригинальному судну в частности, пустить то и другое в продажу и заделаться богачами. Увы, отдавая должное смельчакам, англичане не поспешили закупить надувные плоты ни в качестве спасательного средства, ни даже в качестве аттракциона. Безумное по своей смелости предприятие закончилось пшиком, и только страницы истории хранят память о Джоне Майки и его путешествии.
Спасательные надувные плоты в массовом порядке стали поставляться на корабли военно-морского и торгового флотов в конце 20-х годов уже XX века. Но у них была одна задача: подарить людям шанс выжить, никак не более.
Потом, уже после войны, был «Кон-Тики», который стал прародителем бальсовых плотов, предназначенных для дальних плаваний.
В 1954 году американец Уильям Уиллис на плоту «Семь сестричек» – как легко догадаться, состоявшем из семи бальсовых стволов, – пересек Тихий океан. Причем в одиночку и в почтенном возрасте – ему было 60 лет.
Год спустя через океан отправляется плот «Кантута» с интернациональным экипажем во главе с Эдвардом Индрисом, чехом по национальности.
– Ошиблись они, – говорил Кривушин. – Дважды. Время для старта выбрали неудачно. И место тоже: слишком далеко на север забрались, в перуанский порт Талара. Южнее надо было стартовать, из Кальяо хотя бы. Вот их течения и закрутили. Ну, и шторма не помиловали. Плот они потеряли, но сами спаслись. Индрис, однако, упертым оказался, через четыре года построил новый плот и дошел-таки до Полинезии. Они вообще, плодоводы эти, люди упрямые. И безбашенные, как сегодня говорят. Тот же Уиллис. Мало ему одного плавания оказалось. В 1963 году снова через океан отправился. И снова на плоту. Только не из бревен, а из трех металлических понтонов. И название ему дал подходящее – «Возраст не помеха». Ему к тому времени 70 стукнуло, вроде бы и угомониться пора, а он через океан! И ведь до самой Австралии дошел, как тебе?
Я качнул головой, предлагая дядя Пете самому решить, что это – удивление, безусловное одобрение или столь же однозначное осуждение.
– Да, железные люди, – сказал майор, очевидно, истолковав мою реакцию так, как ему того хотелось. – Карлос Караведо с товарищами на плоту «Тангароа» в 1965-м тоже всякого хлебнул. И Виталь Альсар на «Ла Бальсе» в 70-м.
– Что было, то прошло, – заметил я.
– Можно далеко не забираться, – с какой-то даже радостью заявил Кривушин. – Недавно совсем, в 2007 году, внук Тура Хейердала – Олаф – построил копию «Кон-Тики». В честь 60-летия того плавания. А назвал он свой плот «Тангароа», чтобы полинезийскому богу океана уважение выказать. Тут он примеру Карлоса Караведо последовал.
– И что?
– Отправился по дедушкину пути.
– И как?
– Дошел. Вот так юбилеи отмечать надо.
Я опять неопределенно качнул головой:
– Так то Тихий… Полинезия, Фиджи, Самоа всякие. Там тепло, там яблоки.
Кривушин в недоумении воззрился на меня, но тут же сообразил, причем здесь яблоки. Они оттуда, из детства, из повести «Ташкент – город хлебный». Мы оба принадлежали к тем поколениям, которые в детстве еще читали такие книги.
– По Атлантике соскучился? Да пожалуйста. В 1956 году от канадского Галифакса до Англии прошел плот «Эгар II» капитана Анри Воду.
– А почему «II»? – с подозрением спросил я.
Кривушин смутился, но замешательство продолжалось не долее секунды:
– Да, подловил. Потому «II», что с первым «Эгаром» на заладилось. На камни его выкинуло, они и стартануть толком не успели. Но потом-то у них все получилось!
Я думал, что бы еще такое сказать, как понизить градус, а то уж больно дядя Петя разошелся. Поискал и нашел:
– Сколько я понимаю, и «Нонпарель» и «Эгар» этот с Запада на Восток шли.
– Верно, – согласился Кривушин. – Но это даже труднее, холодней по крайней мере, на то и Северная Атлантика. С Востока на Запад идти проще. Надо только знать как, когда и откуда.
После этого Кривушин прочитал мне целую лекцию, которую условно можно было бы разделить на две части. Первая – это «Жизнь и необыкновенные приключения Рене Лекомба, гражданина Франции и человека мира».
Этот парень из глухого села в провинции Дордонь с детства мечтал о море. Но семья потребовала, и Рене не осмелился ей перечить: после окончания колледжа поступил в университет. Ему предстояло стать лингвистом, но французская армия призвала его под свои знамена, и Рене оказался в Индокитае. В бою, а их на его долю выпало немало, Рене был тяжело ранен. Он охромел и лишился глаза. По возвращении во Францию его ждало тихое бесцветное существование на жалкую пенсию по инвалидности. Это его не устраивало. Всеми правдами и неправдами он нашел деньги и отправился в трансафриканское сафари длиной 12000 километров. Из джунглей Африки Рене вернулся с документальным фильмом, который принес ему кое-какие деньги. Во Франции он поселился на берегу Бискайского залива, в деревне Канон. Там и тогда у него возникла идея пересечь Атлантический океан в одиночку. Достойная цель. Увы, почти неосуществимая, ведь на яхту, даже на обычную мало-мальски мореходную лодку, у него не было средств. Лекомб поехал в Бордо, чтобы там, в порту, работая грузчиком, заработать необходимые средства. Однако простая арифметика показывала, что он скорее умрет от старости, чем наскребет денег на подходящее судно. И тогда он решил построить плот из сосновых бревен и покорить Атлантику на нем. В июне 1959 года Лекомб вышел в океан, не имея на то ни официального разрешения властей, ни сколько-нибудь приличного снаряжения. Две недели спустя плот был выброшен на рифы близ африканского побережья. Рене спасся чудом. После такого фиаско другой бы отступился, но только не Лекомб. Уже через полгода у него был новый плот, который он назвал «Pot-au-noir». Этим названием он то ли бросал вызов океану, то ли выпрашивал у него милосердного к себе отношения. Так –